Яков Кривенок - За час до рассвета
При упоминании об Индюковой горе Юрий Маслов тотчас вспомнил свои поездки на кордон. Прежде всего перед его глазами как живой встал седой Сагид — добрый хлопотун, знаток зверей, птиц, деревьев. Деду своему он беспредельно верил. А к дяде Айтеку у него с детства сохранилось предвзятое, недоброе чувство. Вечно угрюмый, раздражительный, Айтек ему не нравился. Не забыл Юрий и своего бегства с кордона, когда дядя застрелил в огороде медведя.
И все-таки Юрий не допускал мысли, что родной брат его матери может оказаться предателем. Нелюдимость Айтека он объяснил тем, что дядя постоянно живет в лесу, без друзей и знакомых.
Когда Максим Максимович замолчал, Маслов проговорил:
— На Индюковом кордоне наблюдателем состоит мой родной дядя.
— Как его фамилия?
— Айтек Давлетхан.
— Точно. Есть такой, — подтвердил Максим Максимович и продолжал: — тот кордон обслуживают два наблюдателя. Оба связаны с партизанами. Кто из них предатель — еще надо уточнить. А может, сторож с переезда, хотя с Макаром я в прошлом имел дело. На такое вроде бы неспособен. Или кто-нибудь четвертый?.. Что без толку гадать, не поможет. Эту тайну кому-то из вас предстоит разгадать.
Продолжительное молчание установилось не оттого, что ребята устрашились, совсем нет! Каждый взвешивал свои силы, способности, прежде чем заявить о готовности выполнить задание.
Гулко прозвучал голос Маслова:
— Доверьте мне! Мне легче, чем кому-либо, завоевать там доверие, можно сказать, на кордоне я свой человек, бывать приходилось: с дедом по горам лазил, тропинки знаю. Железнодорожный переезд мне тоже знаком, сторожа издали видел. И потом, мой долг… Поверьте, я должен, обязан…
Он осекся. Но присутствующие и так поняли, что Маслов собирался сказать: дескать, раз подозрение пало на его дядю, то он должен или оправдать его, или уничтожить, как врага.
— И пропуск сумею достать через Клавку Лунину. Скажу, что еду родственника навестить, подарок пообещаю. Мне она не откажет.. И от работы увильну, Ирина верному способу обучила, как освобождение по болезни получить. Прошу вас, Максим Максимович, очень прошу?
Максим Максимович, разглаживая усы, обвел ребят вопрошающим взглядом:
— Что вы на это скажете?
— Маслову мы доверяем, — ответил Метелин. — Задание ему по плечу!
Ружа все это время не спускала глаз с Максима Максимовича. Теперь подняв, как школьница, руку, спросила:
— Можно мне?
Повернувшись к ней всем корпусом, Максим Максимович проговорил:
— Слушаем тебя, товарищ!
Девушка заторопилась:
— Мне в голову пришла неожиданная мысль: зачем это в те места Энно Рейнхельт зачастил? Предатели, провокаторы — ведь это по его части. А нет ли тут какой-то связи?
— Говори, дочурка, что тебе известно.
— Вчера опять меня с собой приглашал в Спокойный Брод. Есть там такой поселок. В скором времени обещает прогулку по Сухуми.
— Да, Ружа, Спокойный Брод недалеко от кордона, — проговорил Юрий. — Ну, а ты согласилась?
— Нет, отказалась.
Максим Максимович закряхтел, замком сцепил пальцы рук.
— Насчет прогулки по Сухуми пусть повременит, — сказал он, — а от поездки в поселок отказалась напрасно. Если передумаешь, помощником товарищу Маслову станешь.
— Поеду. Обязательно поеду.
Подойдя к Руже, Максим Максимович взял ее за руку, заглянул в глаза и тихо заговорил:
— Заранее прошу извинения за бестактный вопрос.
— Я отвечу на любой ваш вопрос, — с готовностью проговорила цыганка.
— Понимаете, нам нужно знать, в какое время Рейнхельт в гости к вам приезжает? — понизив голос, спросил он.
— Когда как. Сегодня в одиннадцать вечера обещал. Обычно он аккуратен. Путь его лежит мимо развалин гастронома. Ко мне ездит один, без охраны, тут же до определенного часа отпускает машину.
— Спасибо, доченька, — поблагодарил Максим Максимович. — Сегодня мы его встретим! — со значением добавил он.
ЗАСАДА
Энно Рейнхельт торопился. Генерал Вольферц звал к себе, а он не любит повторять приказы. Тонкие губы гауптштурмфюрера тронула самодовольная улыбка: старик, застрявший в каменных глыбах, явно нуждается в нем! А Рейнхельта связывают заложники. Не оправдали они его надежд. Сколько ни допрашивали, ничего вразумительного: молчат или околесицу плетут. Он не может больше терять время. Покидая овощехранилище, распорядился:
— Сегодня же переселить[8]. Всех! До единого. Мы сдержим обещание.
Ночь была по-южному темной. Мерцали лишь грустные звезды. Рейнхельт запретил включать фары. В него тоже вселился страх перед «небесными дьяволами». Летают эти русские черт знает на чем — на фанерных «кукурузниках». К тому же за штурвалами их сидят женщины — невообразимо! «Кукурузники» беззвучно парят над самыми крышами домов, укладывают бомбы в точно намеченные цели. Исчезают неуязвимыми, как и появляются.
Перед «небесными дьяволами» немцев обуял суеверный животный страх. Что ни ночь — не спят, ждут: на кого сегодня обрушатся бомбы — поди узнай!
В Приазовске по-прежнему неспокойно. Вольферцу хорошо, посчастливилось: он прорвал оборону красных в Южном направлении, продвинулся в предгорья. На Севере — неустойка, нет молниеносности, большевики показывают крепкие зубы, не дают войскам фюрера вырваться на оперативный простор, безраздельно овладеть излучиной Дона и Волги.
Душу Рейнхельта гложут многие заботы. Он стал раздражителен. В столовой, к примеру, готов отплевываться от того, что подают. В обед — гороховый суп с консервами, на второе — пудинг, облитый фруктовым соком, или суррогатный кисель. Вечером — маргарин, плавленый сыр или пятьдесят граммов португальских сардин. Раз в месяц причитается дополнительный паек, получивший название «маркитантские товары». Но и он снизведен до нищенского: полбутылки вермута, бутылка шнапса, пять пачек сигарет, две плитки соевого шоколада.
Правда, предписывается «улучшить питание за счет использования местных ресурсов». Но операция «цап-царап», как ее стали называть, мало что приносит: население обобрано до нитки, земля зарастает осотом, полынью, чертополохом. Ох, и лодыри эти русские!
Завтра Рейнхельт с радостью покинет богом проклятый Приазовск. Впереди его ждут горы Кавказа — охота на зубров, коз, кабанов, шашлыки, лаваши, дивная форель — царская рыба. Его ждет заслуженный отдых, разнообразная восточная кухня.
Неожиданно Энно спросил себя: «Ты уже бывал на Кавказе, чему же, собственно, радуешься нынче?» Перед собой не стал хитрить: Ружа согласилась, наконец, его сопровождать. Нарядные альпийские луга, прозрачные реки и девушка! Чего еще желать солдату, жизнь которого наполнена превратностями войны!
Заканчивался Приморский бульвар. Ему было не по себе, когда приходилось проезжать среди мертвых разрушенных зданий, возвышающихся на фоне ночного неба причудливыми башнями средневековых замков. Вот сейчас минует бульвар, пересечет центральную улицу, а там, в переулке, в маленьком домике, его ждет Ружа. Она всегда встречает его с распростертыми объятиями.
Вдруг совсем рядом, как показалось Рейнхельту, чуть ли не у самого уха, с надрывом взвыла сирена — сигнал воздушной тревоги. Неожиданно у радиатора возникло трое с патрульными повязками. Офицер поднял руку, по-немецки повелительно крикнул:
— Налет! Прошу в убежище! Быстрее!
Рейнхельт проворно выскочил из машины.
— Сюда, за нами! — услужливо подсказали гауптштурмфюреру.
Двое из патрульных, подхватив его под руки, повели к подвалу.
□Спотыкаясь в темноте о какие-то ящики, кирпичи, ребята, одетые в немецкие мундиры, задолго до комендантского часа пробрались в подвал разрушенного гастронома. Дежурили по очереди, чтобы не проворонить желанную встречу, остальные, припав друг к другу, дремали.
В половине одиннадцатого Метелин растолкал своих товарищей:
— Хватит спать. Итак, условились: ты, Коля, займешься шофером, раз в немецком не силен. Забудь, что у тебя язык есть.
— Я его гладить буду молча, как любимую. Вот так, вот этак приласкаю. — Лунин показал руками, как он будет душить, шофера, но в темноте ни Трубников, ни Метелин не увидели его движений.
В подвал вбежал Ежик, находившийся на посту в подворотне:
— Я шум мотора услышал.
— Приготовьтесь! — приказал Метелин.
Трубников и Лунин быстро наклеили усы, нацепили роговые очки. Втроем, с автоматами на груди, они быстро выбрались из подвала. Метелин шепнул Сашко:
— Жми, Ежик!
Сашко тут же принялся крутить сирену, издававшую пронзительный вой — сигнал воздушной тревоги.
□Шофер выключил мотор и хотел последовать за Рейнхельтом. Но один из патрульных схватил его за ворот, придавил к сиденью.
