Юрий Стрехнин - Корабли идут в Берлин
Может быть, лучше идти, меняя курс. Но нет времени на маневры. Надо как можно скорее сдать командира на руки медикам, через минуту-другую будет поздно. И побыстрей посадить десантников, уйти в следующий рейс, на том берегу ждут подмоги…
Баранова словно ударило током. В первое мгновение он даже не понял, что ранен, а когда понял, не сразу разобрал куда. В груди разливалось что-то толчками, стало жарко, глаза застилало пеленой. Баранов понял, что ранен тяжело, что силы вот-вот покинут его. «Как же катер? — мелькало в мозгу. — Некому, кроме меня…»
Напрягая всю волю, чтобы не потерять сознание, Баранов продолжал вести полуглиссер к своему берегу.
Когда «сто одиннадцатый», неловко вильнув, ткнулся в кромку берега, на нем никого не было видно…
Потом Сотникова и Баранова вынесли на берег, подбежал санинструктор. А у штурвала уже занял место другой рулевой. И подбегали, спеша погрузиться, автоматчики. Переправа продолжалась…
Под нарастающим минометным и артиллерийским обстрелом все полуглиссеры отряда лейтенанта Калинина были спущены на воду и приняли участие в переброске стрелков через реку.
Пехотинцы, ночью высаженные с катеров на западный берег Шпрее в районе Карлсхорста, с боем пробивались вперед, оттесняя противника от набережной. Но еще на значительном протяжении этот берег оставался в руках врага. Приходилось высаживаться совсем близко от его огневых точек. Противник не переставал стрелять из минометов по катерам, непрерывно пересекавшим реку.
Подтянулась войсковая артиллерия, открыла огонь через Шпрее по вражеским минометам и пушкам. Но поразить их в темноте было трудно. А перед рассветом на западном берегу появились и самоходки. Высовываясь из-за стен и оград, обстреливали набережную, полуглиссеры на фарватере. Моряков выручала скорость.
Переправа продолжалась.
Когда рассвело, стали подходить танки и артиллерия, чтобы переправиться на западный берег и поддержать подразделения, уже зацепившиеся за него. Саперы принялись спешно сгружать доставленные на грузовиках понтоны, секции мостового настила, собирать паромы. Каждый паром мог поднять танк, одно-два орудия или автомашину. Как только первый из них был спущен на воду, на него тотчас же вкатился танк, вбежало несколько пехотинцев. Один из катеров взял паром на буксир и потащил через реку.
Было уже светло, и противник открыл прицельный огонь.
Грузные паромы тащились медленно. Уже несколько командиров и мотористов на полуглиссерах вышли из строя. Но замена им находилась тотчас же. Переправа продолжалась.
Когда полуглиссеры направлялись в Берлин, встал вопрос, кого из политработников послать с отрядом. Было ясно, что катерам придется действовать в тяжелой боевой обстановке, где от людей потребуется предельное напряжение душевных и физических сил. В таких условиях рядом с командиром должен быть опытный, авторитетный политработник, слово которого имеет вес, который и сам в случае нужды покажет пример мужества и находчивости.
В политотделе бригады решили, что лучшей кандидатуры, чем лейтенант Суворов, не найти. Уже не раз посылали Суворова на самые ответственные участки. Служба лейтенанта в политотделе началась летом прошлого года, он был инструктором по комсомолу. Пришел на эту должность сразу по окончании курсов политработников. А раньше, в сорок первом-сорок втором годах, служил на Балтике, в осажденном Ленинграде. На флотилии проявил себя не только как отличный политработник, чье слово окрыляло людей в бою, но и как смелый и находчивый офицер; во время высадки одного из десантов в Белоруссии заменил погибшего командира роты и успешно действовал за него.
…Лейтенант Суворов беседовал с автоматчиками, которые, укрывшись за стеной полуразрушенного дома, ждали своей очереди на посадку. Все катера находились на реке, между ними все чаще вставали высокие пенные столбы. Бойцы с опаской поглядывали в ту сторону.
— Идет, товарищ лейтенант! — крикнул один.
На полном ходу, широко разбрасывая по сторонам пенные «усы», оставляя позади столбы разрывов, мчался к берегу полуглиссер «сто одиннадцатый», которым теперь командовал старшина 1 статьи Казаков.
— Приготовиться! — раздалась команда.
Бойцы сосредоточенно, как всегда перед решающей минутой в бою, принялись прилаживать оружие, подымать ящики с патронами.
— Не потопнем? — вырвалось у кого-то.
— Не утонете! — громко и весело отозвался Суворов. — Катер пятьсот бойцов уже перевез, никого не утопил. Доставит и вас на теплый бережок!
Бойцы оживились.
— В самом деле на теплый, товарищ лейтенант. На горячий, можно сказать!
Полуглиссер уже сбавил скорость, разворачивался бортом, подрабатывая на малом газу.
— Давай! — крикнул Суворов. Сам первый выбежал из-за стены, в несколько прыжков перемахнул набережную.
— Все в порядке, герои? — кивнул Казакову и его мотористу Черникову.
— В порядке, товарищ лейтенант!
— Принимайте десант!
— Есть, принимать!
Суворов махнул автоматчикам, те кинулись к катеру.
— Отставить! — крикнул вдруг лейтенант.
Бойцы недоуменно остановились. Лейтенант повторил:
— Назад! Обождать!
Потуже натянув фуражку, спрыгнул на полуглиссер.
— Видишь?
— Вижу!.. — Казаков увидел то, чего не мог заметить минуту назад, когда все его внимание было сосредоточено на том, чтобы аккуратно подвести полуглиссер.
Посреди реки, медленно сносимый течением, плыл паром с танком, над которым, с каждой секундой густея, подымались космы черного дыма. Катера-буксировщика рядом не было.
С парома прыгали танкисты и пехотинцы. Одни пытались отплыть подальше, другие, наоборот, хватались за веревки, протянутые по бортам.
— Полным — к парому! — скомандовал Суворов. Но Казаков уже и без того знал, что делать. Рыкнув мотором, полуглиссер резко дал задний ход, круто развернулся и устремился вперед.
Дело решали секунды. Пламя уже показалось над танком, вот-вот начнет рваться боезапас.
В переднее стекло нахлестом били брызги, катер, словно стремясь взлететь, подскакивал на воде. Полуглиссер несся прямо на паром.
Близко ухнул снаряд, окатило рухнувшей сверху водой.
Катер резко сбавил скорость. Справа, возле самого борта, вынырнула голова в потемневшей натянутой на уши пилотке, рядом другая — в ребристом шлеме. Суворов перегнулся, протянул руку, втащил обоих. Казаков подвел полуглиссер к парому. Вплотную к понтонам, ухватившись за полукружья спасательных веревок, держалось несколько бойцов. Виднелись только головы да покрасневшие от студеной воды руки.
— Давай, быстро! — приподнявшись, крикнул Суворов, но и без его призыва люди оставляли веревки, хватались за борта, взбирались на катер.
Сверху наносило душным, пахнущим соляркой дымом, кто-то кричал:
— Отходи! Сейчас рванет!
Но Казаков продолжал вести катер вокруг парома, подбирая бойцов.
Вот и последний — танкист с обнаженной головой в облепившем тело комбинезоне. К нему протягиваются спасительные руки.
Полный газ! До предела заполненный людьми полуглиссер отворачивает от парома, уже не видного за клубящимся дымом. За кормой раздается взрыв, другой, катер встряхивает. Когда ветер относит дым, позади не видно ни танка, ни парома, только на вспученной, словно кипящей воде, бултыхаются обломки.
— Успели! — оборачивается к Суворову Казаков. На его лбу блестят капли пота.
— Геройский ты парень! — говорит один из спасенных. — Да я бы тебя к ордену за то, что двенадцать душ спас! Верно, ребята?
Но «ребята», в большинстве пожилые усачи, не откликаются. Не потому, что не хотят поддержать словоохотливого бойца или не согласны насчет ордена, но прозябли так, что слова выговорить не могут. На полной скорости их прохватывает ветерком, намокшая одежда дубеет. Вокруг продолжают рваться мины, воду вспарывают осколки, свистят над головами.
Но вот, наконец, и берег!
— Давай сюда, здесь поукромнее! — указывает лейтенант в промежуток между стенкой набережной и полузатопленной баржей.
Бойцы проворно перебираются на берег. Вид у них сейчас не боевой — оружия почти ни у кого не сохранилось, кое-кто без пилоток, некоторые, чтобы легче было плыть, даже сбросили сапоги. Но главное — целы! Приведут себя в порядок, и снова — бойцы.
Противник не прекращал обстреливать переправу. Но она продолжала действовать.
Переброшенные через Шпрее пехотинцы, танкисты, артиллеристы расширяли захваченный на западном берегу плацдарм, продвигались вдоль реки на северо-запад, к центру города. Враг сопротивлялся ожесточенно, превратив каждый дом в укрепление, стрелял из подвалов, с чердаков, из оконных проемов. Особенно яростно противодействовал тем подразделениям, которые наступали вдоль набережных: от Карлсхорста вдоль Шпрее лежал кратчайший путь к рейхстагу и к имперской канцелярии — последнему гнезду германского фашизма. Подкрепление этим подразделениям надо было подбрасывать непосредственно на место боя, туда, где они сходились с врагом лицом к лицу.
