Виктор Тельпугов - Все по местам!
Обзор книги Виктор Тельпугов - Все по местам!
Виктор Петрович Тельпугов
Все по местам!
Глава 1
Ветер рвал шинель так, будто хотел разодрать надвое. Слободкин шел, пригибаясь, заслоняя ладонью лицо, проваливаясь в снег, сбиваясь с дороги. Да и была ли вообще дорога? Волга стала рано, но не протоптали еще через нее ни одной уверенной тропы. Вот Слободкин и шагал наугад и на каждом шагу оглядывался: один берег, тот, что за спиной, все рядом и рядом, а тот, что впереди, словно приморозился к дальней дали.
У Слободкина возникло ощущение, будто он застыл в беспредельном пространстве. И от своего недавнего солдатского прошлого никуда не ушел, но и к новой судьбе не приблизился.
Он шагал, продираясь сквозь ветер, глотая морозный воздух — аж изнутри все выстудило.
Что и говорить, неприветливо встречала Слободкина Волга. Сурово, будто укоряла в чем-то. И это было всего обидней. Каждому ведь не расскажешь, как решали его судьбу доктора. Полистал, полистал председатель комиссии бумаги Слободкина и спросил:
— Так, так, так… Работать хотите? Слободкин смущенно пожал плечами.
— Как чувствуете себя сейчас?
— Хорошо!
Он сказал твердо, без запинки, а то еще, чего доброго, опять к медицине в лапы. Кто-то из членов комиссии усмехнулся:
— Все они как сговорились! Слободкин осмелел:
— Мне бы к своим, в десант поскорее. Председатель будто не слышал его слов, принялся расспрашивать:
— Чем занимались до войны?
— В ФЗУ учился, не закончил только.
— На станке каком-нибудь работать умеете?
— На токарном немного.
— На каком?
— Комсомолец шефы нам подарили, списанный в расход. После занятий гайки на нем для рыбалки резали.
— Гайки? — оживился председатель. — Прекрасно! А что такое ДИП, знаете? Слободкин задумался.
— Неужто не слышали? Догнать и перегнать — самоточка высшего класса!
— Помню, помню! Видел! С большим суппортом?
— Ну, наконец-то!
Председатель комиссии и Слободкин все больше увлекались разговором. На несколько минут они словно забыли про войну, про то, что до фронта подать рукой.
Здесь, в этой комнате, отгороженной от войны всего лишь тонкой дощатой переборкой, вспыхнул огонек далеко отошедшей мирной жизни, и люди замерли, жадно прислушиваясь к родным, близким, необходимым и уже почти незнакомым, канувшим куда-то в вечность словам — станки, работа, рыбалка…
— А резец заточить сумеете? — продолжал председатель, и чувствовалось, как ненасытно-сладко ему просто произносить эти слова. Как ласкают его слух ответы Слободкина, кажется, уже совсем позабывшего, где и перед кем он находится.
— Резец? Приходилось…
— И ре'зьбу нарезать сможете? Председатель именно так и сказал: ре'зьбу, и это обрадовало Слободкина — значит, свой брат, трудящийся, понимает все тонкости дела!
Слободкин начинал чувствовать себя все более свободно, будто не грозная комиссия перед ним, а такие же, как он, обыкновенные рабочие люди, с ладонями, иссеченными железом, изъеденными наждаком и тавотом.
— И ре'зьбу! — Он именно так и ответил: ре'зьбу — по всем правилам заводской грамматики, которую тоже, как и дело свое, надо знать назубок, иначе какой же из тебя рабочий?
— А шестеренки подберете?
— Шестеренки?.. Если придется… Председатель постучал карандашом по столу, косо покрытому заляпанной чернильными кляксами скатертью, закурил.
— У кого есть какие вопросы? Члены комиссии молчали.
Председатель смахнул табачные крошки с папки, в которой были подшиты бумаги Слободкина, и сказал:
— Так вот, Слободкин, на фронт мы вас еще пошлем. Но сперва надо поработать в тылу. Потом сами вызовем — И тут же добавил: — Не мы, так другие вызовут. Слышите, как долбит?
Из-за деревянной стенки донесся далекий, прерывистый гул бомбежки.
Оправившийся от смущения Слободкин пришел в себя, стал доказывать комиссии, что он уже сейчас совершенно здоров, зачем его в тыл списывать, ему давно пора туда. Но медики остались непреклонными: к строевой не годен, и точка.
Председатель поднял папку, словно взвешивая ее на ладонях. Разговор был окончен.
Левый берег Волги, до которого Слободкин наконец-то дотащился, сурово встретил одинокого путника. Ветер усиливался с каждой минутой, шинель надувалась, как парус, и Слободкин все больше жалел, что выбрал именно кавалерийскую. Тогда, в каптерке госпиталя, шинель показалась ему самой подходящей — длинная, добротная, она обещала тепло, надежную защиту от дождя и стужи, а сейчас, путаясь в ногах, мешала идти. Глубокий, до самого хлястика, разрез, казалось, подымался все выше, и стужа уже во всю хозяйничала на спине Слободкина.
Вот бы повстречать ему теперь человека, расспросить, как добраться до комбината. Да где там! Волжская степь пустынна, безлюдна. Особенно зимой, да еще под вечер. Слободкин шагал, окоченевший, голодный, злой, в сотый раз проклиная тот день и час, когда выпала ему нестроевая доля.
Сумерки все сгущались. Те полчасика, которые Слободкину посулили на станции, давно кончились. Он мерил и мерил сугробы, но никаких признаков комбината не было. Не набрел он и ни на одну деревню, хотя кто-то ни станционных сказал, будто деревни здесь кругом, в крайнем случае впустят, в каждой избе поселились эвакуированные — народ сознательный, сами прошли через лихо.
Когда стало совсем темно и последние силы уже покидали Слободкина, он ударился грудью о что-то невидимое, Пошарил рукой — больно укололся, но обрадовался: перед ним была туго натянутая колючая проволока. Комбинат!
Через несколько минут оказался у проходной и был препровожден в заводоуправление. Там было не намного теплей, чем на улице, но Слободкин, переступая с одной окоченевшей ноги на другую, остановившись у двери с надписью Отдел кадров, почувствовал, что еще не совсем Богу душу отдал. Когда вошел в кабинет к начальнику, даже одна озорная мысль пришла в голову.
— Как добрался? — изучая документы Слободкина спросил начальник.
— На троллейбусе, — не мигнув глазом, ответил Слободкин.
— А ты шутник.
— Вот, смотрите. — Слободкин показал начальнику исцарапанную о колючую проволоку ладонь. — Хорошо, рейс оказался недлинным, а то пришлось бы вам калеку на работу брать или — обратно в госпиталь.
— Нет уж, я тебя никуда не отпущу отсюда. Мне люди вот как нужны. Ты хоть знаешь, куда попал?
— На комбинат.
— Совершенно верно, помещение это для комбината строили. Но въехать сюда довелось нам. Сейчас называют пока комбинатом. Для конспирации. Так и ты называй.
— Все понятно.
— А приехали мы сюда не так уж намного раньше тебя. И тоже почти что на троллейбусе, — начальник протянул Слободкину свои руки — все в ссадинах, кровоподтеках, с отбитыми синими ногтями. — Все на них. Но станки сберегли, так что работать есть на чем.
Начальник рассказал Слободкину, как эвакуировались из Москвы в середине октября — самое трудное время. Как под бомбежками везли людей и уникальное оборудование. Как прибыли сюда, как вместо готовых корпусов нашли только кирпичные стены — без окон, без дверей, без крыш. Как строили бараки и землянки, торопились скорей наладить производство.
— Завод наш много значит в войне. Без приборов все — и самолеты, и танки, и корабли — слепые котята. Впрочем, ты сам из авиации, понимаешь это прекрасно. С каких прыгал?
— С Тэ-Бэ-третьих.
— На них наши автопилоты стоят.
— Знаю.
— Знаешь, что именно наши?
— Нет, что автопилоты, знаю.
— Ну и как? Не прибор, а сказка!
— Когда нам первый раз показали, не сообразили даже, что к чему.
— Потом?
— Потом видим, головастая штука. Начальник встал из-за стола, решительно направился к шкафу, извлек оттуда распиленный наискось высокий черно-белый дюралевый ящик.
— Вот модель, полюбуйся. Вся премудрость в нем. Про гироскопический эффект смекаешь?
— Самую малость.
— Но все-таки маракуешь, по глазам вижу.
— Я же из авиации…
— То-то. Пошлю тебя в самый ответственный цех — в девятый. Согласен?
— Мне все равно, — почему-то смутился Слободкин.
— Как это все равно? Ты ясно говори, согласен или нет?
— А девятый, это какой?
— Контрольный. Он за все отвечает.
— Но я ведь токарь, а не мастер ОТК.
— Там всем работа найдется, я тоже не такелажник, а руки, видишь, не заживают.
Начальник поднял трубку телефона и, пока набирал номер, продолжал разговор со Слободкиным.
— Сейчас я тебя на довольствие поставлю и койку в бараке организую. Завтра с утра — приступай. У нас под конец месяца самая запарка. Алло, алло! Комендант? Товарищ Устименко, сейчас к вам новое пополнение явится, устройте. Как не можете? Вы меня плохо слышите? Это Савватеев говорит. Да, Савватеев. Фамилия товарища — Слободкин. Он фронтовик, так что как следует, ясно?
