Михаил Аношкин - Рубежи
О сути задания, которое нам не удалось выполнить, узнали несколько позднее. Неподалеку от Брянска через Десну перекинут мост, прозвали его «Голубым». Он был взорван в конце сорок первого, но быстро восстановлен оккупантами. Попытки снова поднять мост на воздух предпринимались неоднократно, но тщетно. Уничтожение моста стало особенно важным в это лето, когда загрохотала битва на Курской дуге. Командование фронтом поставило перед Южной оперативной группой орловских партизан задачу — взорвать мост. Был сформирован отряд особого назначения. Слухи об этом просочились из штабных палаток и «по секрету» передавались из уст в уста. Достигли они и немецкого командования, а оно приняло свои меры.
Убитого брянича похоронили на ромашковой поляне, и, словно бы специально, чтоб попрощаться с ним, выглянуло солнце. Оно смотрело на печальную поляну недолго и снова зарылось в серые тучи.
Отдыхали до сумерек. Никита Мироныч от нас не отходил, ему не терпелось выговориться до конца. И накуриться настоящей махорки. Партизаны давно пробивались кислыми немецкими сигаретами, а порой сухими листьями и мхом. И наши запасы вскоре улетучились: многие ведь приходили и жалостливо просили на закрутку или оставить «сорок» — окурочек поменьше половины.
— Опять же о сыне, — продолжал Никита Мироныч когда-то прерванный разговор. — Хлопец был что надо. Не думайте, что это по-отцовски. Все так говорили. Командир разведку ему поручил. Только какая уж по тем дням разведка, ежели немцы — вот они, всей мощью на нас навалились. Сжали в кольцо возле Смелижа, а раздавить не могут. Кишка тонка, не по зубам орешек. У нас тогда и орудия были, и минометы, и даже танки, только мы их в землю вкопали на опасных участках. Вот тебе и стальная крепость. День бьются фашисты, другой, мы держимся. И чем только они нас не донимали! И артиллерией крушили, и бомбами весь лес перепахали, и на обман брали — мол, сдавайтесь, жизнь сохраним.
Никита Мироныч выкурил самокрутку, и Батенев ему отсыпал еще.
— Да, лежим, значит, и ждем новой атаки. Бачим — что такое? Бабы да детишки на нас толпой идут. Не хватало своих хлопот, эти свалились. Кричат, визжат, причитают. Детишки за подолы матерей держатся, самые маленькие на руках. И стали мы различать крики: «Стреляйте!», «Стреляйте!» Мы за головы схватились — за ними же немцы прячутся. Такое и во сне не приснится, и сам сатана не выдумает. Кто не видел, дай бог никогда не видеть. А кто видел, у того век сердце саднить будет. И стрелять нельзя, и стрелять надо. Как быть?! Поднялись мы из окопов, винтовки наперевес и молча двинулись навстречу. Сами осатанели против зверей. А бабы гомонят: «Стреляйте!» Мы идем злые, молчаливые. Если бы тогда против нас двинули танки, мы бы и танки перевернули к чертовой матери! А фашисты начали палить по бабам, в спины. Мы кричим им: «Ложитесь!» Они послушались, кинулись на землю. Ну, смяли мы гитлеровцев, гнали и били без пощады. А моему Васильку пуля попала в голову, потому как шел он самым первым. Вышли из боя, подходит ко мне Фрол, кубанку протягивает и трофейный автомат, вот этот. От Василька, говорит…
Ночью снова поход. Шли, кружили — я всякий ориентир потерял. Справа и слева взлетали разноцветные ракеты. В темно-синем небе добродушно рокотал «кукурузник». Это для нас добродушно. Фашисты этих самолетов боялись: действовали они ночью, невидимо, а ущерб врагу наносили большой.
Командование отряда выбрало глухое место, приказало строить шалаши так, чтобы сверху их и в подзорную трубу нельзя было рассмотреть. Значит, зацепимся здесь надолго.
Мы с Батеневым шалаш соорудили под орешником. Листья у него широкие и густые, от дождя лучше зонта сохраняют, да и выход на поляну незаметен. А на поляне и на солнышке пожариться можно.
Дня два нас не тревожили. Отсыпались. Заходил проведать нас Долматов. Расспрашивал о батальоне, о знакомых, а нас просвещал о партизанской жизни. Долматовцы успели сходить на разведку, чуть ли не в самый Брянск, разжились немецкими сигаретами и привели «языка». Попробовали мы эти сигареты. Скулы свело — никакого табачного вкуса, кислятина одна. Но моршанская махорочка кончилась, волей-неволей приходилось переходить на кислятину. А бросить курить духу не хватало.
И вот боевое задание — подорвать эшелон на железной дороге Брянск — Гомель. Задачу Дука поставил ясную:
— Сбросить эшелон под откос — хорошо, нет слов. Урон фашистам, конечно, большой. Но можно сделать лучше — подорвать его в выемке. И эшелон расколошматите, и пути намертво закупорите на день, а то и два. Представляете, что это значит для фронта? Составы сейчас идут с минимальными интервалами. Два дня простоя — это сколько техники не попадет на фронт, сколько живой силы?
Комбриг выделил пятерых автоматчиков, как прикрытие нам и как проводников. Батенев и я нагрузились толом, каждый навьючил на себя по десять килограммов, и тронулись в путь. Два наших гвардейца ушли с другой группой.
Автоматчики — ребята опытные, бывалые и все местные, знают здесь каждую тропку, каждый лесок и железнодорожный поворот. Командиру лет двадцать пять. Самоуверенный и независимый. Говорят, в свое время состоял он при Дуке ординарцем. Без него комбриг и шага не делал. Как известно, в сорок втором году группу партизанских командиров вызывали в Москву на прием к Сталину. Потому разговоров на эту тему в партизанском крае было много. И этот парень с соломенным чубом тоже летал с Дукой в Москву, только, само собой, в Кремль его не брали. Да он и не очень расстраивался. Главное — был в Москве!
Солнце клонилось к закату, когда мы вышли к железной дороге. Еще в сорок втором году оккупанты вдоль железнодорожного полотна создали так называемую мертвую зону: на сотню-другую метров в глубь леса устроили завалы, а в тех местах, где лесов не было, подходы густо оплели колючей проволокой, понавешали на нее всяких побрякушек, а где и заминировали.
Мы залегли на опушке. Было тихо и как-то очень мирно. На сосне упорно трудился дятел, в чаще покрикивала сойка. Откуда-то тянуло дымком.
Перед нами простирался завал — хаотично поваленные деревья. Казалось, тут не пройти и не проползти. Мы с Батеневым переглянулись и загрустили.
Командир автоматчиков — звали его Володя — перехватил наши взгляды и небрежно заметил:
— Пустое! Есть лазейки — будь спок!
Вывели нас проводники точно — дорога проходила в выемке. Если здесь грохнем эшелон, разбитые вагоны загромоздят ее всю.
Когда стемнело, Володя повел нас через завал. То переваливались через стволы поваленных деревьев, то подползали под них, то двигались умопомрачительными зигзагами. И вот, наконец, железка. Умаялись до седьмого пота — все же волокли на себе по десять килограммов тола.
Володя разослал автоматчиков в обе стороны, а сам встал посреди полотна, как хозяин, положил руки на автомат и сказал:
— Не теряйте времени, славяне!
Мы с Батеневым трудились на коленях, вспоминая васеневские тактические учения. Пожалуй, все проходило так же, правда, с одной существен ной разницей — здесь был вражеский тыл, и эшелон пойдет настоящий, и где-то фашистские патрули расхаживают. И сознание вражеского окружения, которое ощутимо чувствовалось даже в мелочах, внутренне подтягивало, и дело спорилось. Дорога была двухколейной, но мы почему-то заряд подложили под один путь. Не подумали, что эшелон может появиться с любой стороны. Вставив в связку тола взрыватель полевых фугасов, Батенев поднялся, стер со лба пот и проговорил тихо и облегченно:
— Амба!
Володя удивился тому, как быстро мы управились. Коротко свистнул, сигналя хлопцам, что пора уходить. Тем же путем миновали завалы, снова залегли на опушке и стали ждать эшелон. И тут Батенева разобрало сомнение — ладно ли мы сделали, что заложили мину под одну колею? А если поезд пойдет по другой, не в Брянск, а в Гомель? Тогда как? Володя что-то недовольно промычал, видимо, не по душе пришлись ему сомнения старшего сержанта. А Батенев уже укрепился в мысли, что надо возвращаться и делить заряд пополам. Вылазка на полотно была удачной, патрули нас не обнаружили. А если идти еще раз, то можно все испортить. Бродят же они где-то недалеко, патрули.
Все же приняли решение: Батенев, я и Володя возвращаемся на дорогу. Автоматчики ждут нас на опушке, а в случае заварухи отвлекают внимание на себя.
Вновь одолели завал, опять встал на полотне Володя, успокоив руки на автомате. Мы с Батеневым разделили усилия: я готовил ямку на другой колее, а он извлекал заряд, делил его пополам и часть отдавал мне. Потом каждый устанавливал свой заряд самостоятельно. Я стал торопиться, а спешка нужна, как говаривал лейтенант Васенев, только при ловле блох… Сделал паузу, малость охолонул. Успокоился и поставил заряд. И на этот раз патрули нас не обнаружили. Видно, где-то в укромном местечке прикорнули. Партизаны в этих местах эшелонов еще не подрывали, это был, как сказал Володя, «край непуганых охранников».
