Джурица Лабович - Грозные годы
— А почему тогда озеро убивает любовь? — спросила Хайка.
— У нас говорят, что любовь — начало и добра и зла, — задумчиво произнесла темноволосая.
— Легенда рассказывает, — снова заговорила белокурая девушка, — что лет двести назад сюда пришли двое влюбленных. Родители были против их любви, и они, убежав из родного села, нашли пристанище здесь, в этих горах. Они распахали этот луг и на том месте, где сейчас озеро, построили дом. Но вскоре сюда пришла еще одна молодая пара, которая тоже вынуждена была покинуть свое село. Пришедшие попросили уступить им часть земли. Вот из-за земли они и поссорились. Женихи, горячие головы, схватились за ножи... В жестокой схватке погибли все четверо... Люди говорят, что так осуществилось проклятие, тяготевшее над ними с того дня, как они убежали из дома. Земля на этом месте расступилась, с гор побежали семь ручьев, и образовалось озеро.
— А они так любили друг друга! — добавила смуглая девушка.
— Да, за любовь иногда приходится платить дорого, — задумчиво проговорил тогда Гаврош...
«Может быть, и за нашу любовь нам придется потом расплачиваться», — думала Хайка, с трудом переставляя ноги.
На востоке уже занималась заря. Игман островерхой пирамидой уходил высоко в небо, вершина его терялась в темных облаках, спустившихся совсем низко. Через минуту все пропало в сплошной серой круговерти неутихающей метели.
Предчувствие близкой опасности все больше тревожило девушку, и она, несмотря на все свои усилия, никак не могла преодолеть это состояние.
К ней подбежал запыхавшийся Гаврош.
— Я тебя зову уже целых десять минут, — задыхаясь, проговорил он. — Что с тобой?
— Ничего... Я просто задумалась. Мне почему-то вспомнилась наша та встреча... Помнишь, у озера?.. У рокового озера, — добавила она задумчиво. — Солнце уже садилось, а светловолосая девушка рассказывала нам об этом таинственном озере и советовала скорее бежать от него, если мы хотим сохранить нашу любовь...
В эту минуту с ними поравнялся Шиля.
— Доктор говорит, надо идти как можно быстрее, а то уже есть обмороженные, — сказал он.
— Еще бы, — пробормотал Гаврош, — такой мороз да ветер!..
Лека, видимо, тоже уже выбивался из сил. Нетвердым шагом он приблизился к Гаврошу и на миг оперся на его плечо.
— Господи, когда же конец? — вырвалось у кого-то.
— До победы путь долог, — ответил Гаврош.
— Держись, друг, — громко сказал Лека, — сейчас в смертельную схватку вступили две силы: великая сила прогресса и сила тьмы и реакции. И ты тоже принимаешь участие в этом гигантском сражении, так что надо выстоять, надо...
— Только бы эту зиму пережить, — прошептал Гаврош, — давно таких морозов не было...
— Мы обязаны победить, пусть даже враг многочисленнее нас и лучше вооружен, — продолжал Лека. — Конечно, победить его мы сможем только с максимальным напряжением всех сил, используя для борьбы даже самые малые возможности. Ленин высказал мысль о том, что в революции мелочей нет, что тактика борьбы рабочего класса должна быть построена на скрупулезном учете самых, казалось бы, незначительных мелочей, только тогда революция может одержать победу. — Лека закашлялся и умолк.
Гаврош взял Хайку за руку:
— Держись!
— Держусь! Обузой ни для кого не буду, — ответила она.
— Лучше уж умереть от пули, чем замерзнуть на этой проклятой горе! — поплотнее запахивая шинель, проговорил Шиля.
— Интересно, что делают сейчас моя жена и ребятишки?.. — раздался чей-то густой бас.
Гаврош глубоко вздохнул. Он снова с тревогой подумал об отце. Где-то он теперь?
— Сколько еще до этой чертовой вершины? И зачем нам вообще на нее залезать, наверное, можно было и вокруг обойти, — проворчал тот же бас.
Гаврош опять взял Хайку за руку.
— Быстрее, быстрее, товарищи, не задерживаться! — послышался голос командира бригады.
18
Новый ход Кейтеля
Когда генерал Литерс вновь прилетел в Белград с приказом Кейтеля принять от генерала Бадера командование войсками вермахта в Югославии, Бадер, с одной стороны, почувствовал облегчение, а с другой — страх, ведь он не смог справиться с этой проклятой бригадой, и неизвестно, что ждало его теперь...
Причиной замены Бадера Литерсом послужила неудача операций немецких и итальянских войск против Первой пролетарской бригады, а также разгром партизанами нескольких усташских гарнизонов. На другой же день после приезда генерал Литерс вылетел в Славонски-Брод и там сразу же организовал свой новый штаб. Старый опытный генерал вермахта, он в отличие от своих предшественников трезво и без предубеждений оценивал силу и значение Первой пролетарской бригады и партизанского движения в Югославии в целом. Во время двухчасовой беседы в Берлине с фельдмаршалами Кейтелем и Йодлем, стараясь всячески показать несостоятельность действий генералов Бёме, Бадера и Турнера, он между прочим сказал:
— Югославские партизаны — неплохие бойцы. Они могут с успехом воевать против наших регулярных частей и небольшими отрядами, и относительно крупными соединениями, такими, например, как эта пролетарская бригада. Не следует забывать и того, что они пользуются большой поддержкой у народа. Я считаю, что в создавшемся положении целесообразно широко применять против них тяжелую артиллерию, танки и авиацию. Ту часть населения, которая помогает партизанам, необходимо подвергать самым жестоким репрессиям...
— Что вы конкретно предлагаете, господин генерал? — спросил у него Кейтель, который несколько минут назад с воодушевлением рассказывал Йодлю, как встретился с генералом Уго Кавальеро, командующим 9-й итальянской армией. На этой встрече была достигнута полная договоренность относительно дальнейших действий итальянских войск в Югославии согласно рекомендациям фюрера и Муссолини.
Почтительно вытянувшись, Литерс быстро ответил:
— Я считаю, господин фельдмаршал, что на место генерала Бадера необходимо срочно назначить более решительного и энергичного человека!..
— Об этом мы уже говорили, — вмешался Йодль.
— Необходимо сменить и генерала Турнера.
— Что за человек этот Турнер? — спросил Кейтель.
— Подробная информация о нем содержится в моем докладе, — ответил генерал Литерс. — Это жалкий фантазер, который больше полагается на вдохновение, чем на стратегию. К тому же он критикан и корыстолюбец. Этот малодушный генералишка, к сожалению, довольно ловко водит за нос генерала Бадера, о чем я, впрочем, тоже сообщаю в своем письменном докладе...
— До перевода в Югославию он был в штабе наших оккупационных войск в Париже и тоже показал себя не с лучшей стороны, — вспомнил Йодль.
Зазвонил телефон. Йодль поднял трубку, долго молча слушал, потом коротко бросил: «Хорошо!» — и, повесив трубку, неторопливо подошел к длинному столу, стоявшему в центре кабинета. На столе была разложена большая карта Европы с нанесенными на ней границами третьего рейха. Йодль долго стоял, хмуро разглядывая нижнюю часть карты, где находилась Югославия. Он был невысокого роста, плотный, с аккуратно зачесанными назад поредевшими прямыми волосами. Глубокие морщины на крупном мясистом лице Йодля сейчас обозначились еще резче, в углу рта торчала давно потухшая сигарета.
— До сих пор нами еще не выполнено распоряжение фюрера перебросить две дивизии из Югославии на Восточный фронт, — негромко, как бы про себя, произнес он. Потом, повысив голос и обернувшись к Литерсу. добавил: — Господин генерал, этот вопрос мы должны как можно скорее снять с повестки дня!
Литерс и Кейтель тоже подошли к карте.
— Я никак не могу понять, что происходит с генералом Бадером, — полувопросительно произнес Кейтель. — Мы ведь так много ожидали от него, когда он был переведен в Югославию...
— Простите, господин фельдмаршал, но мне кажется, что то же самое можно сказать и о генерале Бёме, — заметил Литерс.
— Вероятно, Бадеру нужна была помощь, — проговорил Кейтель. Потом, вдруг о чем-то вспомнив, резко повернулся к Литерсу и быстро спросил: — Генерал Литерс, как я понял из вашего доклада, между различными нашими военными ведомствами в Югославии не существует никакой координации действий?
— Такой вывод был сделан на совещании в отеле «Авала», — ответил Литерс. — Бензлер и генерал Хорстенау выразили озабоченность подобным положением. Особенно это касается нездорового соперничества между абвером и гестапо.
— Старая история! — махнув рукой, бросил Кейтель. — Давняя свара между Канарисом и Гиммлером.
— В целом положение в Югославии, видимо, оставляет желать много лучшего, — заметил Йодль.
— Да, положение весьма тревожное, — подтвердил Литерс.
