Виктор Муратов - Перевал
Стоящий рядом с генералом лейтенант Осокин то и дело тревожно поглядывал в небо и прикидывал, где в случае бомбежки укрыть генерала.
Слева и справа от дороги саперы уже рыли окопы, спешили использовать короткое затишье.
— Товарищ лейтенант! Товарищ лейтенант! — услышал Осокин знакомый голос. Из просторного свежевырытого окопа вылез ефрейтор Кошеваров. С тех пор как они виделись в последний раз на Маныче перед взрывом плотины, ефрейтор сильно изменился: щеки ввалились, курносый нос заострился, на почерневшем от злого солнца лице резко выделялись сивые усы, уже успевшие слегка порыжеть от махорки. Ефрейтор счастливо улыбался, видя живого и невредимого лейтенанта. Кошеварову хотелось обнять спасенного на переправе парня, но он не решался сделать это в присутствии генерала.
Не успел Осокин шагнуть к нему со словами: «Да ты усы отпустил, не узнать», как из-за близкого горбатого горизонта появились «хейнкели».
— Прошу в укрытие, товарищ генерал! — крикнул Кошеваров.
— Черт принес! — выругался Севидов, глядя на приближающиеся самолеты. — Неужели не дадут переправиться?
— Я вам говорю или кому? — строго закричал Кошеваров. — Что же это, товарищ лейтенант, хоть вы прикажите комдиву!
Севидов и Осокин прыгнули в глубокий окоп. Кошеваров снял с головы каску, протянул генералу.
— Это еще зачем? — сердито проговорил Севидов. — Сейчас же наденьте каску!
Ефрейтор крутнул головой, что-то буркнул в усы, но подчинился.
Самолеты били по переправившимся войскам. Бомбы ложились густо, и скоро весь левый берег реки вздыбился сплошной стеной дыма, огня и поднятой в воздух земли. В окопе удушливо пахло солдатским потом. Ефрейтор как-то умудрился навалиться сверху на Севидова, и генерал с трудом дышал. Время от времени Кошеваров приподнимался, высовывался из окопа и при очередном свисте бомбы падал на генерала. Севидов слышал у самого своего уха недовольный голос:
— Сволочь какая, германец! Мост не трогает, не иначе для себя бережет.
Внезапно все стихло. Ветер медленно уносил от берега пыль и дым.
Ловко выскочив из окопа, ефрейтор подал руку генералу, помогая выбраться, и виновато проговорил:
— Извините, товарищ генерал, небось придавил малость. Только он же, проклятый, не разбирает, где солдат, а где генерал. — Солдат не спеша достал расческу, сделанную из дюралюминия, расчесал усы и, глядя вслед улетевшим самолетам, тряхнул головой: — Ну, погоди, ужо посчитаемся.
— Посчитаемся, обязательно посчитаемся с германцем, — проговорил Севидов. — А как вас зовут, товарищ ефрейтор?
Солдат выпрямился и, прикрывая ладонью изрядную дыру на штанах, доложил:
— Командир отделения саперного взвода ефрейтор Кошеваров Яков Ермолаич.
— Спасибо тебе, Яков Ермолаич.
— Чего там, — ответил Кошеваров. — Неужто можно командира дивизии германцу подставлять? А спас вовсе и не я, а вот окоп.
— Да, окоп у вас надежный.
— Оно так, только ж и надоело их рыть! Все роем и роем. От самой границы всю землю изрыли. А время придет пахать, это ж сколько обратно зарывать придется. Ну и задал нам работы поганец германец!
— Так говоришь, сволочь германец для себя мост сберег? Ведь верно, не тронул.
— Да неужто оставим германцу? Чай, не для него под бомбами строили. Сами строили, сами и взорвем. На то приказ имеется. Каюм! — крикнул Кошеваров куда-то в сторону. — Ах, шайтан такой-сякой! Извините, товарищ генерал. Подручный мой, красноармеец Тагиров, зарылся в землю, как крот. Молочный еще.
Из-за бруствера соседнего окопа выглянуло широкое узкоглазое лицо. Потом, кряхтя, выполз маленький солдат. Пилотка его то и дело сползала на глаза, он поправлял ее, бормоча какие-то непонятные ругательства, но пилотка снова сползала, и только большие оттопыренные уши задерживали ее. Солдат тащил за собой ящик со взрывчаткой.
— Бойчей, Каюм, бойчей! — торопил его Кошеваров. — Извините, товарищ генерал, нам с Тагировым поспешать надо. Германец не станет нас дожидаться. Скоро пойдет на мост. Желаю здравствовать, товарищ генерал.
— Будь здоров, Яков Ермолаич. И не снимай каску, береги голову.
— И вы, товарищ генерал, голову зазря не подставляйте! — ответил Кошеваров. — Генералов-то у нас не больно много.
К окопу подскакал офицер связи. Не слезая с коня, он доложил:
— Товарищ генерал, вас вызывают в штаб армии.
— Сейчас буду. — Севидов подошел к Кошеварову, положил ладонь на его горячее плечо, проговорил: — И ты свою голову не подставляй зазря.
Отойдя от окопа, лейтенант Осокин сказал генералу:
— Этот Кошеваров меня на Дону спас.
— Почему не доложил сразу? Солдат заслужил награду.
— Я вам докладывал, товарищ генерал, там, на Маныче. Но… в той горячке…
— Да, да, что-то припоминаю. Верно, горячка была. А ты записывай. Все записывай и напоминай мне. В любой горячке человека надо видеть.
— Ясно, товарищ генерал. Признаться, я только сейчас узнал, что его Яковом Ермолаевичем зовут.
— А знать надо. Ну, поехали. Чем-то нас порадуют в штарме?
Ефрейтор Кошеваров и красноармеец Тагиров, низко пригибаясь, побежали к мосту. Разрывы мин и снарядов остались позади, там, где войска занимали новый оборонительный рубеж. Река встретила их удивительной тишиной и прохладой. Даже рыба разыгралась на зорьке. Тагиров молча устанавливал запал в толовые шашки. Побледневшее лицо его то и дело поворачивалось в сторону далекого бугра, откуда уже доносился еле уловимый шум.
Установив заряды, солдаты укрылись в траншее. Тагиров, вздрагивая, вертел головой.
— Зажигай, товарищ ефрейтор, зажигай! Бежать надо!
— Погоди, Каюм, погоди.
За рекой на пшеничном поле показались угрюмые стальные черепахи. Они медленно, словно нащупывая почву, ползли к высокому обрывистому берегу.
— Зажигай! Товарищ ефрейтор, зажигай!
Кошеваров, не отрывая взгляда от приближающихся танков, выжидал.
— Зачем ждешь, товарищ ефрейтор? Помрем! Большой танк. Страшный. Бежим.
— Не такой уж он страшный, Каюм.
Головной танк клюнул куцым стволом орудия, перевалил через бугор и, будто почуяв речную прохладу, прибавил скорость. Кошеваров чиркнул спичкой, поднес пламя к косому срезу бикфордова шнура. Порох фыркнул, шнур вырвался из рук, и острая струйка огня поползла по выжженной маслянистой траве к мосту. Кошеваров неотрывно следил за огоньком. Вот он скользнул по невысокой гравийной насыпи и пропал. Сейчас должен произойти взрыв. Тагиров сильно рванул Кошеварова за рукав гимнастерки:
— Бежим!
Кошеваров глядел на мост. Танки приближались к нему спокойно, нахально. Уже четко видны были на башнях черные с белой окантовкой кресты. А мост стоял невредимый. И только длинный поручень оторванным концом хлюпал о воду, как весло.
«Шнур перебило осколком! — пронеслось в голове у Кошеварова. — Что делать?»
— Бежим! Помрем! Бежим! — судорожно вцепившись в рукав гимнастерки ефрейтора, теребил Тагиров.
Кошеваров не слышал выкриков Тагирова. Его мозг лихорадочно работал. «До моста танкам метров триста, самое большое пятьдесят. Успею».
Кошеваров с силой вырвал рукав гимнастерки из цепких рук Тагирова.
— Куда ты, товарищ ефрейтор?! Ай, дурак!
Они одновременно выскочили из траншеи и побежали в противоположные стороны. Тагиров то, падая, полз ужом, то, пригибаясь к опаленной земле, бежал дальше от смерти, туда, куда ушли войска. А Кошеваров подбежал к мосту и метнул гранату. Взрывной волной его швырнуло с насыпи.
…Очнулся Кошеваров в прибрежных камышах. Очевидно, прошел дождь. Стояла невероятная тишина. Голова ныла. Что-то врезалось в ладонь правой руки. Кошеваров разжал кулак — чека от гранаты. В горячке он забыл выбросить чеку. На противоположном берегу реки перед взорванным мостом остановились вражеские танки. Кошеваров осторожно перевернулся на живот и пополз к недалекому лесу. Если не шевелить головой, то ползти оказалось не так уж трудно. Только нужно все время напрягать шею.
На краю кукурузного поля, у самого леса, перед строем измученных запыленных солдат расхаживал майор Ратников. Лицо его было злым. Из-под грязной повязки выбились светлые волосы и прилипли к потному лицу.
— Трусам и паникерам нет пощады! — кричал он, размахивая пистолетом. — Им не дорога Родина, не дороги товарищи! Им дорога только своя шкура! Вот перед вами трус, — махнул он пистолетом в сторону Каюма Тагирова, который стоял перед строем, словно окаменевший. — Он бросил товарища в минуту смертельной опасности и бежал. Презренье ему!
— Зачем кричишь? — неожиданно заговорил Тагиров. — Я трус! Я собачий сын! Стреляй, товарищ майор. Я не могу жить! Ефрейтор Кошеваров погиб. Убей меня, товарищ майор. — Его полудетские пухлые щеки были бледны. Он всхлипывал, растирая грязные слезы по лицу, смешивал русские и татарские слова.
