Лео Кесслер - Батальон «Вотан»
Фон Доденбург и Шварц собрались с силами, чтобы вывинтить из орудий замки и уничтожить их. После этого они упали на пол рядом с остальными. Силы совершенно покинули их. Теперь и свои, и враги сидели вместе в гнетущей тишине, нарушавшейся только их резким дыханием.
* * *Горстка оставшихся в живых, измотанных и абсолютно опустошенных бойцов «Вотана» не могла видеть, как к северу от них первые солдаты 6-й армии генерала Рейхенау начали форсировать канал Альберта. Это стало возможным благодаря их усилиям, но они не могли понаблюдать за этим. Через канал переправилась сначала рота, затем батальон. Немецкие солдаты втайне опасались, что тяжелые орудия, которые, как они знали, есть в форте, откроют по ним огонь, когда они окажутся посередине водной глади. Но орудия молчали. Канал форсировал полк, затем дивизия, затем целый корпус. Насколько мог видеть глаз, плоская сельская равнина была покрыта сплошной серой массой движущихся солдат в полевой форме. Великое триумфальное вторжение германской армии во Францию могло наконец начаться. Форт Эбен-Эмаэль был в немецких руках.
Глава девятая
Странный звук пробудил их от безразличного оцепенения.
— Что это было? — спросил кто-то.
— Это трубит труба. Сигнальная труба пехоты, — ответил Стервятник.
Он медленно поднялся на ноги и, спотыкаясь, двинулся мимо бельгийских пленных, чтобы посмотреть в бинокль.
— Они сдаются! — выдохнул он взволнованно. Там немецкие войска и белые флаги, белые флаги повсюду. Бельгийцы сдались!
Теперь они слышали приветствия, доносящиеся снизу.
— Пошли, — сказал Гейер, опуская закатанные рукава и приводя в порядок редкие волосы на голове. Там должны быть фотографы. Им нельзя упустить возможность сделать снимки бойцов штурмового батальона СС «Вотан»!
* * *Над вершиной форта Эбен-Эмаэль нависла тяжелая тишина. Ее прерывали лишь спотыкающиеся шаги бельгийских солдат, одетых в коричневую форму — они сотнями выходили, чтобы сдаться. Выходили из глубины форта во главе со своим побежденным командиром, майором Жоттраном.
Повсюду витал запах смерти и разрушения. Это был удивительный запах — комбинация спертого воздуха запертых комнат, цементной пыли, взрывчатки и крови.
Фон Доденбург подошел к бельгийским пленным, которые уже складывали своих погибших длинными рядами под наблюдением молодого немецкого пехотинца в опрятной полевой форме, на которой даже не было пятен. Он посмотрел на тела. Они неплохо сражались, но у них не было никакой реальной цели, не было желания воевать, стремления к триумфу.
Величие страны зависит от готовности ее населения пожертвовать собой во имя общей цели. Но бельгийцы не были готовы пойти на это, потому что для этого у них не было никакой реальной причины. Они так и остались механиками, фермерами, владельцами магазинов, одетыми в форму, и не могли стремиться к утверждению величия страны, поскольку прежде всего хотели устроить себе хорошую, удобную жизнь. У них не было большой мечты.
— Господин офицер, — произнес Шульце. — Мы готовы.
Вместе они, прихрамывая, пошли назад — туда, где оставшиеся в живых солдаты их роты были выстроены в две шеренги. Фон Доденбург, сделав усилие, надел на голову каску и распрямил плечи. Шульце встал в строй.
— Рота, смирно! — рявкнул фон Доденбург.
Они выпрямились и встали по стойке «смирно», в то время как сотни обычных немецких пехотинцев, одетых в серую полевую форму, столпившихся вокруг величественного форта, смотрели на них в немом изумлении.
Казалось, будто они вернулись на плац перед казармами дивизии «Адольф Гитлер» — запачканные кровью, измотанные, опустошенные молодые гиганты, стоящие по стойке «смирно». Их руки были вытянуты по швам, тела стояли прямо, а глаза смотрели вперед.
Фон Доденбург повернулся кругом и твердой походкой подошел к тому месту, где его ждал гауптштурмфюрер Гейер. Во весь голос он отрапортовал:
— Вторая рота штурмового батальона СС «Вотан» построена! Из строя выбыло сто шестьдесят четыре человека! Двадцать человек в строю!
В мгновенно возникшей тишине, в то время как Гейер смотрел на грязного, испачканного кровью молодого офицера в рваной форме, кто-то из толпы солдат вермахта сказал со смесью презрения и восхищения: — Это бесподобно! Парад в гуще сражения. Типично для СС!
Как было принято среди кавалерийских офицеров, Стервятник прикоснулся концом хлыста к краешку черной от дыма каски. Он специально посылал Шульце в форт, чтобы тот отыскал там и принес ему этот старый хлыст.
— Благодарю вас, фон Доденбург. Пожалуйста, поблагодарите от моего имени людей, а затем уведите их.
Фон Доденбург отдал честь, развернулся и ровным голосом произнес:
— Командир желает поблагодарить вас. — Затем, не делая паузы, он приказал: — Направо!
Как один они повернулись направо.
Фон Доденбург с восхищением уставился на них. Где еще в мире можно было найти таких бойцов — вчерашних юношей, уже ставших ветеранами, людей с неутолимым желанием бороться и победить?
— Вторая рота — шагом марш!
Во главе с Гейером и фон Доденбургом оставшиеся в живых двинулись вниз по холму в сторону деревни Канне, проследовав мимо грузовика, посланного из расположения 6-й армии специально для того, чтобы забрать их. Водитель грузовика поправил каску и удивленно покачал головой.
— Песню запевай! — закричал фон Доденбург, — раз-два! — И они взорвались песней, которая вскоре заставит дрожать от страха и ужасного предчувствия весь старый континент:
Очистите улицы, маршируют войска СС.
Штурмовые колонны стоят в полной готовности.
Они идут по пути
От тирании к свободе.
Мы готовы отдать все, что у нас есть,
Как и наши отцы до нас.
Пусть смерть станет нашим товарищем в сражении,
Мы — Черная Гвардия…
И они ушли.
Послесловие
— Мои бедные, храбрые солдаты!
Адольф Гитлер гауптштурмфюреру Гейеру, 31 июня 1940 г.Весь месяц май 1940 года пролетел как один удивительный прекрасный сон. Его нарушали лишь перевязки ран и болезненные обследования, выполняемые почтительными докторами, над которыми надзирала команда специалистов, присланных из берлинского госпиталя «Шаритэ» по личному приказу рейхсфюрера Генриха Гиммлера. Каждое утро газета СС «Черный корпус» выходила с огромными заголовками, набранными красным шрифтом, возвещая одну победу за другой. Фон Доденбургу, нетерпеливо ожидающему, когда заживут его раны, казалось, что яростный триумфальный рев фанфар по радио, объявляющих о все новых победах на Западе, никогда не прекратится. В последующие горькие годы он всегда вспоминал этот месяц как самый счастливый в своей жизни.
То было счастье, которым он наслаждался наравне с другими счастливчиками из второй роты, выжившими в боях. Спустя неделю после того, как их доставили в госпиталь кавалерийских войск в Гейдельберге, Стервятник поставил каждому из них шампанское. Это, должно быть, пробило большую брешь в его кошельке в тот месяц, но маленький командир роты настаивал на том, чтобы по-настоящему отпраздновать радостное событие — Гейеру было наконец присвоено звание штурмбаннфюрера, и он был назначен командиром штурмового батальона СС «Вотан».
Мясник не преминул воспользоваться представившейся возможностью поговорить тет-а-тет с новоиспеченным штурмбаннфюрером. Поначалу Стервятник горячо отрицал все предъявленные Метцгером обвинения, но когда Мясник показал ему фотографию, его худые плечи резко упали, и он, глядя на Метцгера, спросил, что он хочет за молчание.
— Мой прежний чин, господин офицер. И это — все.
— Вы понимаете, что вас будут ненавидеть больше всех в роте, возможно, даже во всем батальоне? Ведь выжившие знают о вас всё?
Мясник кивнул.
— Я знаю это, господин офицер. Но я хочу получить обратно мой чин.
Стервятник цинично улыбнулся.
— Конечно, я понимаю, как это важно для вас, — и вы получите его. Возможно, вам придется приехать и как-нибудь вечером навестить меня на квартире. — Он намеренно провел похожей на кошачью лапку рукой по большой, раскормленной лапе Мясника.
Мясник быстро вспыхнул и убрал руку. Циничная улыбка Гейера расплылась еще шире.
— Нам всем приходится платить за наше тщеславие и наши удовольствия, мой дорогой Метцгер. — Но за неподвижной маской его лица с бешеной скоростью работал холодный мозг. Метцгер был опасен для его карьеры. Ему нельзя было позволить пережить следующую кампанию. Тем или иным способом, но он должен добиться его гибели — и уничтожить ту проклятую глупую фотографию, где он изображен с Беппо, итальянским рыбаком, единственной настоящей любовью его жизни.
