Иван Стариков - Судьба офицера. Книга 1 - Ярость
Истомина нет…
Как Женя перенесет утрату? Хватит ли у нее сил остаться такой же мужественной?
Женя, Женя! Как ты сейчас встретишь меня? Сумею ли я спокойно смотреть на тебя, когда между нами такая трагическая смерть?
Оленич шел следом за солдатами, которые несли тело капитана, и не слышал, что ему все время нашептывал Еремеев, да и не видел ничего вокруг. И очнулся, только когда ординарец дернул его за руку и потянул к земле, крикнув:
— Да что вы в самом деле!.. Обстрел! Ложитесь!
Снаряд разорвался недалеко, где-то за кустами. На спину посыпалась земля, отсеченные осколками ветви. Приподняв голову, Еремеев, воспользовавшись моментом, произнес назидательно и даже требовательно:
— Не годится хоронить отца тайком от дочери.
— Я же сказал — воля капитана…
— Не по-людски это. Люди должны прощаться. Должны прощать друг друга.
— Что прощать? Разве тут кто-то виноват?
— Мы все виноваты друг перед другом. Только забываем, чем прегрешили.
— Мертвому наше прощение как горчичники — бессмысленно.
— Не мертвым, сынок, нужно прощение, а нам, живым. Прощая, сами очищаемся…
— Пахнет какой-то мистикой, но что-то в этом есть хорошее, людское… Погодите, я пойду вперед, е Женей поговорю.
Андрей появился в расположении медпункта и ужаснулся увиденному: раненые, в том числе и тяжело, сидели прямо на песке и траве, кое-как перевязанные. Вся масса покалеченных людей зашевелилась, обращая взор на командира. Раздались голоса:
— Почему нас не отправляют в тыл?
— Надо подождать вечера: в сумерках безопаснее эвакуировать, — ответил Оленич.
— До сумерек загноятся раны, — сказал один.
— Врачиха около нас почти не бывает — на передовой оказывает первую помощь. А там должны быть санитары, — кинул упрек второй.
Чей-то недобрый голос насмешливо прохрипел:
— Перестаньте, дурачье! Неужели вам непонятно, что нас принесли в жертву, чтобы спасти железного змея-горыныча?
Высокий голос взвизгнул:
— Как это — нас в жертву? Ври, да не завирайся!
Оленич вдруг испугался, что кто-то дознался о причине, в силу которой они все здесь оказались, что бронепоезд, дорогу которому они прокладывают своими жизнями и поливают своей кровью, завтра встанет на том берегу, чтобы преградить путь к отступлению таким, как они.
— Не паниковать! — резко произнес Оленич.
Постепенно раненые поутихли. Даже особо нервные стали сдержаннее. Оленич решил воспользоваться благоприятным моментом и побеседовать о том, что волнует всех.
— Сами видите, нам очень трудно удерживать оборону. Почему? Потому что нас мало. Основные наши силы ведут переформирование частей, готовятся к решительным боям на Кавказе. И мы помогаем армиям лучше подготовиться. Другое обстоятельство такое: против нас действуют очень большие силы. И, как видите, лезут на пас целый день, а не могут нас сломить.
— И не сломят! — выкрикнул кто-то.
— Правильно, товарищ боец! Теперь нас не одолеют. На Сталинград надвинулась миллионная гитлеровская армия, а ничего не может поделать: стоит Сталинград! И будет стоять! Дальше пути нет. Здесь тоже предел — Терек. Дальше нет пути. Есть только одна дорога — назад, до самого Берлина.
Упоминание о Сталинграде засветило в глазах огоньки надежды и веры, у многих просветлели лица. Как же им всем хотелось скорее дождаться победы, конца войны! Как им приятно мечтать о том дне, когда они возвратятся домой.
Но над передним краем снова загрохотало: гитлеровцы начали очередной минометный обстрел нашей обороны, значит, последует и очередное наступление. Методичность, с которой противник пытается перейти реку я овладеть мостом и дорогой, вызывала у Андрея ярость. Он снова обратился к раненым:
— Слышите? Гремит наш передний край. Немец лезет и лезет. Но наши ребята стоят так же, как и вы стояли. Враг не пройдет! Мне нужно туда, товарищи. Вы сами прекрасно понимаете, что мое место рядом со сражающимися бойцами. А вы спокойно ожидайте эвакуации: мы о вас не забываем.
Бойцам, несшим тело Истомина, приказал отрыть могилу на двоих:
— Похороним вместе — нашего командира и нашего комиссара. Пойду разыщу дочь комбата…
В сопровождении Еремеева он вышел на стык батальонов, где была позиция пулеметного расчета Гвозденко. Возле пулемета находились двое — сам сержант и рядовой Абдурахманов, так и не вернувшийся к Райкову.
— У вас была Соколова? Где она?
Абдурахманов сразу же подхватился:
— Доктор издесь! Счас позовем. Там, делает перевязка…
Татарин показал на возвышающийся шагах в двадцати над лозняком огромный купол боярышника, расцвеченный ярко-красными гроздьями ягод. И словно по мановению руки запыленного, усталого, неуклюжего детины из-за кустов появилась Женя. Андрей ее увидел сразу. И она увидела его, побежала ему навстречу, счастливо улыбаясь. От бега кубанка сползла набок, и локоны подстриженных волос рассыпались. Женя расставила руки, мелькали ее коленки, в проеме расстегнутой гимнастерки виднелась полосатая майка. Ах, Женя! Милая, счастливая! Она еще ничего не знала об отце, она жила счастьем и любовью.
— Живой! Андрюшенька! Живой!
— Я тебя ищу, Женя.
— А как же! Я ведь тоже тебя ищу. Я все время боялась, что мы не увидимся. Дважды попадала под мины, на левом фланге чуть не очутилась в руках у фрицев, они там все время наступают, почти без перерыва. У нас много раненых, убитых. Не успеваю…
— Женя, я рад, что вижу тебя… Сколько уже наших погибло! Ты даже не представляешь…
— Знаю, знаю. Я все время на передовой. И вижу, сколько гибнет ребят, сколько останутся калеками.
— Да, здесь не выбирают судьбу. И никто не знает, что с ним будет через минуту, через час.
— Хорошо, что я встретила тебя. Я прямо ожила, в душе надежда появилась. Ты живой, и уже жизнь продолжается.
— Мы с тобой теперь вдвоем, Женя.
Испуганно метнулись ее глаза. Мольба во взгляде и вопрос. В глубине души она учуяла беду, но не верилось, искала успокоения, умоляла отвести тревогу от нее, только что возликовавшей при виде любимого человека.
— Я тревожусь… Наверное, напрасно. Знаю, что судьба не должна разлучить нас даже силой смерти. Но все же… Тебе так трудно, ты теперь ведь комиссар…
— И комбат…
Наконец ее глаза, полные ужаса, остановились на нем:
— Истомин?..
Оленич смотрел ей прямо в глаза — строго и преданно:
— Капитан Истомин отбыл в другую часть.
Она не мигая всматривалась в его страдальческое лицо и искала ответа, потом покачала головой. Он не говорил ни слова, но она словно прозревала, словно читала в его глазах все, о чем он молчал. Наконец крикнула:
— Что?! Отец!..
— Павел Иванович велел тебе передать только одно: он в другой части. У него не было времени попрощаться с тобой, Женя.
Она бессильно опустила руки. Сумка соскользнула с плеча и упала на землю. Оленич нагнулся, поднял сумку, повесил себе на плечо и прижал к своей груди голову Жени. Она не плакала, а точно обмерла, потеряв дар речи.
— Пойдем, Женя. Пойдем простимся… Люди должны прощаться и прощать. И, как сказал мой старик, это нужно не для мертвых, а для живых. Прощая других, сами очищаемся. Пойдем, милая, тяжелый груз свалился нам на плечи — вся война навалилась на нас с тобой. Пойдем попрощаемся…
— Молчи, Андрюша. Ты не успокаиваешь меня, а доводишь до слез… А с какой мучительной надеждой смотрят на нас раненые!
Увидев тело отца, уже подготовленное к захоронению, она опустилась на колени, склонилась головой на грудь покойного и только теперь заплакала. Видно, Еремеев рассказал уже всем, что Женя — дочь капитана. Люди сочувственно смотрели на горестно склоненную девичью фигуру, и кто-то даже проговорил тихо:
— Нет, братцы, я пожалуй, возьму свою трехлинейку да пойду на подмогу ребятам…
Оленич распорядился похоронить старших офицеров — капитана Истомина и майора Дороша — в одной могиле, под молодыми березами.
— Мы еще вернемся к этому месту. Эту могилу мы никогда не забудем. Кто может, берите оружие.
Женя подошла к нему, положила руки ему на плечи:
— Понимаю, тебе нужно быть там… Иди. Я тоже возьмусь за свое дело…
Главное, что она услышала его голос и сама отозвалась. Она говорила, и слезы текли из ее глаз. Но это уже не было важным.
Она пересилила свое горе, самое себя. Истоминский характер!
— Держись, Женя!
Он шел на правый фланг.
Ему необходимо было узнать, что же с тем предателем, убийцей капитана? Нашли ли его? Может быть, убит? Не мог же он на глазах у всех перейти реку! Или затаился под обрывом, куда не достают пули и не могут залетать гранаты. Там только скрытно можно его взять. А взять необходимо, если, конечно, он жив. Нельзя такую сволочь оставлять безнаказанно!
Неожиданно ему наперерез вышел Еремеев, а с ним — Николай Кубанов и автоматчик. Сначала Андрей удивился, но тут же вспомнил, как Дорош разговаривал по телефону со штабом и как ему пообещали прислать конвой за паникером.
