Георгий Марков - Орлы над Хинганом
Часам к пяти дня становится так душно, что даже степные птахи, щебетавшие в поднебесье, замолкают, попрятавшись в тени густых трав.
Рота заметно сбавляет шаг. У Соколкова от перегрева течет из носу кровь. Санитар дает ему вату, смоченную в каком-то растворе. Помогает. Пока Соколков лечит на ходу свой нос, его винтовку попеременно несут Шлёнкин и Подкорытов.
Временами сухощавый, жилистый Подкорытов несет три винтовки: свою, Соколкова и Шлёнкина. Он не горбится от тяжести, как остальные, дышит свободно и лишь слегка покрякивает.
В роте появляется старший лейтенант Петухов с лицом густо-пунцового цвета, в пилотке, сбитой на макушку рыжей головы. Петухов — парторг батальона.
Как ни утомлены солдаты — старшего лейтенанта приветствуют громкими голосами. Петухов — желанный гость в роте. Все убеждены, что парторг непременно расскажет что-нибудь интересное. В батальоне знают, что Петухов неравнодушен к колхозной теме, некоторые подшучивают над этой слабостью, но подшучивают дружески, беззлобно.
Петухов входит в середину колонны, и вскоре слышится его голос:
— Товарищи, а кто-нибудь есть у вас из Риги?
Рижан оказывается двое. Это молодые бойцы, присланные в роту незадолго до советско-японской войны из батальона выздоравливающих.
— Радостные вести, товарищи, идут из вашего города, — говорит Петухов. — Только что получен сегодняшний номер армейской газеты…
И Петухов рассказывает, что в Риге уже восстановлено много фабрик и заводов. На двенадцати трамвайных линиях, общей протяженностью более ста километров, нормально работает трамвай. Двадцать семь бань обслуживают население города. Двери двадцати трех кинотеатров открыты для трудящихся Риги.
Солдаты-рижане вносят дополнения по письмам от родных.
— А про Казахстан, товарищ старший лейтенант, слышно что-нибудь? — спрашивает Назир Кукенбаев — пожилой боец с черными усиками «в стрелку».
— О, брат Назир, хорошая слава идет по стране о Казахстане. В ближайшие дни у вас заканчивается строительство завода. Весь завод-гигант оснащен автоматикой. Даже горение в топках и подача воды в котлы регулируются автоматически. Многие насосы и компрессоры включаются без участия человека…
— Хорошо!
Кукенбаев от удовольствия щурит глаза, и они мечут в узкие прорези искорки большой радости. Назир гордо посматривает на бойцов, шагающих рядом, перемешивая русские слова с казахскими, торопливо рассказывает о родных риддерских рудниках, на которых он работал до войны забойщиком.
Постепенно завязывается беседа о родных краях, о письмах, полученных из дому, о той восстановительной горячке, которая царит по всем городам и селам страны. С беседой идти куда легче!
Соколков толкает локтем в бок Шлёнкина, шепчет:
— Терёша, неужели старший лейтенант ничего о колхозах не расскажет?
Обветренные губы Соколкова дрожат от лукавой улыбки, улыбается и Шлёнкин.
— На колхозном фронте, товарищи, нынче большой разворот, — слышится голос Петухова.
Он рассказывает о ходе уборки на Украине, потом вспоминает свой родимый Алтай, называет имена знатных комбайнеров, подсчитывает «средний вес» трудодня в лучших колхозах. Солдаты помогают ему высчитывать то урожайность на гектар, то нормы выработки передовиков, то общие доходы колхозов-миллионеров.
Беседа так увлекает всех, что на время люди забывают о жаре и усталости.
Петухов замечает, что рота подтянулась, даже отстававшие солдаты и те бойко шагают вместе со всеми.
— Ну, бывайте здоровеньки, товарищи. Оружие берегите, сами будьте начеку. Разведка доносит, что японцы спешно создают из своих полков и батальонов летучие отряды.
Петухов уходит в другую роту. Его провожают взглядами, полными глубокого уважения. Кто-то кричит вдогонку:
— Почаще приходите, товарищ старший лейтенант!
Петухов оборачивается, кивает головой.
В роте смолкает разговор. Петухов ушел, но все, что он говорил, запало в душу каждого. Великие дела совершаются там, на Родине! Еще не отгремели бои, а в стране кипит созидательная работа. Скорее, скорее довершить разгром ненавистных японских самураев, уничтожить опасность нашествия врага на Родину с Востока — и за дело, на леса новой пятилетки!
Уже вечером, в сумерках, батальон подходит к озеру, возле которого намечена ночевка. Увидев поблескивание воды, освещенной месяцем, солдаты ускоряют шаг. Жажда невыносима. Она держит в страшном оцепенении не только все тело, но и мозг. Хочешь этого или не хочешь, а мысли твои об одном и том же — о воде.
Солдаты, предвкушая удовольствие, которое сулит озеро, громко разговаривают об этом.
— Полведра без отдыха выпью!
— С ведром управлюсь!
— Залезу в озеро и буду всю ночь лежать!
Когда до озера остаются считанные метры, кое-кто пытается бежать. По путь к воде им преграждает сам комбат. Он сердито кричит:
— Кругом, шагом марш!
В сумраке солдаты успевают рассмотреть, что батальонный врач Тарасенко и начальник штаба Власов вошли по колено в озеро и, пробуя воду, почему-то отплевываются.
Вскоре все проясняется. Приходит Тихонов. Он говорит:
— Озеро, товарищи, соленое, пить воду нельзя.
Кое-кто из более догадливых солдат бросается к обозу.
Там есть бочка с водой — НЗ (неприкосновенный запас). Теперь ее, вероятно, разрешат открыть. Люди не пили целый день. Но, еще не доходя до бочки, солдаты слышат грозный окрик часового:
— Вертай назад!
Солдаты догадываются, что бочка взята уже под особую охрану.
Солдаты возвращаются к кострам, на которых вместо дров дымится степной бурьян.
Буткин беседует с батальоном:
— Придется терпеть, товарищи. Израсходовать последнюю бочку воды нельзя. Мы должны чем-то напоить лошадей. Без пойла они не пойдут, а это значит, что мы растеряем обоз и окажемся небоеспособными.
Солдаты слушают Буткина молча, насупившись. Да, замполит думает мудро, говорит убедительно, но пить, пить все-таки хочется смертельно.
Пока Буткин беседует с солдатами, Тихонов диктует радисту донесение в штаб армии:
— Приказ генерала выполнен. Батальон за истекшие сутки прошел пятьдесят километров. Озеро оказалось соленым. Сидим без пресной воды. Продолжение марша завтра будет протекать в сложнейших условиях — до ближайшего колодца сорок километров…
Поспевает ужин. Повар Серёжкин зазывает солдат к котлам. Но никто не идет. Кому же придет охота есть свиную тушенку с сушеным картофелем, когда хочется выпить хотя бы глоток воды? Серёжкин гасит костер, закрывает котлы до утра.
Ночью почти никто не спит, все бредят водой. Солдаты бродят по берегу озера, отчаявшись, пытаются пить соленую воду, но жажда от этого становится еще более изнуряющей. Кое-кто приспосабливается и слизывает скупую росу с лепестков степной травы.
На рассвете Тихонов поднимает батальон. В степи прохладно, воздух отдает сырцой — время для марша самое лучшее. Днем разгар зноя придется пережидать под раскинутыми плащ-палатками.
Тихонов смотрит на роты со стороны. Шаг у солдат тяжелый, лица сумрачные, под глазами синева. Денек, видно, будет сегодня памятный!
Комбат догоняет санитарные повозки, спрашивает Тарасенко:
— А лекарства, капитан, у вас не слишком далеко лежат?
Военврач понимает, что беспокоит комбата, отвечает:
— Будем наготове, товарищ майор.
Вскоре появляется солнце. Не проходит и часа, а оно начинает уже припекать. Тихонов думает с сожалением: «Не выпал же на наше счастье пасмурный день», — и тревожно осматривает растянувшуюся колонну.
Вдруг из глубин безоблачного неба доносится далекий рокот самолета. Протяжный звук нарастает с каждой секундой. Это, по-видимому, идет на бомбежку советских войск уцелевший после сокрушительных ударов нашей авиации японский самолет.
— Воздух! — подает команду Тихонов.
Батальон рассыпается на мелкие группы. Солдаты ложатся на землю, вздымают винтовки: во время войны с немцами немало сгибло фашистских пиратов от меткого огня советских пехотинцев.
Тихонов подзывает радиста, приказывает, чтоб, в случае если самолет окажется японским, он передал сообщение об этом в штаб армии и соседним частям.
Справа и слева от батальона движутся мощные колонны войск всех родов. Тихонову приказано прокладывать линию наступления между ними и при необходимости вступать с этими колоннами во взаимодействие.
Самолет приближается, увеличиваются его очертания. Вот он над батальоном. Все видят на его огромных крыльях красные звезды.
— Наш! «Воздух» отбой! — слышатся голоса офицеров.
Солдаты поднимаются с земли, обоз стягивается в одно место. Самолет делает круг над батальоном и снижается.
— Уж не думает ли он садиться? — недоуменно переглядываясь, говорят солдаты.
