Борис Лавренёв - Собрание сочинений. т.4. Крушение республики Итль. Буйная жизнь. Синее и белое
Но Богдан Адлер на этот раз оправдал высокое доверие правительства. Разведка противника, встреченная огнем сколоченных им наспех рот, отошла после недолгой перестрелки в исходное положение, имея приказ командования не ввязываться в серьезный бой.
И вечером на третьи сутки, когда тревога в столице грозила стать катастрофической и на телеграфе, как на званом обеде, собрались почти все именитые граждане, на сотый запрос градоначальника аппарат выдавил наконец узкую макарону ленты с коротким и ясным ответом:
— Противник отбит. Тыловая сволочь может слезать с чемоданов.
Собравшиеся разъехались по домам, бесконечно обрадованные, и чемоданы были вновь распакованы.
В этот же вечер премьер-министр, приехав вечером в королевский дворец для доклада, проходя по залу, увидел в сумерках у окна человеческую фигуру.
Приблизившись к ней, он узнал королеву.
— Ваше величество, — сказал он с почтительным поклоном, — что вы делаете здесь в темноте?
Фигура повернулась, и в полумраке премьер увидел тонкое лицо и устремленные прямо в глаза ему тревожные и печальные глаза. Ему даже показалось, что они наполнены слезами.
Он хотел спросить о причине этой печали, но был прерван неожиданным в упор вопросом:
— Скажите, герцог, вы — честный человек?
Премьер был застигнут врасплох. Он не ожидал ничего подобного и ответил так же неожиданно откровенно:
— Не знаю, ваше величество! Как бы вам сказать?
Гемма схватила его за рукав.
— Правду! Говорите правду, герцог! Мне ничего не нужно, кроме правды!
Трепещущий голос умолял и приказывал одновременно, и премьер после короткой паузы произнес тихо:
— Простите, ваше величество! Если вы хотите правды, то прежде всего я не герцог. Я по дурости влез с ушами в невеселую историю. В первый раз я это понял неделю тому назад, во второй — когда наутилийский козел бодал короля, и в третий сейчас, когда ваши глаза влезли в меня, как колючки.
— Вы не герцог? — спросила Гемма с удивлением и вместе с радостью.
— Кой черт! Я был шарлатаном, а теперь я не знаю, кто я. Будь она проклята, эта комедия! Я воровал, я совершал мошенничества, я выпускал фальшивые кредитки, и, клянусь, мне тогда не было так тошно, как теперь. Я думал, что судьба доставляет мне редкий случай повеселиться, как никогда в жизни, но вышло иначе, и я готов реветь, как выпь на болоте. Раньше я отвечал только за себя, сейчас мне приходится отвечать за других, за всех, и от этого у меня словно перевернулась башка.
— Сядьте, — сказала Гемма повелительно, — это интересно! Мне нужно с вами поговорить. Кто вы?
Коста опустил голову, и голос его зазвучал виновато-иронически.
— Я уже сказал вам, ваше величество! Я бродяга, жулик, негодяй. Всю жизнь я прожил вне того, что на языке бар называется обществом. Оно презирало меня, и я платил ему тем же. И я имел на это большее право. Я мошенничал открыто — они прикрывались законом и другой благородной чепухой. Но я стал стареть, я начал чувствовать усталость, мне захотелось пожить спокойно. И судьба предоставила мне случай вот здесь, в этом содоме, который пыжится быть государством. Я, который был всем, стал, наконец, премьер-министром захудалого шантана, куклы которого готовы плясать под дудочку любого прохвоста, вроде вашего Орпингтона.
Премьер говорил горячо и энергично.
Гемма с напряженным вниманием слушала необычную речь высшего сановника королевства.
— Я думал, что я буду веселиться на этой должности, как веселился, бывало, в детстве, смотря на ярмарочных клоунов. Но, увы, я вижу, что самый закоренелый жулик все же слишком честен для роли министра. Я внезапно почувствовал себя обязанным. На мои плечи навалился такой груз, который пригнул меня к земле. Я в первый раз узнал чувство ответственности не за себя, а за других, за чье-то достоинство, честь, свободу. За целый народ… Не за этот, конечно, сброд, который согнала в приморский притон революция, а за настоящий народ…
— Постойте, — перебила Гемма, — я не совсем вас понимаю. У меня кружится голова от того, что я видела здесь. И от того, что пережила… Вы исповедались мне, теперь я исповедаюсь вам… Я не лучше вас… Я легкомысленная девчонка… Я приехала сюда ради авантюры, ради авантюры я очутилась на этом странном троне. И я тоже почувствовала, что у меня есть какие-то обязательства. Расскажите мне подробней о вашей стране. Почему она воюет с Ассором? Кто такие эти коммунистические банды, как их называют у нас, и чего они хотят? Зачем здесь наша эскадра и лорд Орпингтон?
Она уселась в угол дивана и закуталась в шелковую шаль, приготовившись слушать.
Коста взглянул на нее с внезапным чувством нежности.
— Вы хотите знать все, ваше величество?
— Ах, не называйте меня так! Я такое же величество, как вы герцог. Я боюсь, что мой титул тоже плод самого безрассудного легкомыслия. Зовите меня, как хотите, но только попроще.
Коста усмехнулся.
— А съешьте меня черти, если вы не славная барышня!.. Сперва я скажу вам насчет коммунаров. Те, которые идут с севера, из Ассора, они совсем не банды. Они настоящие, хорошие и честные ребята. Единственно, о чем я жалею, что моя жизнь с первых дней пошла по такому пути, что я не чувствую себя вправе быть с ними. Я слишком замарал себя свободными профессиями и боюсь, что мои руки не настолько чисты, чтобы они захотели принять, как равное, мое рукопожатие. Но я люблю их. Будущее за ними, потому что они хотят настоящей жизни для всех, кто трудится, кто добывает хлеб горбом, кто покупает право на существование мозольными лапами, а не тонкой работой пальцев или граверной иглы, как делал это я, и не узаконенным грабежом, как это делают баре, вроде вашего генерала и ему подобных.
— Вы говорите о сэре Чарльзе, — остановила его Гемма, — но я слышала, что наша эскадра послана сюда по просьбе всего народа, чтобы помочь ему в борьбе с армиями Ассора. Значит, народ против них?
Коста похлопал себя по коленке и иронически скривил губы.
— Молодо-зелено, барышня! Где вы видели наш народ? В городе? Здесь столько же народа, сколько волос на коленке. Здесь отбросы человечества, вся накипь высокородной рвани, согнанная грозой, — пролетевшие банкиры, экспроприированные фабриканты, выгнанные помещики, зверинец паразитов, севших на шею этому прекрасному и плодородному уголку. Это язва, чума, это несчастие Итля, стадо галаадских свиней, которых нужно утопить в заливе! А ваш генерал — наемный скулодробитель, призванный защищать эту шайку и протягивающий свои лапы к нефти. Он спит и видит во сне нефтяные реки с золотыми берегами и готов перерезать все население ради лишней бочки керосина.
— Я ничего этого не знала, — сказала Гемма, вертя в пальцах конец шарфа.
— Народ? — повторил Коста. — Милая барышня, народ не показывается здесь, да его и не покажут, потому что он нищ, гол и бос, потому что он живет хуже, чем скот у вас на родине. Его гонят плеткой на работы и плеткой с работ, из него высасывают все соки, и этими соками наполняются те бутылки, которые распивает орда громил и грабителей в «Преподобной Крысе» и других злачных местах.
Гемма резко встала с дивана и прошлась несколько раз поперек залы.
Премьер молча следил за ней глазами. Она остановилась против него, и в темноте Коста увидел свечи зрачков.
— Но король… Максимилиан? Он знает это? И он разве не может прекратить…
Коста перебил ее, и опять голос его прозвучал снисходительной лаской.
— Эх, барышня… Король? Чему вас учили в школе, если вы надеетесь на короля? Я ничего не хочу сказать плохого о вашем супруге, но все короли одним миром мазаны. Всякий король не более как фиговый листок, которым монархия прикрывает свои неприличные места. И ваш генерал от грабежа сделал Максимилиана королем лишь затем, чтобы заставить его плясать под любой мотив и без затруднений заграбастать мазут, насчет которого он не мог сговориться с демократическими мошенниками.
Коста увидел, как вздрогнули плечи королевы, точно от порыва ледяного ветра.
— Какая мерзость… какая подлость, — тихо сказала она.
Премьер осмелился взять ее за руку.
— Не расстраивайтесь! Я же говорю, что вы хорошая барышня. Я думаю, что вы тоже не сможете стать королевой, как я не могу стать министром в этой обстановке. Вы очень молоды и, как все молодые барышни, с ветром в голове, но у вас есть честь. Вы влипли в передрягу, как и я, и нам нужно выбираться из нее вместе. А на короля оставьте всякую надежду. Его призвание ходить на поводу, продетом в его ноздрю, и наша задача сделать все, чтобы этот повод был у нас в руках. Вы можете помочь мне в этом. Мы сможем сделать вдвоем большие дела и пообрезать когти нефтяному фельдфебелю и его сброду.
Гемма взглянула в окно. В пологе синего тумана, висевшего над заливом, радужными кружками горели огни наутилийской эскадры. Оттуда глухо долетел гортанный призыв сигнальной трубы.
