Поль Сидиропуло - Костры на башнях
Проводив мать угрюмым взглядом, Азамат лег, но тут же понял, что не уйти ему от роя кошмарных дум. Встал. И несмотря на ранний час, вышел на крыльцо.
Вокруг было тихо, еще окончательно не рассвело. С вечера и до самого рассвета, покуда не поднимется солнце и не пригреет землю, здесь, в окружении снежных гор, было прохладно даже летом.
Послышались шаги, вышла сестра. Она зябко куталась в теплую материнскую шаль.
— Ты почему не спишь? — насторожился он.
— Я слышала, как ты ругал маму…
— Подслушивала?
— Вы шумели, я проснулась. Вы ссорились?
— Никто не ссорился! Тебе показалось. Как полуночница явилась… — Он чувствовал, что ведет себя не совсем правильно, и все потому, что нервничал, не мог остыть от предыдущей перебранки.
— Мама прошла мимо меня как привидение. Мне стало страшно. Ты на нее кричал… — Чабахан, кажется, знобило, а лицо было бледным.
— Тебя мать подослала?!
— Говорю тебе, она прошла мимо… — Чабахан зашмыгала носом.
В отличие от брата, она была невысокого роста, много ниже его, как мать, светлее лицом. И волосы точь-в-точь материнские — не темные, как у Азамата, словно перья у ворона, и не прямые, как у него, а светлее и курчавые, колечками вьющиеся.
— Даже разговаривать не захотела. — Длинные ресницы ее подрагивали. — Что-то пошептала и легла в постель. Скажи, это все из-за дяди?
— При чем тут он? У каждого человека своя голова на плечах. Дураков нет. Не станем из-за него биться головой о стенку… Ладно. Иди спать. — Он был доволен: судя по всему, Чабахан ничего не поняла из его разговора с матерью.
Сестра не уходила.
— Я знаю, вы оберегаете меня. Все от меня скрываете. Зачем? Так хуже, брат. Правда. И мне нельзя быть в стороне. Думаешь, я не смогу? Ошибаешься. — Она стояла худая, с острыми плечами, которые выпирали из-под шерстяной материнской шали.
— Не говори глупостей. Ну, пошел я, пройдусь немного. Смотри-ка, уже совсем рассвело. Сегодня, пожалуй, будет жарко. Ни облачка на небе. — Азамат намеренно заговорил о погоде, чтобы увести сестру от неприятного разговора.
— Азамат… — ласково обратилась Чабахан к брату и замолчала: в их беседе вроде бы наступил долгожданный миг для доверительных откровений, однако, все еще встревоженная, она не знала, как продолжить разговор.
— Ну?
— Я знаю… вернее, догадываюсь…
— Ну говори же. Не тяни.
— Ты остался в городе специально?.. Или…
— Не забивай себе голову… Много будешь знать, рано состаришься.
Но она настаивала:
— Да, я догадываюсь. Именно так и есть. Хоть одно слове скажи — да? Ну, пожалуйста.
— Да, — уступил он в почувствовал, как от того, что соврал, ему свело скулы.
Чабахан подлетела к нему и крепко поцеловала в щеку.
Когда он пришел в себя — сестры уже не было рядом, на веранде слышались ее торопливые шаги.
Посветлело небо, посветлели безлюдные улицы — выбиралось из-за лесистых холмов огромное солнце.
Азамат шел не спеша; невольно потирал щеку, куда поцеловала сестра.
Послышался скрип несмазанных колес. Встречная женщина тащила за собой тележку. Азамат пригляделся. «Ба, да это же Маргарита Филипповна… Неужто она, завхоз школы?» — опешил он. Встречаться с ней ему не хотелось, но и отступать было поздно — бог знает, что она о нем подумает.
— Вы разве не уехали?
Маргарита Филипповна остановилась, перевела дух.
— Как видишь. — Поблекшая косынка на голове старила и без того немолодое ее лицо, а отсутствие одной руки делало ее совсем несчастной.
— Так вы же вроде собирались…
— Собиралась, да передумала. Мне-то чего бояться? Или птица важная? Я человек незаметный. А вот ты-то чего в горы не ушел?
— Со мной такое случилось… В такой переплет я попал… — На ходу он стал придумывать оправдание. — Я был уже возле пекарни, когда поблизости разорвался снаряд. Ударной волной меня припечатало к стене дома. Потерял сознание. Пришел в себя… Кто-то меня тормошит, пытается поднять. Смотрю и глазам своим не верю… — Азамат перехватил ее настороженный взгляд. — И знаете, кто? Дядька мой…
— Какой еще дядька?
Он только теперь сообразил, что Маргарита Филипповна ничего не знает об Амирхане. Можно было и не говорить о нем, но нужно же что-то срочно придумывать в оправдание, и потом от людей все равно не скрыть такой новости. Тем не менее он задумался: то ли выложить все со всеми подробностями, то ли рассказать с пятого на десятое? Очень нужно отчитываться перед завхозом.
— Есть у нас… в нашей семье такой. Появляется и исчезает, когда ему вздумается. — Он сам удивился тому, как искренно и просто ответил.
— Да-да, вроде бы слышала. Абреком был, да исчез потом.
«Все знает, только притворяется», — подумал Азамат и сказал:
— Он самый. Выполз, как таракан. Достанется нам хлопот с ним. — Он потрогал затылок, напоминая женщине об ушибе.
— Нет худа без добра. Не подоспел бы он вовремя, как еще с тобой все обернулось?!
— Нужна мне его помощь. Еще неизвестно, зачем он пожаловал. Может, с немцами снюхался? Давайте лучше, я вам помогу, — предложил Азамат, чтобы увести разговор в сторону.
— Берись, если не шутишь.
— Мне торопиться некуда. — Он взялся за тележку и потянул ее — заскрипели на голышах мостовой несмазанные колеса.
Маргарита Филипповна пошла рядом.
— А я, как только немного подлечусь, — поделился он, чтобы отвести от себя подозрения, — попытаюсь сбежать в горы…
Женщина промолчала.
— Тяжелая, черт возьми! Как вы ее одна тащили? — спросил Азамат отнюдь не из жалости к пожилой женщине — боялся в неприятную историю угодить по неосторожности, ведь он даже не знает, что в тележке.
— Своя, как говорится, ноша руку не ломит, — усмехнулась Маргарита Филипповна.
Они подошли к площади, обходя воронки. На развалинах улиц, как на кладбище, промышляли вороны. Азамат все эти дни не выходил из дому, и то, что он увидел сейчас, повергло его в уныние. Много трудов затрачено, чтобы привести городок в божеский вид, на строительстве одной лишь гостиницы сколько пришлось повкалывать молодежи — ее здание было объявлено ударной стройкой, — и всего несколько часов потребовалось, чтобы превратить все в груду камней.
На столбах и уцелевших стенах были расклеены немецкие объявления. Одно из них гласило:
ПРИКАЗ ВОЕННОГО КОМИССАРИАТА г. ТЕРЕКАО расстреле всех, кто не явится на регистрацию
г. Терек
18 августа 1942 г.
Все мужское население города Терека должно явиться 18 августа 1942 г. в 18.00 час. для регистрации в местную военную комендатуру.
С собой должны быть все документы, удостоверяющие личность.
Кто не явится на регистрацию, будет рассматриваться как партизан и расстрелян.
Местный военный комендант— Интересно, зачем эта регистрация? — испуганно произнес Азамат. — Что им нужно? Не думают ли они, что мы на них работать будем?
— Что хорошего от них ждать. — Голос Маргариты Филипповны сделался строгим. — Что это ты побледнел?
— Контузия, наверное, дает о себе знать… Замутило, — нашелся он.
— Может, не надо было вставать тебе?
— Сколько можно лежать…
Трое патрулей показались из-за угла. Азамат почувствовал противную дрожь, ноги вдруг отяжелели, и он пошел медленней и неуверенней. Один из патрулей приблизился к ним, жестом остановил их и, не говоря ни слова, дулом автомата с брезгливой небрежностью приподнял край грубой ткани, укрывавшей тележку. Под ней лежал обыкновенный картофель. Патрули не спеша пошли дальше.
— Ну вот и приехали, — вздохнула Маргарита Филипповна, когда затащили тележку во двор.
Азамат обомлел: на крыльце невзрачного, покосившегося дома стояла Надя Соколова.
— Надя?!
Она тоже, увидев его, замерла от удивления.
— В народе говорят так: доброе братство милее богатства. — Маргарита Филипповна вынесла из комнаты ведра и стала перекладывать в них картошку. — Ну, работнички, подсобляйте. А потом потолкуем…
На регистрацию явились почти одни старики; молодых мужчин было совсем мало: двое парней лет по шестнадцать — восемнадцать, оба калеки, слепой мужчина лет тридцати, его привела женщина. Таких, как Азамат, молодых, полных сил, оказалось еще двое: один, несмотря на духоту, не разлучался с папахой — лицо его, полное и недовольное, заросло черной щетиной; второй, худой, с запавшими глазами, ежеминутно протирал потевшую бритую голову внутренней стороной кепки. Никто друг на друга не смотрел, не разговаривал, — казалось, каждый был замешан в каком-то грязном деле и теперь стыдился этого.
Азамат стоял с опущенной головой, тошнота подступала к горлу. Он не предполагал, что испытает такие муки только от того, что явился на регистрацию. А что будет потом? Его больше всего мучила неизвестность и опасение, что немцы заставят сотрудничать с ними. А если узнает Надя?.. Теперь, когда она здесь, он не мог не считаться с тем, что она есть, и незримо присутствует подле него, и будто проверяет каждый его шаг. Какими недобрыми глазами она смотрела на него там, во дворе. И неизвестно еще, поверила ли его лепету, когда он рассказывал свою легенду о контузии.
