Поль Сидиропуло - Костры на башнях
— На это уйдет по меньшей мере недели три-четыре, — рассуждал вслух Карл. — А генерал намеревается выйти к морю через неделю. И кроме того, еще на Эльбрусе за это время водрузить флаг. Реально ли это?
— Генерал Блиц, скажу тебе откровенно, — произнес Конрад снисходительно, как будто не придавая особого значения возражениям Карстена, — покорил в своей жизни не одну высоту. Его дивизия — гордость рейха. Он побывал на голубых ледниках Швейцарии, во французских Альпах. «Снежными барсами» называют его солдат. Тебе это известно не хуже, чем мне. — Эбнер поднялся из-за стола, подошел к окну — вдали виднелись снежные горы, под белесой тучей скрывался двуглавый Эльбрус. — Очень скоро там, на Эльбрусе, будет установлен наш флаг. Страна готовится к этому торжественному событию. С вами пойдут кинооператоры…
Конрад завидовал Карлу и, как ни пытался это скрыть, все-таки выдавал себя. «До чего же везучий, черт побери! — думал он. — Как бы я хотел быть на его месте! Честь-то какая — возглавить такую необычную экспедицию! Поход запечатлеют на кинопленке с самого начала восхождения и до водружения германского флага. Кинокадры эти покажут Гитлеру, всей ставке, знаменитый поход увидит вся Германия! Какие почести ожидают Карла Карстена! Он станет национальным героем, его наградят Рыцарским крестом. При виде Карла будут восклицать: ведь это же знаменитый Карстен, водрузивший германский флаг на самой высокой кавказской вершине!»
— Ты не подумай, дружище, я по-хорошему тебе завидую, — признался Конрад; он теперь уже стоял у окна и не поворачивался лицом к Карстену, чтобы не выдать своего смущения. — Ты и люди, которые пойдут вместе с тобой, совершите подвиг. Ты станешь народным героем!
— Нужно еще туда забраться, — вымолвил Карл без особой охоты. — А уж потом бить в литавры.
— Можешь в том ни минуты не сомневаться. Генерал Блиц слов на ветер не бросает. — В этот момент зазвонил телефон, Конрад вернулся к столу. — Уверяю тебя, что это звонит он. — И поднял трубку. — Мы готовы, господин генерал.
Эбнер подмигнул Карлу, а когда закончил разговор с Вальтером Блицем, опустил трубку и сообщил:
— Приглашает на совещание.
Как будто совсем недавно немецких альпинистов вез автобус по извилистой дороге вверх, углубляясь в живописное ущелье, и Карл восхищался горными пейзажами. И теперь здесь, в предгорье, среди сопок, густой зелени деревьев и небольших водопадов было все точно так же, как и прежде, ничто не потревожило естественную красоту природы. Однако не было на душе Карла той радости, того душевного подъема, которые он испытывал тогда, в тридцать девятом, напротив — его не покидало тревожное ощущение, что прибыл он сюда с коварной жестокой миссией. И неспособность что-либо изменить его тяготила.
Карла продолжали возмущать и нереальные сроки, отводимые для выполнения заданий. Вальтер Блиц намеревался в середине августа занять подступы к перевалу, находящемуся в районе Ларисы, затем — дня через три, не позже, — выйти на южные склоны Эльбруса; а еще через три дня водрузить германский флаг на самой высокой кавказской вершине. Спешит молодой генерал, славы желает. Блеска! И не думает, очевидно, о том, возможно ли такое осуществить?!
Конрад стоял у окна и смотрел, как по крутой дороге взбирается колонна; издали машины казались совсем маленькими, как спичечные коробки, и беспомощными перед высокими вершинами, встающими на их пути неприступной стеной. Ему почудилось, что машины вот-вот остановятся, так и не добравшись до возвышающейся над дорогой сторожевой башни.
Шум оборвал его думы. Конвоиры вывели во двор группу пленных. Внимание Конрада привлекла женщина с ребенком на руках. Где-то он ее наверняка видел. «Неужели это Соколова?» Он все еще сомневался и продолжал удивленно смотреть из окна. Наконец вышел из кабинета, прошел во двор.
— Господин полковник… — тотчас подлетел к нему офицер с докладом, но Конрад не стал слушать его, направился к женщине.
— Вы Надежда Соколова?
Она вздрогнула, прижала к груди ребенка.
— Вот так встреча! — Он был рад и смущен тем, что так открыто проявил свой восторг. — Вы не узнаете меня?
— Нет. — Она отвернулась.
— Понимаю, — заметил он участливо. — Вы сейчас взволнованы. Сердиты. Вы были в этом поезде? Не волнуйтесь, вас сейчас же освободят. Ваш муж, Виктор Соколов, так много сделал для всей нашей делегации. Долг, говорят русские, платежом красен…
Глава двенадцатая
С той самой минуты, как появился деверь, страх ни на минуту не покидает Мадину.
Ночью, задолго до рассвета, Амирхан неожиданно покинул дом; куда и зачем отправился, никому про это не сказал.
«Неужели убрался?» Мадина поднялась, прислушалась к настороженной темени комнаты.
За окнами послышались удаляющиеся шаги.
«Убрался… Чтоб не дошел, не вернулся…» Босиком бесшумно поспешила в комнату сына.
Азамат спал, уткнувшись лицом в подушку. Мадина настроилась решительно и не раздумывая разбудила сына.
— Он ушел, — сказала она.
— Кто? — пробурчал Азамат глухо.
— Дядька твой.
— Ну и что? Дела у него.
Мадина с досадой махнула рукой: ее не интересовали занятия деверя.
— Вот что, сынок. Давай поговорим.
— Спала бы лучше. Ночь на дворе.
— Нет, ты послушай. Покуда его нет — поговорим. Не будем откладывать. И Чабахан не слышит. Спит. Вот и решим, как быть.
— За нас решили. От судьбы но уйдешь — вот что я скажу.
— Нет-нет! На бога надейся, а сам не плошай, — по-своему истолковала Мадина сыновью реплику. — Прежде я упрямилась. Да поняла, не хочу повторять ошибку. Каюсь, виновата. Ты вставай пока. Одевайся скоренько, а я уложу твои вещи. Пока фрицы спят, в самый раз тебе выбраться в горы.
— Долго о том думала? — не принимал всерьез материнские слова Азамат.
— Послушай, сынок! — с еще большим жаром принялась уговаривать его Мадина. — Сам знаешь, как относились к нам некоторые. Посматривали, бывало, так, будто жили мы нечестно. А почему? Известно. Что скажут теперь? Амирхан в самую пропасть нас толкает. Ему нашего горя мало. Подумай, что будет?
— Ничего не будет! — выпалил Азамат. — Ты видела, с какой мощью немцы нагрянули? Видела? Раздавят гусеницами…
Он сердился и не смог с собой совладать. Усаживаясь на кровати, подобрал под себя по-турецки мосластые ноги.
— Тише, сынок. Услышит Чабахан. — Она тревожно оглянулась, словно кто-то мог оказаться за дверью. — Не понять мне тебя, — пугливо недоумевала она. — То ты сам рвешься в горы, а то тебя туда не выпроводишь. Извелась я за эти дни. И спать не спала. Тут страшнее другое, сынок. Ни за что потом не отмыть позора, поверь. Этот твой дядька…
— Что такого сделал я? Говори — что? — горячился Азамат.
— А что сделал твой отец? — наклонилась к нему Мадина всем телом, сидя на самом краю стула. — Не принял к сердцу новую власть — вот и все. И нажил дурную славу. Никто не помянул добрым словом, как умер. Ни про то, что работящий, ни про то, что людям помогал. Все хорошее разом забыли. А что скажут о тебе?
— Говорю тебе — мне наплевать! — упрямился он. — Не перед кем отчитываться. Дядька считает…
— Замолчи! Что ты болтаешь?! — отмахнулась Мадина.
— Нет, молчать не буду. Всю жизнь держал язык за зубами. Другие говорили, а я им в рот заглядывал. — Глаза Азамата горели в темноте нездоровым злым огнем. — Сама затеяла этот разговор, теперь слушай. Что такого большевики сделали для меня? За что я им должен сказать спасибо? Сама говоришь — косятся на нас. Отца доконали. Да-да, доконали! Смотрели на него волком. А кем работал? Думаешь, это не трогало его? Чего не поставили завфермой? Кто лучше его знал животноводство? Ну-ка, вытерпи такую несправедливость изо дня в день. А я чем виноват? Почему и на меня распространилась их ненависть?!
— Побойся аллаха! — Таким сына она никогда не видела. — Тебя выучили, образование дали.
— Дали. Догонят и еще дадут. И там, в институте, нашелся такой педагог, слишком любопытный… Все вынюхивал, кто я, чей?
— Как ты можешь… О, всевышний! Что нас ждет?..
— И всевышний им не указ, — произнес он злорадно. — Даже в партию не приняли, смешно. Всех родичей вспомнили до тридцать третьего колена.
— Ты сошел с ума. — Голос ее стал глухим и тихим, будто доносился откуда-то издалека. — Какое несчастье обрушилось на нас. Беда, беда… — Она осмотрелась с безумной растерянностью.
— Все, мама, мелодрама окончилась, — хмыкнул он и добавил: — Время покажет, что нас ждет. Будем надеяться, что хуже, чем было, нам не станет. Должна же повернуться наконец к нам лицом фортуна.
— Да ты с ума сошел. Или, может быть, я?..
Она удалилась, не проронив более ни слова.
Проводив мать угрюмым взглядом, Азамат лег, но тут же понял, что не уйти ему от роя кошмарных дум. Встал. И несмотря на ранний час, вышел на крыльцо.
