Анатолий Чехов - У самой границы
Саша разжал руки и спрыгнул на мягкую соломенную подстилку. В лицо пахнуло теплым запахом хлева. В полутьме прямо перед ним замерла, тревожно насторожив уши, рябая морда однорогой коровы. Саша прижался к стене.
— Милка, Милка! — позвал он шепотом.
Корова дернула ухом и шумно вздохнула.
— Милка, это я! Пусти…
Корова беспокойно переступила ногами, вытянула морду и оглушительно замычала. Схватив охапку сена и кое-как им прикрывшись, Саша залез под ясли.
Все теперь пропало из-за дурацкой коровы! Недоставало, чтобы вошел Цюра и вытащил его на свет!
Но никто не входил. Милка потянулась к сену и отправила себе в рот целый клок Сашиной «маскировки».
«Ешь, чтоб ты провалилась, только не мычи!» — мысленно ругнул ее Саша. Но пора было выбираться. Саша осторожно протиснулся к противоположной стене. Люк, в который зимой выбрасывали из хлева навоз, был открыт. Саша не без труда вылез на свет. Как будто никто его не заметил.
Еще раз глянув на открытую дверь конюшни, откуда каждую минуту мог выйти Цюра, Саша шмыгнул в кустарник. Наспех подтянув шнурки ботинок, он нахлобучил кепку и во весь дух помчался по росистой траве к высоким соснам.
Ботинки сразу промокли, холодок пополз за воротник бушлата, но Саша не обращал на это никакого внимания. Где-то здесь мог быть нарушитель, и Саша бежал изо всех сил, пока Лавров с пограничниками еще не поймали шпиона. Наконец, выскочив на бугор, Саша остановился у подножья векового дерева.
Было совсем светло, небо стало молочно-белым, и на востоке уже розовело. Дальше от сосны шли две тропинки. В это время Саша увидел, что часовой на вышке, указав в его сторону, что-то крикнул проходившему по двору пограничнику.
«Заметили! Но по какой тропке бежать?..» И наугад побежал по правой.
С деревьев дождем сыпалась роса. Возле черемухового куста все лицо его и руки залепила влажная вязкая паутина. Споткнувшись, он упал в мокрую траву и вдруг совсем недалеко от себя, в каких-нибудь пяти-десяти метрах на просеке увидел помятую, пробитую осколками каску.
«Может быть, эта просека и есть граница? А может, где-нибудь здесь пробирается нарушитель?»
Саша не знал, что до границы было еще далеко, что вышел он на старую просеку, которую вырубили в сорок первом году, подготавливая круговую оборону заставы. Ему казалось, что лес на той стороне какой-то особенный, какой бывает только на границе, и окопы с накатами из бревен — как на фронте, а помятая каска на пеньке, определенно не наша — немецкая, в виде котелка и с рогами.
Сердце стучало так сильно, что Саша еле переводил дух. Он сам не знал, то ли он запыхался от быстрого бега, то ли испугался, только руки и ноги так отяжелели, что он не мог ими шевельнуть.
С соседней елки сорвалась сорока, застрекотала на весь лес и с криком полетела через просеку. От неожиданности Саша вздрогнул и, прижавшись к земле, проследил за ее полетом, пока сорока не скрылась за деревьями.
«Была здесь и вдруг улетела за кордон! Значит, сорока теперь заграничная? А что она видит за кордоном, за просекой?»
Лежа ничком, он старался хоть что-нибудь рассмотреть сквозь редкие стебли травы. Все было тихо. Темнели стволы елок да краснела кора высоких сосен на опушке. Покачивались на ветру розовые гроздья иван-чая.
Саша вскочил и, отбежав в сторону от тропинки, замаскировался в густой высокой траве. Прячась за поваленным стволом старой березы, он выставил вперед самодельный пистолет и стал ждать. Но одно дело — обдумывать свои действия на сухом сеновале под теплым полушубком, а другое — вот здесь, одному в лесу, озябшему от росы, лежать в сырой траве, чувствуя коленками острые камни и влажный мох, лежать, не шевелясь, и каждую минуту ждать нарушителя. Саша, конечно, понимал, что нарушитель мог здесь и не пройти, но главное было не в этом,- главное было в том, сможет ли он выйти к границе, где, как он знал, ловит шпиона Лавров. Но раз он дал себе слово пойти,- слово он выполнил.
Готовый ко всему, лежал Саша в своей засаде и ждал.
— Ну-ка, вставай! — раздался совсем рядом властный окрик.
Вздрогнув, Саша выглянул из своего укрытия и увидел крупную матерую овчарку с оскаленной пастью. Собака, напрягшись, стояла перед ним, но смотрела скорее удивленно, чем враждебно. Вывалив язык, она тяжело дышала и, насторожив уши, наклоняла голову то на одну, то на другую сторону.
— Поднимайся, Саша, промокнешь!
Возле черемухового куста, вытирая платком пот со лба, стоял Лавров.
— Ну, что тут у тебя? — спокойно спросил он, словно проверял, как он сделал уроки.
Саша молчал. Лавров подошел к нему, отобрал пистолет, осмотрел его и сунул в карман.
— Так,- сказал он.- Маскировка — ничего, а пистолет отсырел, и сам весь мокрый. Давай на заставу!
— А шпиона поймали?
— Какого шпиона?
— Шакирзянов сказал: «Надо собаку: след!»
— Ну, таких следов у нас двадцать на день,- лоси прошли…
— А может быть, не лоси?..
— Ладно уж,- сказал старшина,- задержанным сопеть положено, а рассуждать не положено. Идем на заставу!
Саша обиженно замолчал.
Рекс, не обращая на них никакого внимания, отыскивал и жевал спелые ягоды земляники: он отлично разбирался в нарушителях.
Только когда они подошли к заставе, Лавров вернул Саше пистолет.
— Спрячь и больше не трогай,- приказал старшина.- С такими штуками у нас ходить не положено.
Саша сунул пистолет в карман, решив потом все-таки попробовать, стрельнет он или не стрельнет.
Капитан Рязанов и старший лейтенант были в комнате службы, в том самом домике, откуда вчера выходил дежурный открывать им ворота. Когда Лавров и Саша вошли в комнату, оба они стояли над широким и плоским ящиком — макетом участка заставы. Здесь было и озеро из стекла, и лес из зеленого мха, и тонкий стеклянный ручей среди камней и деревьев. По макету были расставлены сделанные из спичек пограничные вышки. Возле озера рассыпались игрушечные домики заставы, и через весь макет красным шнуром пролегла граница.
— Товарищ капитан,- доложил Лавров,- привел самовольщика — сидел в лесу, шпионов ловил…
— Как ловил? — не понял капитан.
— Ну, как ловил! — ответил Лавров.- Обыкновенно, как их ловят…
— А…- сказал капитан.- Ну, вот что,- повернулся он к Саше,- бегом переодеваться, а за самовольную отлучку- один наряд вне очереди. Так и запишете, старшина,- один вне очереди.
— Иди домой! — приказал дядя Андрей.
Саша, ни слова не говоря, вышел из комнаты. И капитан и старший лейтенант так на него смотрели,- хоть сквозь землю провалиться!
Из-за двери донесся голос старшего лейтенанта:
— Товарищи, никому ни слова — дело серьезное!
«Какой он хороший, дядя Андрей!» — подумал
Саша.
— Ну, наряд получить, я думаю, совсем серьезное дело,- отозвался капитан, и все трое неожиданно расхохотались.
— Какой же наряд ему давать? Вроде у нас это и не заведено,- спросил Лавров.
— А ты поставь его с Шакирзяновым сушилку топить. Наших солдат послушает, поймет, что к чему.
— Я, кажется, придумал,- сказал дядя Андрей.- Старшина, где у тебя…- дальше Саша уже не расслышал.
Переодевшись, он взял пистолет, убежал в сарай и чиркнул коробком по запальной спичке.
Старшина был прав. Заряд, действительно, отсырел. Из прорези с шипением пошел белый дым,- пистолет дал осечку.
В приоткрытую дверь Саша увидел Лаврова возле причала на берегу. Тот помахал рукой. Саша подбежал.
— Сдай пистолет,- приказал Лавров, и, когда Саша передал ему свое оружие, размахнулся и забросил его далеко в озеро.- Приказы у нас выполняют с первого раза,- заметил он спокойно.- А это вот замполит велел тебе передать.
Старшина достал из нагрудного кармана запечатанную варом винтовочную гильзу и передал ее Саше.
— Твой отец,- сказал он,- на остров ее брал. Тогда же и мне отдал, чтоб сберег.
СЛАВКА ПРИЕХАЛ
В руках у Саши была потемневшая винтовочная гильза. Зачем хранил ее Лавров? Почему старший лейтенант велел передать гильзу ему, Сашке? И почему именно сейчас, когда он самовольно пошел к границе?
В первую минуту Саша не заметил, что гильза запечатана варом, но потом стал ковырять вар карманным ножом и неожиданно легко вскрыл гильзу. Внутри была небольшая туго скатанная трубочкой бумага. Саша вытряхнул ее и осторожно развернул. От времени бумажка стала хрупкой и на сгибах местами прорвалась. Вдоль края ее сохранился ряд мелких пожелтевших зубчиков,- листок был когда-то вырван из блокнота. На одной стороне листка была очерчена маленькая детская пятерня, растопыренные пальцы которой выходили за края бумажки. Под пятерней стояла подпись: «Папе от Саши». Саша не сразу понял, кто это писал, но потом вспомнил, что дядя Андрей рассказывал об этом блокнотном листке. Надпись сделала мама, обведя Сашину руку, когда ему было всего только два года. И вот листок сохранился в винтовочной гильзе, как живой свидетель того времени, когда война еще не ворвалась в Сашину жизнь, когда отец и мать были живы и отец хотел забрать их на границу.
