Анатолий Чехов - У самой границы
Оказывается, ничего тут сложного не было. Надо только здорово стрелять да самому не лезть под пули. Саша пропустил несколько строчек и стал читать, как красноармейца пригласили в кабинет Дзержинского.
«…Я должен объявить вам благодарность,- сказал Дзержинский.- Вы раскрыли большой контрреволюционный заговор… Один очень ответственный работник, которому мы доверяли, как своему человеку, изменил нам, предался Юденичу и стал шпионом у врагов Советской власти.
— Безобразие какое,- не сдержавшись, сказал красноармеец,- прямо-таки нахальство, я извиняюсь!
Через несколько минут отворилась дверь, и два красноармейца ввели в кабинет старика с подстриженными белыми усами и в таком высоком воротничке, что старик едва поворачивал голову. Дзержинский разговаривал с ним довольно долго. Потом старик поднялся и очень громко на весь кабинет сказал: «Это случай, вы меня поймали случайно!..»
— Ошибаетесь,- очень спокойно ответил Дзержинский,- мы поймали вас далеко не случайно. Если бы нас не поддерживали рабочие, крестьяне, красноармейцы и все трудящиеся, мы бы вас, конечно, не поймали…»
Теперь все! Саша знал, что ему делать. Везет же другим, хотя бы этому красноармейцу! А почему ему не повезет? Может быть, и на его долю достанется шпион? Но на заставе Саша пробудет недолго,- вдруг не успеет?.. И он еще раз перечитал те места в рассказе, где красноармеец и шпионка стреляли друг в друга, ловко уклоняясь от пуль.
— Что там такое интересное? — заметив, с каким вниманием читает Саша, спросил Лавров.
— Шпионку поймали. Здорово написано! — похвалил Саша.
Лавров взял газету и бегло просмотрел рассказ.
— Здорово, да не очень,- сказал он,- а по сути — про заговор Локкарта. Вот этот самый дед с белыми усами и есть шпион англо-американского империализма- Локкарт. В восемнадцатом году они хотели все Советское правительство убить. Ну, Чека им показала, где раки зимуют!.. Дзержинский их раскрыл. В самое трудное для нас время стальной рукой отражал он удары врагов революции.- Лавров даже ладонью пристукнул по столу.- А ребят любил… ЦК партии поручил ему тогда комиссию организовать по улучшению жизни детей. Благодаря Дзержинскому тысячи беспризорников настоящими советскими людьми стали… Маяковский, знаешь, как о нем писал?
Юноше обдумывающему житье,
решающему — сделать бы жизнь с кого,
скажу, не задумываясь: — Делай ее
с товарища Дзержинского.
Это у нас каждый пограничник знает…
— Товарищ старшина,- спросил Саша,- а у вас на заставе бывают шпионы?
— Бывают и у нас… В прошлом году два нарушения, в этом — одно. Живем мы по мирному варианту, а в сопредельной Финляндии «туристов» да «охотников» американских — хоть пруд пруди. Как зазеваешься, так р жди, что здесь будут.
— Через границу ходят?..
— Ясно, через границу. Только ходят, да не выходят, а в общем смотри в оба, ушами не хлопай.
— А где граница? — спросил Саша.
— А там,- неопределенно махнул рукой Лавров.
Саша посмотрел в окно. Серая полоска дороги проходила мимо двух высоких сосен и терялась в темной зелени лесной опушки.
— Можно и по дороге?
— Можно и по дороге, только зачем тебе? Ты пока к заставе привыкай, на границу успеешь.
— Да я просто так…- сказал Саша.
Распахнулась дверь, и на пороге остановилась тоненькая, светловолосая, вся пронизанная светом Айно.
— Саша,- выпалила она,- идем скорей! Капитан зовет! Корова убежала!
— Товарищ старшина, разрешите идти?
— Разрешаю.
Саша сорвался с места и побежал за Айно, удивляясь, как могла отвязаться корова, привязанная морским узлом.
— А знаешь,- сказала Айно,- это наша корова, заставская, зажирела, дедушка и обменял ее на Милку. Она и у нас в колхозе в лес уходила…
В комнате у дяди Андрея сидел капитан Рязанов.
— Так что там у вас с молочным скотом? — спросил он Сашу.
— Не знаю, товарищ капитан.
— Корову-то Цюра у самых погранзнаков поймал! И Аграфена Петровна сколько за ней гонялась!
— Товарищ капитан, дядя Андрей, не могла она отвязаться! — Саша даже задохнулся.- Я ее двойной восьмеркой — «удавкой» привязал! — Саша достал из кармана веревочку и в одну минуту затянул ее вперехлест на спинке кровати.
— Так вот и привязал, говоришь?- спросил капитан и подергал шнурок.- Ну, ладно,- сказал он,- наверное, оборвалась веревка. Я же знаю,- тяп да ляп не будешь делать: на границе живем…
— А то как раз попьем молочка,- добавил дядя Андрей.
— Что?
— Молочка попьем, говорю.
— Ну да, конечно. Забежит корова,- канителься с соседями, выручай ее из-за кордона… Ладно,- сказал капитан ребятам,- можете идти.
Саша и Айно вышли на крыльцо.
Как же так? Саша отлично помнил, что накрепко привязал корову к березе «удавкой», или, как он называл этот узел, «двойной восьмеркой». Может быть, Айно? И вдруг ему показалось, что возле березы он не два раза веревку перевил, а всего один раз, и петлю-то затянул как будто совсем не на ту сторону. Сашу даже в пот ударило. Войдя в сени, он еще раз проверил себя, захлестнув веревочкой дверную ручку. Узел получился аккуратный и надежный, ошибки быть не могло. А может быть, и в самом деле ошибся? Выходило, что на заставе корову — и ту надо знать, как привязывать.
— Саш!..- тронула его за плечо Айно.- А Петровна ни вот столько никому не пожаловалась. Она сама хотела поймать Милку и привязать. Понимаешь?.. Никто б и не узнал, что мы ее плохо привязали.
— Я хорошо ее привязал. Ты не знаешь! -сказал Саша.
— Ну, ладно, может, и не знаю,- согласилась Айно.
Они сели на бревно возле сарая. Саша принес чемодан и стал показывать свои богатства: планшетку, в которой отец носил боевую карту, а потом вместе с картой отдал дяде Андрею; полевую сумку, что подарила Нюра, в сумке — бронзовые якоря и пуговицы; конверт с «колорадским жуком»; кусок чугунной сковороды — пилить опилки для бенгальских огней; трубки для пистолетов и расклепанные в виде кинжалов огромные строительные гвозди.
Но все это не особенно нравилось Айно. Она вдруг быстро наклонилась и вытащила из сумки толстую тетрадку в картонном переплете. На обложке тетрадки был нарисован крейсер «Варяг», а под «Варягом» красовалась надпись: «Бортовой журнал».
Саша покраснел, как вареный рак, у него даже уши загорелись. Он хотел было схватить свой журнал, но Айно спасая добычу, села к нему боком и уже открыла первую страницу.
На первой странице была переписана песня «Варяг», а немного ниже собственное Сашино стихотворение:
…Плывет храбрый крейсер на море просторном,
Плывет он, качаясь на синих волнах.
На палубе мрачной стоит капитан наш,
Последний парад начинает.
Айно, конечно, поняла, кто был этот капитан. Послюнявив пальцы, она уже хотела перевернуть страницу.
— Там ничего нет! — поспешно выкрикнул Саша и, схватив тетрадь, сунул ее в полевую сумку.
Видно было, что Айно так и подмывало выхватить у Саши дневник и удрать с ним куда-нибудь подальше.
В это время во двор вышел Лузгин. Не мешая ребятам, он прошел к летней кухне и позвал Зозулю.
— Ну что, Степан, пойдем на сеновал спать? — предложил он.- Часика два отдохнем, потом всю ночь будем ходить…
— По заставе соскучились, товарищ старший лейтенант? — спросил Зозуля.
— Соскучился, брат, честное слово, соскучился,- ответил дядя Андрей.
Саша вскочил и, захватив сумку, побежал за ним.
— А мне можно на сеновал?- спросил он, боясь, что ему откажут.
— Ну что же, ради приезда можно,- согласился Лузгин.- С Нюрой договорись.
— Айно, я сейчас! — крикнул Саша и с разбегу влетел в комнату.
У САМОЙ ГРАНИЦЫ
Огромный сеновал. Прямо над головой двускатная крыша, очертания которой теряются в полумраке. Под коньком крыши в углу отверстие,- виднеется белесое небо, узкой полоской блестит край черепицы.
Когда Нюра стелила им здесь постели, в это отверстие с тревожным писком вылетели две ласточки. Одна из них, как тень, проскользнула обратно, сделала круг, села на выступ балки и завертела головой, рассматривая пришельцев. Сейчас ни гнезда, ни ласточек не было видно. Саша прислушался. Темно и тихо. Внизу вздыхает и жует корова. Как будто мышь под сеном шуршит, поскрипывает флюгер ветродвигателя на бугре. Заскрипит и утихнет, потом опять заскрипит — жалобно, протяжно… Наверное, он так же скрипел, когда здесь были бои, когда столб, срубило снарядом и расщепленный пропеллер, зацепившись за железку, болтался на ветру.
— Каким ты был, таким остался…-
донеслось снизу.
Видно, Цюра и ночует с лошадьми, все он там поет да с ними возится. Вот опять негромко:
— Но, пошел!..
Фырканье, топот ног. Ушли.
