KnigaRead.com/
KnigaRead.com » Проза » О войне » Дмитрий Панов - Русские на снегу: судьба человека на фоне исторической метели

Дмитрий Панов - Русские на снегу: судьба человека на фоне исторической метели

На нашем сайте KnigaRead.com Вы можете абсолютно бесплатно читать книгу онлайн Дмитрий Панов, "Русские на снегу: судьба человека на фоне исторической метели" бесплатно, без регистрации.
Перейти на страницу:

Я в то время служил курсантом Качинской школы военных летчиков и не догадывался, почему меня дважды вызывали в особый отдел школы, предлагая написать автобиографию. Потом этот прием станет на десятилетия накатанным путем особистов для отправки людей в места не столь отдаленные: пропустив что-нибудь в автобиографии, по сравнению с предыдущей, автоматически превращаешься в пособника «врага народа». Но я все указывал аккуратно и на вопросы о брате лишь разводил руками, действительно не зная, что с ним приключилось. Была в бурной карьере Ивана и неудачная женитьба, и бои в Севастополе, где попал в плен, и побег по время конвоирования колонны пленных, попавших под авиационный налет наших бомбардировщиков в районе Батайска, и бои в Кубанских плавнях, и на Малой земле, в частности. Но к Ивану мы еще вернемся, а пока в 1927 году я превратился в рабочего ахтарского рыбзавода. Встретили меня хорошо.

Да и чего, собственно, казалось бы, обижаться на меня коллективу рыбного лабаза рыбзавода «Азчергосрыбтреста»? Работал я хорошо. Не только не прогуливал, но не курил и не выпивал, что вообще для молодого человека того времени было в глазах общественности огромным позором. Первым моим наставником был мастер по уборке и фасовке рыбы Николай Борисович Фингер, еврей по национальности. И хотя я должен был стать засольщиком, но расстраиваться не стал и усердно учился у своего наставника азам рыбного дела. Однако вскоре Фингер уехал в Астрахань, где жила его семья, так и не успев научить меня многому, потому что администрация завода не выполняла коллективного договора, согласно которого мастеру полагалось прибавлять пятнадцать процентов к окладу за ученика. Мне пришлось побегать для своего наставника, маленького человечка с усиками и бородкой, колющего собеседника пронзительными черными глазками, по всяким мелким поручениям.

Но я переносил все безропотно. Ведь на заводе очень ярко проявилась моя деревенская отсталость: я не знал римских чисел на циферблате часов, не знал значения десятичных цифр на весах, плохо читал и писал. Подошла первая получка, а я и расписаться толком не мог в ведомости. Утешало лишь одно: я мало чем отличался в этом смысле от большинства своих товарищей по работе.

Но оказывается — отличался, по мнению истового коммуниста, приезжего кацапа из Астрахани, яростного матерщинника и «чавокалы», злостного курильщика и малоквалифицированного засольщика, как-то загубившего из-за незнания тонкостей технологии работы с рыбцом тонны четыре этой великолепной рыбы, товарища Попсуйко Ивана Яковлевича. Так вот, на одном из собраний, Попсуйко, представляющий тип людей, начинающих набирать силу, шевеля грозными прокуренными усами, разразился тирадой о происках классовых врагов. Таковым оказался ваш покорный слуга, виноватый в том, что погибший отец был человеком трудолюбивым и оставил пятерым детям неплохой дом под камышовой крышей, амбар и сарай. По Попсуйко выходило, что я отрываю кусок изо рта у человека, действительно нуждающегося в нем. Еще до собрания старый партиец Попсуйко посетил наш двор, с возмущением обнаружив на нем двух лошадей. Так что пословица, согласно которой на Западе свирепствует конкуренция, а у нас люди просто из любви к искусству жрут друг друга, была верна и в двадцатые годы нашего столетия.

Попсуйко требовал выгнать меня с завода, как непролетарский элемент. К сожалению вижу, что жив Попсуйко. Начнись сегодня очередная компания охоты за классовыми врагами, и выдвинет наш народ миллионы таких Попсуйко, спеша закапывать себя в очередную яму. Есть над чем задуматься — не правда ли?

С мафией можно бороться только при помощи другой мафии. А я к этому времени уже вступил в комсомол. И на собрании членов профсоюза все чувствовали, что за мной стоит райком комсомола. А выручили, как обычно в нашей истории, где людей объединяет что-нибудь криминальное, два приятеля, не раз бравшие у меня пару рыбцов или тарани для пропитания или закуски: грамотный молодой грек, сын торговца, очень красиво писавшего по-русски и, в отличие от сына, не пожелавшего принять советское подданство и уехавшего в Грецию, Пантелей Сапиридис и Александр Колозин, оба подсобные рабочие в цехе — несомненные и истые пролетарии. Невысокий полный Колозин, приблудившийся откуда-то в Ахтари, еще и поддерживал свои ораторские аргументы устрашающе выпученными глазами. Эти довольно грамотные ребята в своих речах в пух и прах разнесли старого партийца Попсуйко, прозрачно намекая, что перекрывая путь молодому и прогрессивному комсомольцу, тот льет воду на мельницу классовых врагов. Перепуганный Попсуйко заткнулся, и вопрос был снят. Но, к сожалению, в 1937 году именно Попсуйки заказывали музыку.

Было в ту пору вокруг меня и немало добрых людей, которые настойчиво подсказывали, что в знаниях — сила. С теплотой вспоминаю кассира завода товарища Голбая, грека по национальности и приехавшего к нам в 1928 году Ивана Федоровича Литвиненко, окончательно отбившего у меня охоту слушать советчиков, говоривших довольно настойчиво: мы прожили без грамоты, и ты проживешь. Еще пятнадцатилетним я начал ходить в ликбез, открывшийся при избе-читальне. На ликвидацию безграмотности были ассигнованы средства районным отделом народного образования. Была создана одна группа, состоящая из двенадцати человек. В основном старушки и двое нас — подростков пятнадцати лет: я и паренек, живший с матерью, с которой они не так давно приехали из Азербайджана, где жили по его словам «за Бакою». Его мать трудилась на рыбзаводе работницей.

Конечно, неловко было нам, молодым ребятам, начинать почти с букваря, первый класс совершенно выветрился из моей головы за время пастушьей карьеры, в окружении старушек. Ведь невежественное общество как болото засасывает людей, пытающихся хоть немного выбраться из темноты. В станице было несколько тысяч безграмотной молодежи, а ликвидировали этот порок всего два пятнадцатилетних мальчика. А мои приятели собирались в это время, уже без меня, на углу улиц Центральной и Керченской, по вечерам сильными, окрепшими на кубанском молоке и сале голосами заводили песню: «Ой, орел, ты, орел, высоко ты летаешь, далеко ты бываешь». Попеть бывало приятно. Песня вызывала мечты о далеких краях, где люди живут счастливо и свободно. Но я уже интуитивно определил свой путь к свободе через учебу. Когда проходил мимо компании, поющей про орла, то они дружно поднимали меня на смех, называя «ученым». К сожалению, по этому же пути пошел и мой старший брат Иван. Он и его приятели рассуждали просто: «Наше дело земля, а лучше — рыба». Удачливый рыбак в те благодатные годы зарабатывал до пяти тысяч рублей за путину, а хороший дом с двором стоил полторы тысячи рублей.

Особенно удачлив бывал наш сосед Судак, старовер, крепкий рыжий мужик с лицом, побитым оспой, обладатель семейства из жены, пяти сыновей и дочери, на которой он пытался меня женить, обещая показать в море такие осетровые места, которые сразу озолотят. Действительно, Судак знал, где на днище моря, особенно при впадении в него реки Кубани и ее Ачуевского протока, природа организовала в гигантских поросших водорослями впадинах естественные нерестилища для красной рыбы.

Раньше их охраняли казаки под руководством отставного полковника Погорелова, — никого и близко не подпускали к этим местам. Но не так давно казаки, страшно матерясь и обещая, вернувшись, посрывать всем головы, бросая в болотистые плавни старинные сабли с наборными ножнами и новейшие американские револьверы, ушли с Врангелем через те самые места, где размножалось главное богатство Кубани.

Успехам Судака позавидовало государство, и на рыбзавод пришло указание создать свой флот для вылова красной рыбы. Адмиралом решили сделать все того же рыжего старовера, предложив ему максимальную зарплату: двести рублей в месяц. Он посмеялся в ответ и попросил те же пять тысяч за путину, которые привык зарабатывать. Конечно, директор Ян Яковлевич Спресли, таких фондов не имел, он сам зарабатывал двести рублей в месяц, а его заместитель по производству и главный рыбный спец, в прошлом сын крупнейшего астраханского рыбопромышленника Григорий Иванович Мягков, аж двести двадцать. А ведь посылали целыми вагонами таящие во рту азовские балыки, светящиеся от жира рыбцы и тарань в Москву, для пропитания все разрастающегося хищного бюрократического аппарата, которому становилось жить все лучше и веселее: вся страна превращалась в огромную дармовщину, «халяву», как стали говорить в народе. Любили покушать, целыми десятилетиями восславляя великого вождя и его последователей мириады московских чиновников. Конечно, кусок прозрачного дармового балыка, подцепленный вилкой, создавал в московских квартирах, нередко построенных заключенными, иллюзию благополучия, но вот только что общего имела эта иллюзия с истинной жизнью народа?

Перейти на страницу:
Прокомментировать
Подтвердите что вы не робот:*