Векослав Калеб - Прелесть пыли
— Откуда у тебя винтовка? — спросил он с напускной строгостью, полагая, что она будет воспринята как шутка.
Однако парень шутки не понял и решил, что ему учиняют допрос, причем не очень вежливый и благожелательный. Поэтому он ответил не менее резко:
— От старой армии осталась.
Голого возмутил дерзкий тон парня.
— И к четникам с ней пошел? — продолжал он.
— Вначале не разобрался, а потом поздно было. Все случая ждал.
— Лучше поздно, чем никогда, — сказал Голый.
Парень снова нахмурился, ушел в себя. А Голый повеселел. Наконец и он тоже не без удовольствия ощутил под ногами мягкий слой пыли. Шагать сразу стало легче. Он свободно бороздил пыль, не боясь оступиться, шаровары плескались вокруг бедер, а сзади свисали пустым мешком.
Новичок держался довольно заносчиво. Он не делал никаких попыток льстить и заискивать, вел себя с достоинством. Он ушел к четникам, потому что был молод, здоров и не мог оставаться дома, когда весь народ взялся за оружие. Не понимал он, что этим оружием можно бить по разным целям. Мысль, что другие борются, а он сидит, как маленький, на печи, была невыносима. Так он попал к четникам, И быстро разочаровался. Но выбраться оказалось не так легко. Мешали предрассудки, традиционные представления о чести. Однако со временем он все же решил уйти, и сделать это ему было тем легче, что он, в сущности, не участвовал в боях с партизанами, не был замешан в каких-либо злодеяниях, а немцев и итальянцев чурался как прокаженных.
Это был человек суровый, замкнутый и молчаливый, непреклонно требовавший правды и справедливости. Он хмуро взирал на мир своими серыми глазами, не веря ни в доброту, ни в разум. Поступал он так, как подсказывал ему собственный характер, не считая нужным идти против течения, на вещи смотрел мрачно и не верил, что люди могут что-либо изменить в существующем порядке. Так он и шел по земле в полной уверенности, что он на правильном пути.
Голый распознал все это по ряду признаков и почему-то поверил в парня. Обрадовавшись, он мысленно решил, что на него можно положиться, как на верного друга.
— Еще немного, и полю конец, — мягче сказал он. Новичок пробормотал что-то неопределенное. Мальчик присоединился к девушке.
— Может, тебе сразу дать гранату, — предложил он. — Если хочешь, конечно. Иногда граната не вредная штука.
И он показал ей гранату, но не ту, без предохранителя, а другую, которую берег как зеницу ока для какого-то особого случая. Гранату без предохранителя он считал подпорченной и с нетерпением ждал случая избавиться от нее.
— Отличная штука, — сказал мальчик, — сделана на совесть. — Он взвесил гранату в руке.
— Я не знаю, как с ней обращаться, — запинаясь, проговорила девушка.
— Научиться нетрудно. Смотри: это отводишь вот так, потом вот этим желтым запалом ударяешь о камень или о приклад винтовки — словом, обо что хочешь, только посильнее; замахиваешься, считаешь до трех и бросаешь в неприятеля.
— Я слышала про это.
Мальчик покровительственно улыбнулся:
— Все будет хорошо.
Она ответила ему дружелюбным взглядом.
— Хороши у вас поля, — начал мальчик. — А картошка у вас растет?
— Растет, а как же?
— Знатное поле. Если и картошка растет, мое почтение к нему еще больше, — сказал он громко. — А представь только, что на этом вот поле пашут, удобряют, сеют, убирают урожай разные орудия и машины, чтоб люди больше на людей походили; а вон по той дороге, вообрази, идут грузовики!
— Такого здесь никогда не бывало.
— Знаю, что не бывало. Но представить же можно. Представь себе и радуйся — недорого стоит.
— Говорят, так все и будет.
— Это что, — небрежно заметил мальчик, словно ему известно было нечто гораздо более важное.
Девушка посмотрела на него растерянно. К ученым разговорам она не привыкла. А он неожиданно заговорил о другом:
— Значит, с нами пошла?
— Да.
— Как же тебя мать отпустила?
— Другие могут, а я что? Из нашего села многие ушли. Поначалу мама боялась, а теперь сама послала, чтоб за братом присматривала. А то он у нас теперь один остался — отца-то еще в прошлом году усташи убили.
Говорит она звонким ясным голосом, и мальчика прямо мороз по коже подирает, когда этот голос раздается так близко: он весь светится радостью от того, что бок о бок с ним идет такая веселая девушка — и почему-то смущенно отводит от нее глаза.
Вдруг его внимание привлекла торба в руках девушки. Губы зашевелились. Рот заполнила слюна. Он мог бы есть еще. Мог бы есть до самой ночи, есть всю ночь напролет, а утром позавтракать и потом есть до обеда и плотно пообедать, в общем, есть, есть без конца.
— Чудесное поле, — произнес он.
Новичок остановился. Обернулся.
— Вон они! — сказал он.
Над дорогой, там, где начиналось поле, повисло облако пыли; донеслось рычание моторов.
— За мной! — крикнул Голый.
Они находились уже на краю поля. Слева от дороги тянулись невысокие холмы, покрытые кустарником и изрезанные буераками. Следуя за Голым, они добежали до зарослей. Голый распорядился:
— Ты, парень, становись там, — приказал он новичку занять левое крыло. — Ты, далматинец, там, — поставил он мальчика справа от себя, за ряд развесистых кустов. — А ты будь возле меня, — сказал он девушке, снял пулеметную ленту, соединил ее с концом ленты, торчащей из пулемета, и снова обратился к девушке — Вот так будешь подавать. Ложись рядом. — Затем крикнул парням: — Огонь открываю я. Вы следом! Поняли?
— Где уж нам, — сказал мальчик, — повтори!
Голый пропустил его слова мимо ушей и стал неспешно налаживать пулемет, старательно демонстрируя свое спокойствие. Лицо его горело, бледности и утомления как не бывало.
— Патруль, — сказал он. — На это они мастера — поставят пулеметы на горку и бьют по прохожим. А самолет им дорогу разведал. Чистая работа, ничего не скажешь!
Новичок сосредоточенно взялся за дело. Он весь напрягся, относясь к происходящему до предела серьезно. Тщательно прилаживался, придирчиво целился, менял позицию, оглядывал поле боя. Он был взволнован, но не проявлял никаких признаков малодушия. Решил стоять насмерть, что бы там ни было. Такой уж у него был характер. И Голый все это читал на его лице.
Мальчик, щурясь то и дело, выглядывал из терновника; винтовку он держал не так напряженно, как Голый и новичок. Несколько раз он лез в карман и ощупывал гранату. Новичок тоже рылся в мешке.
— Что такое?! — воскликнул мальчик. — Остановились.
— Остановились, — разочарованно протянул и Голый.
У длинной ленты пыли, змеей вьющейся над полем, неожиданно выросла огромная круглая голова. Это были три мотоцикла с колясками. С них сошли люди в плащах и принялись совещаться.
— Следы наши заметили, — сказал мальчик.
— Да, — сказал Голый. — А может, кто в селе сказал, что мы пошли этой дорогой.
— В селе никто не мог сказать, — возразила девушка.
— И я думаю, что никто, — подтвердил новенький.
— Тогда, значит, следы изучают, — заключил Голый.
— В пыли есть отпечатки прикладов, сапог и босых ног, главное, сапог и башмаков. Надо быть дураком, чтоб не догадаться, — сказал мальчик.
Они замолчали, продолжая с неослабевающим вниманием наблюдать за дорогой.
Вдруг Голый услышал за спиной шорох и вслед за ним чей-то шепот:
— Товарищи, товарищи, — звал кто-то приглушенным голосом совсем близко от них.
Голый вздрогнул. Испуганно обернулся. В десяти метрах от него полз человек. Усатый, загорелый до черноты крестьянин средних лет в поддевке тихо подкрадывался к ним. За ним ползли еще двое, помоложе, такие же взволнованные, как и первый. Голый сразу понял, что страх его напрасен.
— Вы зачем здесь? — спросил он.
— Вам помочь, — сказал старший. — Сначала думали подождать, потому как оружия у нас нет. Но эти остановились, мы и решили, может, чем поможем. У вас гранаты или чего другого не найдется? Я умею обращаться с гранатой.
Голый строго глядел на них. Ему хотелось принять дружескую помощь. Но не просчитается ли он? Он вглядывался в их лица. О чем-то раздумывал. А они в страхе, приоткрыв рот, не сводили с него глаз.
Наконец Голый решительно сказал:
— Вот тебе граната, держи!
— Есть! А этим двоим? Они хорошие ребята.
— Я дам одну, — сказал мальчик.
— Хорошо!
— А второму пистолет, — сказал Голый. — В нем только два патрона. Зря не стреляй. Береги на крайний случай.
— Ладно. Будь спокоен…
Подошли ближе и двое других, у них тоже от волнения глаза расширились, лица вытянулись. Неумело и суетливо они кинулись занимать позиции. Линия обороны протянулась метров на двадцать.
— Целая рота, — сказал мальчик.
И все же они старались держаться кучно. Все понимали, что значит принять бой с пулеметчиками на таком ровном месте и с такими незначительными боеприпасами. Но предстоящий бой в то же время привлекал их. Очень уж хотелось наказать мотоциклистов, отличавшихся особой наглостью.
