Владимир Першанин - Прорыв «Зверобоев». На острие танковых ударов
Двое солдат из немецкого штурмового взвода быстро установили на сошки легкий пулемет «зброевку» с торчавшим сверху магазином. По ним сразу открыл огонь танкист из своего «дегтярева». Короткими очередями стреляли Чистяков и Гнатенко. Еще у троих имелись пистолеты, от которых толку было мало.
Сержант сумел прижать к земле немецкий пулеметный расчет, кого-то ранил. Чистяков срезал очередью выскочившего вперед солдата. Отделение залегло, ударили прицельные выстрелы из винтовок и частые автоматные очереди.
Сержант-пулеметчик погиб первым, пуля угодила в лицо. Ранили лейтенанта, командира танка, который пытался перехватить «дегтярева» и продолжить огонь. Чистяков с колена добивал диск короткими очередями и получил пулю в руку. Отбросив в сторону ППШ с расстрелянным диском, достал из кармана комбинезона потертый ТТ, выданный еще в училище.
Все они были обречены, и Саня это хорошо понимал. Пока немецкое отделение удерживал от броска огнем трофейного автомата радист Михаил Гнатенко. Раненый лейтенант-танкист опустошил диск «дегтярева» и тоже достал пистолет.
Пулеметные очереди «зброевки» выкашивали траву, щелкали о кору деревьев. Пуля угодила Чистякову в бок, еще одна досталась лейтенанту, выронившему трофейный «парабеллум».
– Добьешь меня, – попросил он Чистякова. – Эти суки живьем нас изрежут.
Но как нередко случается на войне, обстановка резко изменилась. Введенная в бой резервная танковая рота с ходу вклинилась в немецкие боевые порядки. Штурмовой взвод, оставшись без прикрытия, увидел русские «тридцатьчетверки» и быстро начал отступать в тот же редкий перелесок.
У лейтенанта-танкиста не выдержали нервы. Еще минуту назад он был уверен, что погибнет. Сейчас, подобрав «парабеллум» и кое-как сжимая его в руках, он стрелял по бегущим немецким солдатам. Руки слушались плохо, пули летели куда попало, а по щекам лейтенанта скатывались слезы. Обидно и тяжело умирать, когда тебе всего лишь девятнадцать. Но, кажется, на этот раз смерть отступила.
Старший лейтенант Чистяков, зажимая рану в боку, медленно валился на траву, засыпанную стреляными гильзами. Остатками уходящего сознания он цеплялся за этот зеленый лес, голубое небо, но глаза застила пелена, и он провалился во что-то мягкое и темное.
Глава 8. Санбат
В большой брезентовой палатке лежали на складных кроватях три десятка раненых. Ночью поступили еще несколько человек. Кровати сдвинули теснее, а прибывших разместили на матрасах. Рядом с Саней Чистяковым лежал пехотный лейтенант Митин Андрей.
Коротко стриженный, с круглой, как мячик, головой, он без конца ворочался. Лежал лейтенант уже целую неделю и порядком изнудился. У него были прострелены обе ноги, и вставать ему разрешили только вчера.
– Пойду воды принесу, – сообщил он, нашаривая костыли.
– Заодно Людмилку проведай, – имея в виду медсестру, – сказал второй сосед, танкист Юрий Шаламов. – Она на тебя с интересом поглядывает. Не иначе, глаз положила.
Андрей (чаще его называли Андрюха) важно запыхтел и заковылял по узкому проходу к бачку с кипяченой водой. Лейтенант был совсем мальчишкой, и по возрасту, и по жизненному опыту.
Закончив ускоренные пятимесячные курсы младших лейтенантов, в первом же бою был ранен. Когда выписался, какой-то сердобольный майор, отбирая в запасном полку офицеров, взял восемнадцатилетнего парня в штаб. Было это в период весеннего наступления в Карпатах, когда потери пехотных частей были несчитанные.
Можно сказать, Андрюхе Митину повезло. Получил в штабе очередную звездочку на погоны, так и служил бы дальше в тепле, но парня подвел язык. Говорил, что думал, а чаще, что слышал от фронтовиков. Сидячую штабную работу считал делом никудышным и с гордостью вспоминал свое недолгое пребывание на передовой.
Большинство штабников были о себе высокого мнения, имели непонятно за что медали и ордена, утверждали, что именно в штабах решается судьба войны. Болтливый лейтенант всех раздражал. Его от окопов спасли, а он ни хрена удачу свою не ценит. Шагай тогда опять в окопы! На передовой Андрюха пробыл снова недолго и, командуя взводом, нарвался в разведке на пулеметную очередь.
Больше всего лейтенанта расстраивало, что он не успел уничтожить ни одного фрица. Повзрослеть он так и не сумел даже после второго ранения, но считал себя бывалым командиром.
Второй сосед, капитан Юрий Федотович Шаламов, воевал года два с половиной. Последнее время командовал танковой ротой и возможности отдохнуть в санбате был рад. Начиная с сорок второго года раза три горел в «тридцатьчетверках», однажды едва выжил после ранения в голову. Сейчас попал в санбат, угодив под разрыв мины, когда бежал от своего горящего танка. Вот в такой компании лежал уже дней пять старший лейтенант Александр Чистяков.
Сделали две операции. Хирург удивлялся:
– Ты же батареей тяжелых самоходок командовал, а угораздило под пули попасть.
– Фрицы самоходку подожгли и нас добить хотели. Спасибо, танкисты выручили.
Рана на левой руке была полегче. Пуля прошила навылет мышцу повыше локтя, кость не задела. Перебило ребро и чудом не задело легкое. Тот же хирург удовлетворенно заметил:
– Повезло тебе. Если бы легкое пробило, так просто ты бы не отделался. Самые дрянные ранения, а то и хуже того.
Что – хуже, Саня понял и без дополнительных разъяснений. С первого дня на его глазах то из одного, то из другого угла большой палатки, выносили умерших. Не говоря о тех бедолагах, которые считались безнадежными и лежали в крошечном изоляторе у входа.
В этой палатке находились в основном бойцы и офицеры с поврежденными руками-ногами. Вроде не смертельные ранения. Тем более самых тяжелых отправляли в госпиталя. Но люди умирали. Как понял Чистяков, главной причиной была несвоевременно оказанная помощь.
Раненые порой лежали под огнем и сутки, и двое, эвакуировать не было возможности. Вот и получались заражения, от которых могло иногда спасти американское чудо-лекарство пенициллин. Но пенициллин был большим дефицитом. Говорят, его привозили для немногих больших командиров, лежавших отдельно.
Приковылял Андрюха Митин, похвастался, что целых полчаса побыл рядом с медсестрой Людмилой, которая, кажется, не совсем к нему равнодушна.
– Что, и за задницу подержался? – бесцеремонно спросил танкист Шаламов.
– Я не хам, чтобы так сразу.
– Ну, хоть приобнял?
– Просто душевно поговорили. Готовлю почву…
– Для посева, – заржал одубевший, по мнению Андрея, капитан. – Милка, паря, не про тебя товар. К ей комбаты подкатываются, майоры. А таким, как ты, понюхать только позволяется.
Лейтенант его не понял, и Шаламов доходчиво объяснил:
– Есть кобели, а есть кобельки. Последним только нюхнуть, чем под юбкой пахнет, удается.
– Я не кобель, а Людмилка не против со мной посидеть.
Здесь Андрюха был прав. Медсестра снисходительно разрешила лейтенанту заполнить кое-какие бланки, измерила температуру, а когда заявился какой-то майор, велела отправляться в койку. С удовольствием шевеля босыми ступнями, лейтенант рассуждал о последних фронтовых новостях. Поговорить Андрюха любил.
Пришла медсестра Людмила. Ее можно было назвать привлекательной, но портил впечатление массивный подбородок и толстоватые ноги. Было ей двадцать с небольшим. Скучающим голосом объявила:
– Вам, Чистяков, завтра с утра надо сдать мочу и кровь натощак. Шаламову тоже кровь. А тебе, Митин, – кал. Второй раз напоминаю, Митин. Коробочки, что ли, не найдешь?
Андрея такие прозаические вещи вгоняли в краску. Образ девушки, в которую он был готов влюбиться, как безнадежно влюблялся до этого много раз, совсем не вязался с какими-то анализами.
– Не забудь, – повернулась она к лейтенанту, а затем спросила Чистякова: – Вы как себя чувствуете? С утра температура была повышенная. Надо бы еще раз измерить.
– Давайте измерим, раз надо, – пожал плечами Саня.
– Ладно, после завтрака.
Температуру перед сдачей смены измеряла другая палаточная медсестра, Вера. Термометр показал тридцать семь и две десятых. Вера добросовестно передала данные по смене, но не слишком разворотливая Людмила вспомнила о Чистякове только сейчас. Ничего особенного, у большинства недавно поступивших еще идет воспаление. Отсюда и температура.
Потом ходячие пошли на завтрак в такую же палатку-столовую, только распахнутую. Можно было есть и на свежем воздухе, но в Закарпатье летом часто дожди.
Давали молочную кашу, по кусочку масла и сладкий чай. Саня жевал неохотно, ныли раны. Зато с аппетитом прибрал свою порцию Андрей Митин.
– Давай, давай, набивай кишки, – подбодрял его капитан Юрий Шаламов. – Завтра утром наберешь побольше в коробочку и Милке отнесешь. Чего не порадовать девку, особенно если нравится.
Лейтенант, которому завтрашний анализ портил настроение, вздохнул:
