Станойка Копривица-Ковачевич - Поймать лисицу
Ни разу за всю его короткую жизнь не хотелось Йоле так сильно, как сейчас, стать взрослым, полезным людям, стать таким, как Райко, поменяться с ним местами. Чтобы это он погиб, а не Райко. Чтобы именно он остался там, на далекой Неретве, а не старший брат. Будь у него три жизни, он бы все их отдал за одну его жизнь, за то, чтобы умереть вместо Райко. Но поменяться с ним местами нельзя, да и замена не была бы равноценной.
Целыми днями мальчик слонялся по округе, погруженный в свое горе, избегая людей и пытаясь найти ответ на мучившие его вопросы. «Райко и смерть — несовместимо. Почему он погиб?.. Как сильный, ловкий Райко допустил, чтобы его настигла пуля? Я никогда бы не позволил, чтобы в меня угодила пуля. Просто убежал бы от нее. И как вообще может погибнуть партизан? Это не укладывается в голове. Какой-нибудь обычный человек, вероятно, и может. Но партизан?.. И вообще: что это значит, что кого-то уже нет и никогда больше не будет? Никогда!..»
Это была тайна. Великая тайна, недоступная его пониманию.
Дружба
В тяжелом горе, обрушившемся на Йоле со смертью Райко, больше всего поддержал его чужой рыжий мальчик. Спасаясь от усташей[3], спаливших их дом, они с матерью перебрались в деревню, где жил ее брат.
Мальчик был одних лет с Йоле, может, чуть постарше, но более живой, подвижный, горячий. Он не мог усидеть на месте и был настоящим заводилой. Мальчик появился с Влайко у амбара, где Йоле обычно мастерил что-нибудь. Не успели подойти, как Рыжий с ходу предложил:
— Давай поборемся!
Смерив его взглядом, Йоле продолжал выстругивать кнутовище. Их сразу же обступила ребятня.
— Ну давай, если не трусишь! — приставал Рыжий, вызывающе глядя на него своими желтыми глазами.
— Я не буду бороться, — ответил Йоле, не переставая строгать.
Ребята растерянно молчали.
— Значит, трусишь? — задирался Рыжий.
— Я — трушу?! — Йоле даже поперхнулся и посмотрел на него так, будто хотел растерзать.
Тот выдержал взгляд, не двигаясь с места, а потом сказал с вызовом:
— Если б не трусил, согласился бы.
Ребята недоумевали: как это — Йоле вызывают, а он отказывается?
— Ты лучше с ним не связывайся, — сказала Лена. — Если Йоле разозлится, он тебе так надает!
Она, конечно, хотела поддержать Йоле, но в то же время явно восхищалась этим рыжим мальчиком с горящими глазами,
— Да не боюсь я вашего Йоле, — храбрясь, сказал Рыжий и сплюнул сквозь зубы.
Влайко смотрел на него восторженно, уже готовый признать нового вожака.
Стиснув зубы, Йоле выстругивал кнутовище.
«Ну что ж он молчит? — думал его младший братишка, Раде. — Ведь все ребята в округе знают: нет такого мальчишки — будь он хоть на голову выше или даже старше на несколько лет! — который отважился бы вступить в поединок с Йоле». Раде молча подошел к брату, но красноречивее всяких слов был его взгляд. «Покажи ему, Йоле, — просили его глаза, — пусть знает наших!»
Того, что Йоле тоскует после гибели Райко, что эта смерть тяжелым камнем легла на его душу, малыш не понимал. Ему казалось, когда-нибудь наступит день — Райко вернется, иначе и быть не может. Поэтому он совершенно спокойно относился к горю матери и к переживаниям Йоле. Он-то знал, что все это пройдет, не может не пройти, и поэтому надо взять себя в руки и защитить свою честь! Впрочем, Раде думал не только о чести брата, но и о себе самом. С таким, как Йоле, и его никто не тронет. Неужели сейчас, именно сейчас Йоле подведет его?
— Хотите, попаду вон в ту ветку? — продолжал Рыжий.
Все повернулись к нему. Он нагнулся, подобрал с земли несколько камешков. Бросил первый, тот пролетел совсем рядом с веткой.
— Правда, метко бросает, — сказал Влайко.
Вторым камешком Рыжий сбил ветку. Йоле исподтишка наблюдал за ним. Ребята загалдели одобрительно. У Лены глаза сияли. Только Раде все так же молча стоял возле Йоле, умоляюще глядя на него.
Йоле встал и демонстративно пошел в сторону, в поле.
— А я быстрее тебя бегаю! — бросил ему вслед Рыжий.
Растерянные и удивленные ребятишки столпились вокруг него. И вдруг Раде, шагнув к Рыжему, закричал:
— Это ты-то быстрее? Да? Йоле у нас чемпион. Он даже лису поймал, ясно?
Рыжий на секунду замер, потом насмешливо сказал:
— Наверное, она была старая и больная.
— Ах ты гад!
Раде бросился на него с кулаками, Рыжий, смеясь, отбивался. Очевидно, это доставляло ему удовольствие.
— Эй ты, герой! — остановила его Лена. — Нашел с кем задираться. У них брат погиб.
Окинув Рыжего презрительным взглядом, девочка прошла мимо.
— Я не знал, — осекся тот, смущенно оглядываясь. — Честное слово, не знал.
Дети начали расходиться. Их голоса были еще слышны Йоле. Он шагал все дальше по полю, чувствуя, что на глаза наворачиваются слезы. Сначала мальчик вытирал их рукавом, потом перестал, и они потекли ручьем. Решив, что зашел достаточно далеко и никто его не увидит, Йоле упал на землю и зарыдал. Он жалел Райко, мать, себя, он плакал от бессилия, сковавшего руки и мысли. Он оплакивал все, чего уже не вернуть.
Мальчику показалось, что он пролежал здесь, на земле, много часов, ощущая ее успокаивающее тепло, чувствуя, как постепенно оно заполняет холодную пустоту в его душе. Словно какие-то тайные нити, протянувшиеся на многие километры, соединили его вдруг с живым Райко. Казалось, Йоле слышит такой знакомый, родной голос: «Держись, брат! Ты теперь глава семьи. Будь молодцом!» Этими слезами Йоле как бы оплакал все неоплаканное — и в прошлом, и в будущем. Больше он никогда не плакал. А Райко всегда жил в его сердце, в мыслях, всегда был рядом. «И Райко поступил бы так же…», «А что бы сейчас сделал Райко?..», «Что бы Райко сказал?..»
Наверное, там, в поле, вместе со слезами ушло его детство.
А с Рыжим, конечно же, померились силами — на следующий день. Для начала поборолись, когда пасли овец на горе, на выгоне. Они еще только сходились, а Йоле уже знал, что победит — не может не победить. Правда, не ожидал, что Рыжий окажется таким цепким.
Йоле боролся часто и со многими. Обычно схватка была короткой… Этот же никак не поддавался. Даже с коленей исхитрялся подняться, и борьба продолжалась.
Ребята разделились на две группы. Одни болели за Йоле, другие — те, которым, видимо, надоели его постоянные победы, — хотели увидеть его лежащим на лопатках. За Рыжего болели Влайко и сыновья Душана. Йоле остались верны Раде, Милош и двое Елкиных ребят. Лена колебалась. Когда один из них начинал сдавать, она подбадривала его, кричала, чтобы держался, принимая то сторону Йоле, то Рыжего. И сердце ее тоже металось между двоюродным братом и этим новым мальчиком, который почему-то и привлекал, и отталкивал ее. В душе она признавалась себе, что Рыжий ей нравится и в то же время она ненавидит его. Или, может быть, себя ненавидит за то, что он ей нравится…
Весеннее солнце стало уже припекать, а они все кружат по лугу. Влайко, изображая игру на гуслях, декламирует:
— И они боролись с утра до полудня, пока не покрылись белой пеной… — Он бегает вокруг, приговаривая: — Держись, ребята! Раз уж я не могу, так хоть вы вместо меня поборитесь!
Йоле не знает, сколько времени длится поединок, знает лишь, что должен выстоять. Эта уверенность, эта жажда победы помогают ему наконец одолеть Рыжего, положить его на обе лопатки.
— Ну что, хватит с тебя? — задыхаясь, спрашивает он.
— Нет, не хватит, — отвечает тот, и его желтоватые глаза вспыхивают. — Мы еще посоревнуемся.
— Пожалуйста. В любое время, — довольно говорит Йоле, слыша позади победные крики своих болельщиков.
— Давай померимся силами во всем.
— В чем? — спрашивает Йоле.
— Во всем, — повторяет Рыжий заносчиво, не желая оставаться в подчиненном положении, к которому, видимо, не привык.
— Ладно, — соглашается Йоле под одобрительные возгласы ребят.
Рыжий был более метким. Они бросали камни и стреляли из рогатки, и тот всегда оказывался первым — правда, на одно попадание, не больше.
— Орлиный глаз, — подлизывался к нему Влайко.
— Давайте теперь наперегонки, — предлагает Раде, не желая видеть брата побежденным. — Ты ведь быстрее бегаешь. Ну пожалуйста, Йоле, прошу тебя!
Йоле побежал бы, даже если б Раде и не предложил. Побежал бы ради себя, ради ребят, переживающих за него, ради всего, что его окружало. Что-то не позволяло ему успокоиться, дать себе передышку. Словно несколько сорванцов жили в нем — когда один уставал, другой занимал его место и гнал вперед. Наверное, он родился борцом и борцом умрет — это он чувствовал всем своим нутром.
Ребята вновь разделились. Одни стояли за Йоле, другие — за Рыжего. Лена на этот раз была на стороне Рыжего. Возможно, потому, что он ни разу — ни в победе, ни в поражении — не удостоил ее ни единым взглядом. Как будто ее вообще не существовало. А ведь она есть, она существует! И она ему это докажет: будет кричать громче всех, поддерживая того, за кого болеет.
