Андреа Камиллери - Пансион Евы
— Ты знаешь, что на чердаке мы занимались делами постыдными и нечестивыми и что это есть смертный грех? — ринулся в атаку Ненэ.
— Кто это тебе сказал? — спросила Анжела совершенно спокойно.
— Падре Николо, вчера на собеседовании.
— Падре Николо ошибается, мы на чердаке только играем. Постыдными делами могут заниматься только взрослые мужчины и женщины.
Ненэ немного подумал и рассудил:
— Стало быть, если это всего-навсего игра, мне не надо сообщать об этом священнику на исповеди?
— Конечно, не надо. Священнику ты можешь рассказывать все, что угодно, все равно он не узнает, правда это или нет.
Ненэ неожиданно почувствовал, как Анжела изменилась, что она более мудрая, более взрослая и что разница в возрасте между ними не два года, а намного больше. Ненэ ощутил себя маленьким, слабым и беззащитным перед жизнью, о которой все все понимали, кроме него. Правила и условности, грехи и запреты были придуманы не им, а кем-то, когда-то, для кого-то. И вот теперь он, неизвестно по какой причине, должен это принимать и безотчетно подчиняться. Или грешить. Или лгать. И то, и другое, и третье одинаково тяготило Ненэ. Почему нельзя просто следовать своей природе, не рискуя наткнуться на гнев и осуждение окружающего мира?
— Ты завтра придешь на чердак?
— Конечно, — ответила Анжела.
На следующий день, когда они залезли на чердак, Ненэ привычно улегся на диван, а Анжела принялась снимать с себя одежду. На этот раз она попросила помочь ей расстегнуть сзади пуговицы на платье. Ненэ приподнялся и начал возиться с пуговками. Не то что бы он испугался. Просто он впервые снимал платье с девчонки. Освободившись от платья, Анжела повернулась к нему боком и стала стаскивать с себя кружевные детские трусики.
В этот момент Ненэ внезапно испытал сильное смущение. Он никак не мог заставить себя раздеться, как тогда, в самый первый раз. Что это на него нашло? Чего он застыдился? Отчего он испытывал неловкость, глядя, как раздевается Анжела? Наверное, во всем виноват этот дурацкий священник, который внушил ему мысли о греховности этих игр.
— Ты чего не раздеваешься? — спросила его Анжела с нетерпением.
Она стояла перед ним совершенно голая, и взгляд мальчика упирался в ее гладкий лобок. После долгих колебаний Ненэ усилием воли заставил себя раздеться и позволил кузине себя ощупывать, но прежнего удовольствия уже почему-то не испытывал. В голове крутился один безумный вопрос, который он все никак не решался задать Анжеле. Раз уж она показала себя такой взрослой и умной, стало быть, какие-то тайны она уже для себя раскрыла.
Наконец, когда в игре возникла пауза и они сидели рядышком на диване, Ненэ показалось, что наступил подходящий момент, и он спросил:
— Ты знаешь, что значит распутничать?
Анжела залилась громким смехом.
— Отчего тебе так смешно? — спросил удивленно Ненэ.
— Это слово — распутничать, — оно меня рассмешило. Так говорят священники, и еще это слово есть в Священном Писании, но взрослые говорят по-другому.
— А как они говорят?
— Это плохое слово.
— Ну, пожалуйста, скажи, как говорят взрослые?
— Трахаться. Только ты дома не вздумай произносить, а то тебя мама ремнем выпорет. А если все-таки скажешь, то не говори, что это я тебя научила.
Слово «трахаться» действительно показалось Ненэ самым что ни на есть ругательством, означающим нечто грязное и в самом деле постыдное.
— А по-другому никак нельзя сказать?
— Можно еще сказать «заниматься любовью».
«Заниматься любовью самое приличное», — подумал он.
— А как это — заниматься любовью? Ты знаешь?
Анжела озадаченно посмотрела на него.
— Знаю, но рассказывать не буду. Спроси лучше у своих друзей.
— Ты мой самый лучший друг.
Тогда Анжела указала пальцем промеж ног Ненэ, а потом тем же пальцем показала на то же место, между своими ногами.
— Когда эта штука у тебя входит вот в эту штуку у меня, это и означает заниматься любовью, — произнесла она торопливо, глотая от смущения слова.
Ненэ оторопело смотрел на нее.
Что это, скороговорка? Загадка? Эта штука туда… эта штука сюда…
Он ничегошеньки не понял.
— Объясни еще раз.
— Нет.
— Слушай, а для чего это?
— Чтобы испытывать удовольствие и делать детей.
— Но если это нужно, чтобы делать детей, тогда почему это ужасный смертный грех?
— Это становится грехом, если двое занимаются любовью, но они не муж и жена, или когда они это делают, но детей иметь не хотят.
Ненэ задумался. Он не понял разницы, когда заниматься любовью грех, а когда нет. Единственный способ понять был попробовать.
— А ты можешь мне показать, как это делается?
Анжела засмеялась.
— Не получится.
— Почему? Потому что это страшный смертный грех?
— Нет, потому что у тебя не получится.
— А у тебя получится?
— А у меня — да.
— А почему у меня — нет?
— Потому что он у тебя маленький.
Ненэ был сражен наповал.
Солнечные лучи вдруг исчезли, вокруг воцарилась долгая полярная ночь. Чердак внезапно оказался на северном полюсе и весь погрузился в нестерпимый арктический холод.
Так вот почему он всегда вылетал самым первым из соревнований, которые устраивали мальчишки в третьем классе, когда собирались в старом заброшенном складе, спускали трусы и мерялись, у кого толще и длиннее! Никто никогда не принимал его всерьез! Боже, какая беда! Боже, какая трагедия! Почему именно на его долю выпало такое страшное несчастье? Не лучше ли ему было уродиться калекой с двумя горбами, чем иметь столь маленький кончик, что из-за этого даже невозможно заниматься любовью?
Ненэ трясло, нервы и мышцы ему изменили, он чувствовал себя совершенно раздавленным и даже не заметил, как сполз с дивана на пол. С трудом он удерживал переполнявшие его рыдания.
— Что с тобой? — спросила Анжела.
— Ничего.
— Ну же, не бойся.
— Ты говоришь, что у меня такой… и, значит, я никогда…
Не в силах больше сдерживаться, Ненэ расплакался. Слезы, большие, как горох, покатились по его щекам.
— Да что ты выдумал, глупенький? Когда ты вырастешь, у тебя будет такой же большой, как у всех мужчин.
Возможно, Анжела говорила правду. А какой ей был смысл обманывать?
Чердак вновь озарился солнечным светом.
— Поклянись!
— Чтоб мне окриветь и сдохнуть на месте.
Ненэ воспрянул. Анжела произнесла священную клятву. Он взял себя в руки и уже почти сел на диван, как вдруг внезапная догадка поразила его. Будто молния сверкнула в черном грозовом небе. Он вдруг оцепенел, застыл, весь охваченный внезапным озарением.
— Эй! — позвала его Анжела.
Ненэ не услышал. Так вот что делают мужчины с голыми женщинами в «Пансионе Евы»!
Анжела неожиданно заболела. Как-то ночью у нее начался жар, и все думали, что это обычная простуда, которая пройдет через три-четыре дня. Девочку уложили в кровать и принялись пичкать лекарствами. Однако болезнь Анжелы все не проходила, так что пришлось отправить ее в больницу в Монтелузу. Говорили, что у нее нашли какое-то заболевание легких.
Прошла одна тоскливая неделя, и Ненэ понемногу стал все острее и острее ощущать отсутствие Анжелы. Не столько из-за того, что они больше не могли встречаться на чердаке — разумеется, эти игры уже не были бы такими, как прежде, да и уроки священника, похоже, возымели свое воздействие, — просто он хотел разговаривать с ней, слышать ее голос, глядеть в ее глаза. Он так хотел увидеть свою подругу, хотя бы на пять минут, что решился просить разрешения у матери съездить с ней в больницу, чтобы навестить Анжелу. Мать как раз туда собиралась. Однако Ненэ было приказано выбросить это из головы, поскольку болезнь Анжелы считалась заразной.
Между тем, получив версию о происходящем в «Пансионе Евы», Ненэ нуждался в срочном ее подтверждении.
У Ненэ был близкий друг и сосед по парте Чиччо Байо, с которым они частенько вместе делали уроки иногда в доме Чиччо, иногда в доме Ненэ. Чиччо был известный шалопай и знал разные неприличные слова. Но о постыдных вещах друзья ни разу не разговаривали.
Как-то вечером они сидели вместе, и вдруг на тетрадь Чиччо опустились две мухи, и одна из них, не мешкая, забралась на другую. Ненэ задержал дыхание, прицелился и ладошкой прихлопнул обеих. Чиччо неодобрительно посмотрел на него и взял тетрадку:
— Ну, вот, тетрадь испачкал!
— Прости, сейчас вытру.
— И чем тебе досадили две бедных мухи, которым захотелось потрахаться?
Потрахаться! Чиччо произнес непотребное слово. Ненэ сразу понял, что другу вполне можно задать пару вопросов.
— Слушай-ка, — произнес он, вытирая тетрадь носовым платком, — а ты знаешь, что это за «Пансион Евы»?
— Конечно. Это бордель.
