Михаило Лалич - Облава
— Либо мы, коммунисты, покончим с облавами, либо…
— Что?
— Будет то, что пророчил старец Стан: и побежит человек от человека за тридевять земель.
Выраженная здесь мысль об осознанной направленности и результатах человеческой деятельности, воодушевленной коммунистической идеей и являющейся частью всенародной антифашистской борьбы, чрезвычайно важна для творчества М. Лалича. В этом также проявляется его принципиальное отличие от творчества писателей-экзистенциалистов. Экзистенциалисты вообще не ставят вопрос о результатах человеческих действий, их интересует только моральная ценность поступка. Но действие, совершенное «ни для кого, для себя», как говорит юная героиня Ануя Антигона, сводит индивидуальный протест к типичному для экзистенциализма трагическому жесту. М. Лалич же не только выявляет общественный смысл деяния, но и показывает его связь с завтрашним днем, раскрывает историческую тенденцию, ясно проявившуюся сегодня, когда историческая борьба, в которой участвовали его герои, принесла свои результаты.
Подвиг и жертва партизан в «Облаве» освящены великой идеей социальной справедливости и национальной свободы для народа. В романе есть такой эпизод. Командир отряда Иван Видрич, сломленный гибелью жены и товарищей, ослепший от блеска снега, оглушенный выстрелами, не ощущающий ничего, кроме смертельной усталости, теряет волю к сопротивлению. Его соратник Душан Зачанин, сняв шапку с седой головы («а он никогда ни перед кем не склонял головы»), умоляет товарища двигаться дальше. Кто-то должен вырваться из круга облавы, кто-то должен выжить, говорит он, «не ради себя выжить, а ради этого несчастного народа». Диалектичность взглядов Лалича проявилась в том, что он не идеализирует понятие народа и не ослабляет искусственно остроты исторической ситуации в Черногории. Народ — это не только партизаны и те, кто делился с ними последним куском хлеба, это и те, кого заставили принять участие в облаве на партизан. М. Лалич показывает, насколько сложен был путь прогресса и революции в Черногории, в этом своеобразном краю, который, как говорит он в одном из рассказов, «борется за то, чтобы оказаться в двадцать первом веке, а пребывает еще в патриархальной глуши восемнадцатого». Во время фашистской оккупации четническая пропаганда и террор еще более усилили расслоение населения. Гуманизм революции, утверждает М. Лалич своим романом, состоит не в том, чтобы противопоставлять партизан, коммунистов крестьянской стихии, не в том, чтобы готовить отмщение, а в том, чтобы установить правду, разобраться, отделить врагов от введенных в заблуждение и, если понадобится, защитить их от «своих». Об этом заклинает Зачанин Ивана Видрича, который в его глазах олицетворяет партию и революцию. Душан Зачанин не произносит слова «победа», но именно верой в нее, заботой о том, что будет «завтра», продиктованы предсмертные слова и мысли старого крестьянина-партизана.
Самопожертвование партизан не имеет ничего общего с обреченностью. Их подвиг рожден высоким пониманием долга перед народом. В упоминавшемся интервью М. Лалич говорил: «Поскольку мои герои — коммунисты или хотя бы делили кусок хлеба с коммунистами, они умели воспитывать в себе героические качества, а эти качества прежде всего предполагают веру в человека и его светлую перспективу». Эта мысль нашла в романе «Облава» художественное воплощение.
Бесчеловечному миру облав противостоят живые люди с разными судьбами и несхожими характерами. Объединяет их вера в будущее, принадлежность к великой идее, во имя которой они борются за это будущее. Байо Баничич, Душан Зачанин, Иван Видрич, Ладо Тайович мечтают о переменах, которые наступят после войны, о новой Черногории, где не будет социального неравенства, о развитии ее хозяйства, об укрощении ее рек. Каждый из них представляет себе новую Черногорию по-своему. И все они верят в осуществление своей мечты, хотя и отдают себе отчет в том, что не все доживут до этого времени. Осознанное служение делу прогресса дает им то чувство бессмертия, которое непостижимо для их врагов.
Последние часы жизни коммунистов одухотворены сознанием ненапрасной гибели. То, что сделано ими, размышляет Иван Видрич, «оставит нечто невидимое и безымянное в жизни живых и в ее дальнейшем движении». Об этом же думает перед смертью Душан Зачанин: «…нас никто не заставлял разжигать и поддерживать огонь восстания. Мы сами этого хотели, и если пришлось бы снова выбирать, мы снова выбрали бы то же самое. Наверняка бы выбрали, потому что это единственный способ умереть с честью и так, что частица тебя останется и будет жить столько же, сколько живут камни на Свадебном кладбище». Понимание значения своей борьбы для будущего народа сообщает поистине неизмеримую силу духа Вуле Маркетичу, Душану Зачанину, Гаре и другим коммунистам в последние часы их жизни и делает эфемерной победу четников.
Мысль о бессмертии тех, кто гибнет за свободу народа, настойчиво повторяется в романе. «Они уйдут из этого мира, как все смертные, уходящие раньше или позже, но они останутся во времени», говорится в «Облаве» о коммунистах. Есть особый смысл в том, что эти слова принадлежат старому Элмазу Шаману, возглавлявшему мусульманскую самооборону. Мусульмане в Черногории, зверски истребляемые националистами-четниками, видели свое спасение в сотрудничестве с оккупантами, а это приводило к вынужденному пособничеству четникам, как, например, в облаве на партизан, показанной в романе. Главный урок, который усвоил Элмаз Шаман, видевший на своем веку всеобщую вражду, бесчисленные распри и много напрасно пролитой крови, — не верить никому. Все, чего он хочет, — это защитить своих сородичей от уничтожения, их дома — от пламени. Он не верит итальянским оккупантам, у которых ищет защиты и покровительства, не верит четникам. Он не верит и в успех коммунистов, их слишком мало, считает он, чтобы противостоять насилию и убийствам. Но и для него, старого мудреца, коммунисты «великое чудо», которого не могли предсказать пророки прошлого.
Со словами Элмаза Шамана совпадают мысли другого деревенского философа, носящего четническую форму, — Пашко Поповича. Предавая погибших партизан земле, Пашко Попович представляет себя на пахоте, на пахоте непривычной, необыкновенной, ибо «и семена, которые туда опустят, и плоды, которые из них вырастут, совсем иные. Семена эти, дающие плоды человеческой доброты, душевности, чести и милосердия, должны пустить глубокие корни…». Размышления этих персонажей романа воспринимаются как свидетельство о том, что героическая гибель коммунистов пустила глубокие корни в сознании народа, и как ответ на те мысли о народе, которыми в последние часы жизни обменивались Иван Видрич и Душан Зачанин.
В «Облаве» много действующих лиц — в этом состоит одно из отличий этого романа М. Лалича от других, обычно посвященных одному герою, — и каждое из действующих лиц романа по-своему комментирует события. Но главный вывод предстоит сделать самому читателю. «Облава» — это роман, обязывающий к размышлению. Произведения такого рода — они все чаще появляются в современной прозе, драматургии, кино — предполагают участие читателя или зрителя в происходящем, они настойчиво требуют, чтобы читатель или зритель включился в действие, определил свою позицию. Сама форма романа «Облава» служит тому, чтобы возбудить активность читательского восприятия: завязка события вынесена за пределы романа, показан лишь один полный драматизма финал, открывающий большой простор для мыслей. В этом обращении к сознанию читателя таится большое уважение и доверие.
Н. Яковлева
ОБЛАВА
НИКТО НИКОМУ НЕ ВЕРИТ
Находившись до устали вдоль речек, Пашко Попович свернул к шоссе на Брезу и оглянулся на покрытые мглой вершины над селениями Меджа и Утрга. Снегу выпало чуть не по колено, — наверное, последний раз в эту зиму; он покрыл разбросанные редкие кровли, сровнял нивы и пастбища; видно только кладбище, вернее — высокие скелеты дубов над беспорядочным нагромождением каменных надгробий. И это напомнило Пашко, как с конца лета и до самой рождественской резни мусульман на мостах, где у камелька в караульных помещениях дежурила милиция, болтали о дьяволе, который якобы появлялся в окрестностях, блеял, как заблудший козленок, или спускался в село и заказывал гробы. На досуге сочинялись всевозможные небылицы — преимущественно о том, как худо приходилось тому, кто пытался его изловить: дьявол заманивал смельчака все глубже в теснины, скатывал на него камни, давал подножки, мутил разум и доводил до того, что он рад был хоть как-нибудь от него отделаться и уйти подобру-поздорову. Не всем это удавалось. Больше всего досталось, согласно рассказам, старому Чаушу, жителю этих мест, — дьявол целую ночь скакал на нем по кустам да оврагам вдоль реки; старик потерял шапку и опанки;[2] шапка отыскалась спустя недели две на кладбище, когда его, умершего от страха и усталости, принесли хоронить.
