Мишени стрелять не могут - Волошин Александр Никитич
— Юстас, комбат передал, что можете ехать домой, подготовиться к выезду, смотр у вас в нашей КХО [49], в отряде в 4 утра. Будет смотреть Первый и офицер-моряк.
— Вот комбат у нас красавчик, один из немногих, когда надо, он делает. Приятно служить с такими командирами. Хоть подготовиться дали, а не так, как два года назад, когда с парой трусов и носков улетели. Я своих забираю, и можем ехать? А, кстати, а как быть с оружием? Мы же на гражданских машинах не повезем с собой оружие?
— Вот про оружие вопрос. Хотя у нас же машина поедет за ужином в бригаду, я с ними все отправлю, старшина там выгрузит в роте.
— Отлично. Мы тогда в третьей группе все оставим, только не забудьте, пожалуйста, а то комбриг очень удивиться, когда увидит мою группу без вооружения.
— Не переживай, все сделаем. Езжай спокойно, и передавай семье привет.
Я пожал руку и вышел из палатки. После отработанных мероприятий вся группа различными способами добралась до дома, и каждый начал готовиться. На юге работали не часто, поэтому, какая там температура в феврале, угадать сложно, да юг России очень обширный, поэтому могли только предполагать и брали снарягу с собой на все сезоны.
В три ночи группа собралась в роте. Построил, проверил еще раз по БЧС вооружение и дал команду балдеть еще сорок минут. Конечно, все бойцы зачахли, а я сидел со своим замом, которого передали мне из первой группы на момент учения, и пил кофе.
Смотр по-военному, но в более упрощенной форме, чем обычно. Комбриг пытался придумывать какие-то сумасшедшие идеи по выполнению задач, хотя самих задач еще не было. Приходилось просто стоять и слушать, как это обычно и бывает. В итоге смотр закончился, комбриг, отойдя в сторону с комбатом, что-то ему сказал с недовольным лицом и вышел из казармы. Комбат же, в свою очередь, с широко расправленной грудью, зашел обратно в зону КХО и сказал:
— Товарищи, офицеры, прапорщики, сержанты и солдаты, расходимся по своим ротам, ждем указаний. Как станет известно по самолету, я вам сообщу. Предварительно, выезд на аэродром планируется на девять утра. Разойдись.
Группы начали укладывать свое снаряжение обратно в рюкзаки и медленно подниматься в расположение своего подразделения. Время до машин прошло относительно быстро, и в восемь часов тридцать минут два Урала выдвинулись в район аэродрома.
Вот что произошло дальше, я точно не помню, ты уж извини, дорогой читатель, да и вообще, здесь можешь пойти повторить себе чашку кофе или чего покрепче, и продолжай читать, начинается самое интересное. Так вот, точно не помню, что там произошло, но что на аэродроме мы просидели около шести часов, это точно. Так как это было февраль, то сидеть было не очень тепло, да и скучно, приходилось себя чем-то занимать, а на аэродроме, среди И Лов, развлекательных мероприятий не так уж много. Но тупить в армии, это доктор прописал, поэтому, зная, что здесь сейчас лучше, чем в бригаде, мы спокойно ждали погрузки.
— Командиры групп, наш борт девятьсот восемьдесят шестой. Забирайте группы и начинаем погрузку, — подошел и очень лениво произнес зампотыл отряда, который какого-то хрена полетел с нами.
Пройдя метров триста-четыреста по аэродрому, мы нашли наш борт, который уже прогревался и у которого была открыта рампа. Грузиться пятью группами, без ящиков с БК, инженерной и прочим отрядным имуществом — бесценно. У нас были только коробки с пайками и наше личное снаряжение. И целый ИЛ — 76 — это ли не романтика?
Через пять минут рампа медленно начала закрываться, и каждый, считая своим долгом, до последней секунды смотрел на нее. А дальше найти и занять место поудобнее и спать, что еще в теплом самолете можно делать, особенно когда ты мерз на улице шесть часов.
Проснулся я оттого, что почувствовал небольшой толчок при приземлении. Открыв сонные глаза, я увидел, что большинство бойцов смотрят в иллюминатор. Я зевнул, продул уши и сел на сидение вдоль борта. Самолет остановился, рампа медленно открылась, по ней спустился комбат, кому-то позвонил по телефону и начал подниматься обратно.
— Мы в Анапе, — неожиданно прокричал боец, пытаясь перекричать работающие двигатели самолета.
— Алик, — обратился комбат к одному из группников, — вы работаете здесь. Выводи группу и ожидайте. К вам приедут местные военные, введут в курс дела и поставят задачу. Давайте скорее, нам еще дальше лететь. Связь по выполнению по телефону. Звонить в любое время. Желаю удачи! — громко сказал комбат и пожал руку Алику.
Группа Алика, взяв несколько коробок с пайками и все свое снаряжение, быстро вышли из самолета. Мы успели махнуть друг другу на прощание перед тем, как рампа, издав характерный звук, плотно закрылась. Вы не представляете, какой это кайф, когда ты вылетел оттуда, где еще снег и холодно, а прилетел туда, где пятнадцать градусов выше нуля. Кайф неимоверный.
Самолет тут же начал разворачиваться на рулежке и выезжать на взлетку. Так быстро группы из И Ла еще не высаживались, и, тем более, так быстро не улетали. Нас ждало что-то интересное и новое.
ИЛ семьдесят шесть встал на ВПП [50], получил разрешение на взлет и, набрав необходимую скорость, оторвался от земли. Набрал высоту не выше четырехсот метров, и, повернув направо, полетел практически над черноморским побережьем. Так низко над морем я еще не летал. Все, поголовно, стояли и смотрели в иллюминаторы, гадая, куда мы летим. Хотя через двадцать минут стало понятно, на каком полуострове мы приземлились. И вот тут началось самое неожиданное из всего этого.
Самолет остановился, открылась рампа, сразу немного повеяло холодом, так как на улице уже было темно и моросил дождь. Мы начали сонно двигаться, медленно укладывая свое снаряжение и утепляясь, как вдруг сзади самолета подъехал УАЗик и начал сигналить, ослепив фарами всех, кто был внутри.
Один командир группы спустился уточнить, кто приехал и что случилось, и в относительно быстром темпе зашел обратно в самолет и, пройдя мимо нас, подошел к комбату.
— Командиры групп, на выход. Замком группы, вы за старших в группе, все вопросы к зампотылу, пока мы на совещании, — громко крикнул комбат.
Мы вышли из самолета. Комбат сел на переднее сидение, а мы вчетвером попытались поместиться на заднем сидении, но с первого раза это не очень получилось. В итоге я, как самый компактный, запрыгнул на коленки другого группника, и в таком самом неудобном положении мы начали движение от стоянки самолета до точки цели.
На улице было относительно прохладно и сыро, и уже довольно поздно, рабочее время у всех уже должно было закончится, даже в армии. Машина остановилась, мы нехотя и слегка потягиваясь шли за каким-то офицером по коридору полузаброшенного штаба. И какое же было наше удивление, когда мы зашли в класс для совещаний, четыре группника, в демисезонных костюмах СпН, без знаков различия и с небольшой щетиной на лице, а там сидели около двадцати старших офицеров и два генерала. Они сонно посмотрели на нас, а мы уже, немного взбодрившись, на них.
— Разрешите присутствовать, товарищ генерал-майор, — четко и громко, по-военному произнес комбат, немного вытянувшись в струнку. Если бы рядом был мой очень хороший товарищ, он бы точно добавил такие слова: «Комбат вытянулся, и звонко щелкнул булочками».
— Да, проходите, присаживайтесь, где есть свободные места, — очень спокойно и размеренно ответил генерал, и тут же добавил:
— Как добрались?
— Все хорошо, спасибо товарищ генерал, личный состав разгружается в районе стоянки самолета — ответил комбат, который не успел еще присесть на стул.
— Товарищи офицеры, начинаем совещание по завтрашним учениям и полетам. Командиры экипажей, познакомиться с командирами групп спецназа, объяснить, куда и во сколько подходить, кто куда летит, точку высадки, все обговорить и решить сегодня. Полковник Иванов, ставьте задачи и начинайте совещание.
