Владимир Ходанович - Блокадные будни одного района Ленинграда
6 декабря 1941 г. прекратилось центральное отопление жилых зданий. Исполком вынес решение «О снабжении населения кипятком», а в конце декабря Управление милиции города известило население «о проведении годового технического осмотра авто-мототранспорта г. Ленинграда»[444].
Когда встали трамваи на проспекте Стачек, от железнодорожного виадука до Нарвских ворот пустили маневровый паровоз с одним трамвайным вагоном, окрещенным «подкидыш». «Курсировал он нерегулярно. То обстрел начнется, то дрова кончатся или вода в тендере замерзнет»[445].
К концу декабря трамвайное и троллейбусное движение в центре города практически прекратилось. «При обесстекливании квартир приходилось переселяться к родственникам или знакомым. Этим пользовались воры»[446].
1 октября 1941 г. Исполком своим решением «О порядке заделки поврежденных окон» обязал председателей райисполкомов и руководителей предприятий и учреждений «обеспечить закрытие всех ранее выбитых окон в пятидневный срок, а в дальнейшем обеспечить такой порядок, при котором выбитые стекла заделывались бы в течение 24 часов». «Заделку выбитых окон производить в наружных рамах фанерой по-зимнему: на шпильках и с применением замазки». «При заделке внутренних рам применять картон, тарную дощечку и другие материалы с заделкой их также по-зимнему»[447].
Дом № 9 по Сутугиной улице.
«Папу призвали в армию рядовым в один день вместе со старшей сестрой Ниной —16 сентября 1941 года. Папе уже исполнилось 46 лет, он считался добровольцем, Нине было 19 лет, она училась в Ленинградском Университете.
Мы с мамой остались одни в квартире. Мама тоже трудилась на „Красном треугольнике“, на расстановке брака резиновой обуви, но ее перевели в охрану.
Я и мама получали очень маленький паек – 125 г и 250 г хлеба и, чтобы не умереть голодной смертью, устроились на пивзавод им. Степана Разина, мыли бочки из-под пива, могли иногда выпить остатки. На обратном пути домой, я помню, как тянули с мамой на веревке кусок бревна, чтобы топить железную плиту (дрова тоже были на вес золота). Спали в войну так: протапливали плиту на кухне, грели кирпичи для мамы (она спала на длинном кухонном столе), я и [сестра] Нина (когда она приходила к нам на побывку из госпиталя) спали на самой остывающей плите, на которую сверху постилался матрас»[448].
Дмитрий Семенович, Анна Андреевна, Нина и Валя Купцовы. Фото 1933 г. Публикуется впервые
Дом № 50 по проспекту Газа.
«В большой комнате, разгороженной на 4 комнаты с помощью занавесок, жила наша семья: папа, мама, я и моя сестра 11 лет. В другой части комнаты жила семья бабушки. <…> Мама работала на шинном заводе[449]. Когда начались страшные бомбежки, мы с сестрой прятались под кровать. Думали, что это спасет нас. <…> И вот началась страшная болезнь – цинга. <…> Человек страдал, болело все тело. Часто возникало еще одно заболевание – водянка. Вот этими-то болезнями и страдала наша семья. Так умерли наши бабушка и дедушка, и мама положила на их глаза пятаки, а мы их снимали. <…> В углу стоял таз со снегом, его растапливали чугунным утюгом, который нагревали на буржуйке. Этой водой мама мыла нас.
В это время пришло известие, что отец пропал без вести»[450].
Дом № 23/2 по Нарвскому проспекту.
«Папа работал[451] только до конца декабря. Силы его иссякли, он слег. На заводе ему выдали больничный лист на 4 месяца, сохранив рабочую карточку. Когда свет в доме полностью отключили, папа сделал „коптилку“, взял два небольших сосуда и специальный фитиль от керосинки, наполнил их керосином. Так горел небольшой огонек до апреля 1942 года. В квартире у нас было тепло: с осени были запасены дрова, мы их держали в одной из комнат.
В довоенное время в доме не было газа. Пищу готовили на примусе, керосинке, топили дровяную плиту на кухне, поэтому у нас сохранилось немного керосина. <…>
В основном, мы находились на кухне. В комнатах было холодно. Натопив дровяную плиту, сидели на ней, слушали радио, которое работало круглые сутки с небольшими перерывами, вспоминали дни довоенного времени»[452].
В начале декабря 1941 г. Исполком утвердил план выпуска «важнейших изделий в натуральном выражении» по Ленгорпромсовету на текущий месяц. Всего – тридцать наименований. Среди них: кровати, железные лопаты и сетки, «электрофонарики», одеяла байковые и стеганые, чулки, варежки. «Резина плоская», конверты, зубные щетки, авторучки. Пряжа, телогрейки, печи-времянки, совки, «тушилки для угля». Зубной порошок, «лампочки ночники», «портсигары (картон, обтянутый гранитолем)» и ложки столовые[453].
Ниже приведены два факта. Впечатление такое, что руководители Исполкома и его отделов, слушая радио, не «вспоминали дни довоенного времени», а, в отличие от ленинградцев, все еще пребывали в нем.
2 декабря 1941 г. Отдел местной промышленности Исполкома запросил две тонны бензина для изготовления из него резинового клея «для ремонта модельной обуви»[454].
И это – почти в тот же самый день, когда председатель Ленинского райисполкома просил Топливное управление «выделить для нужд Инфекционной больницы района 100 литров керосина. Больница с 22/ XI с. г. совершенно не имеет света, окна заколочены фанерой, т. к. стекла выбиты. В больнице имеется свыше двухсот больных, и ежедневно поступают новые…»[455].
Исполком пошел еще дальше Отдела местной промышленности. 15 декабря вынес решение «О мероприятиях по улучшению обслуживания населения города Ленинграда ремонтом обуви и одежды». Число пунктов по ремонту обуви и «по ремонту и индивидуальному пошиву одежды и белья» в течение декабря месяца 1941 г. надлежало увеличить[456].
25 декабря 1941 г. Ленинский районный исполком, рассмотрев ход выполнения постановления городского от 6 декабря «О снабжении населения кипятком», констатировал, что из 80 кипятильников в районе установлено только 23. И постановил: «В целях расширения сети общественного питания торгующих (курсив мой. – В. Х.) кипятком представить Тресту столовых помещения по двум адресам. Один – Нарвский пр., 3/25[457]; дом, или стоявший на территории закрытого в 1919 г. Староладожского Успенского женского монастыря, или под этим номером значилась закрытая в 1935 г. Казанская церковь (в ней в разные годы размещались склады, швейная фабрика и мебельное производство). Райисполком обязал Трест столовый в течение пяти дней «оборудовать и открыть» в этом доме чайную.
«Окно забито фанерой, остался только кусочек стекла размером 30х30 см, покрытый инеем толщиной с палец. Рядом стол, на нем коптилка – баночка с машинным маслом, в которое погружен самодельный фитилек. <…>
Перед самым Новым [1942] годом тетя Надя принесла мне елочку. Она была не более 50 сантиметров и не шла ни в какое сравнение с моими довоенными елками. Сколько себя помню до войны, в нашем доме был стандарт на минимальную высоту елки – 3 метра, так как высота потолка у нас была 3,2 м. Двадцать сантиметров оставлялись на шикарную серебряную пику. К пике прилагался огромный комплект стеклянных разноцветных шаров, в елочное великолепие входили фигурки из давленого картона и объемные игрушки, изображающие светофоры, домики и прочее. Конфет, золоченых орехов, яблок и апельсинов на ниточках в качестве елочных украшений у нас в семье почему-то не признавали.
Елка была поставлена в глиняный кувшин и обвешана только стеклянными игрушками. При первом же обстреле от сотрясения елка рухнула. Убрав осколки, я поставил елочку и вновь ее украсил. При очередном налете история повторилась. Так продолжалось до 13 января, Старого Нового года, после чего елка отправилась в буржуйку»[458].
С конца ноября до конца декабря 1941 г. Ленинский райисполком на каждом своем заседании рассматривал заявления (целые списки!) жителей района выдать («возобновить») им продовольственные карточки взамен украденных или потерянных. Встречаются адреса заявителей: Нарвский проспект, Бумажная улица, набережная Бумажного канала, Лифляндская улица (д. № 1/3), проспект Газа[459].
В информационных сводках работников органов ВКП(б) о настроениях населения упоминается работавший магазин № 7 на улице Калинина (Кировский район), где отоваривали продовольственные карточки (январь 1942 г.)[460]. Продовольственный магазин № 7 Северо-Западной конторы «Торгречтранс» располагался в доме № 40-б.
