Иван Стаднюк - Место происшествия - фронт
Самое трудное было переходить шоссейные дороги. Терпеливо выжидали, выслеживали врага. Держали путь туда, где ночью висели в небе ракеты, куда днем пикировали немецкие бомбардировщики.
Отряд заметно увеличился. В него вливались мелкие группы «окруженцев», пробивающихся на восток.
Возле большой деревни Ячейки взяли у колхозников для нужд Красной Армии шесть лошадей. Колхозники с радостью отдали коней и еще принесли в лес три седла, только взамен потребовали оружие — хотя бы по винтовке за лошадь.
Теперь часть боеприпасов и продукты вьючили на лошадей. Один конь шел под младшим политруком Марининым: раненая нога Петра давала себя знать.
Лес, лес и лес… В верхушках сосен резвится ветер. Шумя и посвистывая, он спадает вниз и перебирает невидимыми руками листья густого подлеска — орешника, клена, граба. Петру чудится, что где-то недалеко шумит водопад. И странно — этот лесной шум кажется ему зеленым… Зеленый лесной шум. И жужжание пчелы — зеленое, и грива коня… И запах прелой листвы, взбитой десятками солдатских ног и копытами лошадей, тоже кажется зеленым. Перед глазами чертит замысловатые линии зеленая искра… Петр уже ничего не видит и не слышит. Лес навеял на него зеленую дрёму, и он забылся в коротком тревожном сне.
Позади трудная, полная опасностей ночь. Вчера немецкий самолет разбросал над лесом листовки. В них предлагалось красноармейцам сдаваться в плен. А на обороте листовок — инструкция о том, как выводить из строя автомашины, принадлежащие воинским красноармейским частям. Немецкие специалисты рекомендовали бросать в баки с горючим по щепотке сахару… Вот Маринин и решил воспользоваться этим советом при первой же встрече с немецкими машинами.
Но сахару в отряде не оказалось. Маринин решил заменить его солью, которую добыли в одной деревушке.
А когда наступила ночь, начали действовать. Заприметили огромную немецкую автоколонну, остановившуюся на ночевку на окраине какой-то деревни… Удалось засыпать соли в баки всего лишь двенадцати машин. А потом немцы обнаружили убитого часового и подняли тревогу. Но сержант Стогов с группой бойцов, прежде чем скрыться в лесу, успел высыпать остатки соли в два бензовоза…
Маринин услышал, как зачавкало под ногами лошади болото, и проснулся. Пропустил мимо себя отряд, шедший вразброд, колонной по два. Увидел, что люди устали. Особенно тяжело было раненым. Когда снова вошли в чащобу соснового леса, передал по цепи команду:
— Стой!.. Привал!
Солдаты, сняв оружие, молча валились на траву. Маринин спешился и, пустив пастись коня, достал топографическую карту. Вместе со Стоговым вышел на опушку леса.
Из густой поросли молодого ельника смотрели на дорогу, которая в километре от них простерлась за ржаным полем. На дороге застыла огромная колонна немецких грузовиков. У всех подняты капоты, и было видно, как, забравшись под них, копались в моторах водители.
— Не зря ночь поработали! — Маринин радостно хлопнул по плечу сержанта. — Стоят!..
Отряд тем временем продолжал отдыхать на поляне.
Никто не придал значения тому, что высокий рыжий солдат по фамилии Ящук, оставив на траве свой ручной пулемет и прихватив вещевой мешок, воровато оглянувшись на товарищей, подался в кусты.
— Ты куда, Ящук? — окликнул его кто-то.
— До ветру.
За кустами он остановился, прислушался, не идет ли кто следом за ним, и вдруг кинулся бежать в глубь леса…
Вскоре на поляну возвратились младший политрук Маринин и сержант Стогов.
— Барахлят фашистские машины, товарищи! — радостно сообщил Маринин.
— Вся колонна загорает, — подтвердил Стогов.
И тут сержант заметил сиротливо лежавший на траве ручной пулемет.
— А где Ящук? — удивился он. — Ящук!
Ответа не было. Стогов и Маринин прошлись в глубь леса и в кустах наткнулись на брошенное красноармейское обмундирование. Ясно: здесь дезертир переодевался в гражданский костюм… Это первое дезертирство из отряда.
Сержант Стогов в ярости бросился бежать дальше в чащу леса, надеясь настигнуть подлеца.
Вдруг он остановился и взмахом руки позвал к себе младшего политрука. Вскоре они уже вдвоем сквозь кусты орешника смотрели на небольшую поляну, сплошь занятую отдыхающими красноармейцами.
— Оцепить! — коротко приказал Маринин сержанту, а сам, держа наготове автомат, вышел на поляну.
Красноармейцы, заметив неизвестного, вскочили на ноги, схватились за оружие.
— Кто старший? — строго спросил Петр.
— Нету старших.
— Здесь каждый сам себе начальник, — послышались в ответ голоса.
— Это как же? — недоумевал Петр. — Ну, а кто хотя бы охранение назначает?
— Зачем здесь охранение? — ответил коренастый боец с чуть раскосыми глазами. — В лесу все слышно. Треснет сучок, мы в ружье.
— Эх вы, вояки… А ну, слушай мою команду! В две шеренги становись!
Солдаты переглянулись. Некоторые пытались строиться, но большинство стояли на месте.
— Зачем же строиться? — спросил кто-то.
— Что значит «зачем»? — нахмурился Петр. — Или считаете, что уже конец, крышка?
— Насчет конца никто не говорит, — ответил тот же боец. — Кишка тонка у фашистов, чтоб русских побороть. А нам, верно, крышка, видать.
— Больно спешите панихиду по себе петь. — Маринин оглядел суровым взглядом солдат. — Кто отказывается выполнять мой приказ, отойдите вправо. Вон туда, под охрану.
Бойцы с недоумением посмотрели в ту сторону, куда указывал рукой младший политрук, и заметили, что там из кустов на них направлены стволы винтовок, пулеметов. Оторопело оглянулись вокруг и увидели, что вся поляна окружена. После минутного замешательства, сконфуженные, начали проворно становиться в строй.
— Ну вот, так-то лучше, — заключил довольный Маринин, оглядывая строй. — Можно хоть поговорить, как военный с военными.
Подошел сержант Стогов.
— Составьте список пополнения нашего отряда, — приказал ему Маринин. — По красноармейским книжкам — с указанием частей, места рождения, призыва и времени принятия воинской присяги. Документы смотреть внимательно.
— Есть!
Стогов принялся за дело, а Маринин продолжал знакомиться с отрядом.
— Коммунисты есть?
— Нет, молодежь все. Комсомольцы есть.
— Я комсомолец!
— И я.
— И я.
— Я тоже! — раздавались голоса.
— Прекрасно, — радовался Петр.
Вдруг его внимание привлек стоявший на левом фланге человек с зелеными петлицами на гимнастерке; в каждой петлице — по два кубика. Сам коренастый, плотный, и очень знакомое лицо… Вглядевшись в него, Маринин вдруг узнал… Семена Либкина! На носу техника-интенданта не было, как всегда, очков, и от этого лицо его казалось каким-то странным, чужим. Близорукие глаза непрерывно щурились.
— Техник-интендант Либкин? — шагнул к нему Петр.
— Ах, это вы, юноша? — без особого энтузиазма ответил тот. — Слышу знакомый голос, а распознать без очков не могу… Теперь узнаю.
Отошли в сторонку, чтобы не мешать сержанту Стогову составлять списки.
— Удивительная встреча! — все еще не мог прийти в себя Петр.
— А чему удивляться? — устало ответил Семен. — Я сейчас бы не удивился, если б даже самого себя в лесу встретил.
Начались взаимные расспросы.
Либкин поведал Маринину историю своего побега из плена.
— Задавил одного гада, а майора перепугал до смерти и выскочил из самолета. Добро, что взлететь «юнкерс» не успел… Ну а потом — в рожь, в кустарник. Удирал, сколько сил было. Только вот очки потерял! — сокрушался Семен. — Теперь слепой. Заметил ночью в поле коня, хотел поймать, чтобы подъехать на нем. А подойти боюсь — никак не разберу, где у него хвост, а где грива. Вдруг цапну за зад, а он ногой в зубы. Так и пошел пешком… Потом пристал к этим ребятам…
25
Одиннадцатый день шла война…
Отдых в глубине леса близ шоссе, по которому катился непрерывный поток немецких танков, артиллерии, грузовиков, был тревожным. Отряд Маринина ждал ночи, чтобы незаметно переправиться через небольшую с заболоченными берегами речку Птичь — приток Припяти.
Перед вечером из разведки вернулась группа солдат. Старший группы доложил Петру:
— Путь разведан до дороги, что идет за Птичью с севера на юг. Дорогу можно перейти в любое время. Когда возвращались, то в лесу, в двух километрах отсюда, обнаружили замаскированную машину. На посту стоит красноармеец — уже пятый день. Ждет, что за ним вернутся…
— Что в машине?
— Не говорит…
— Может, продовольствие? — забеспокоился Либкин. Он теперь ведал продснабжением отряда.
Через двадцать минут Маринин, Либкин и пять бойцов были у машины.
Вид у красноармейца, охранявшего грузовик, был страшный: потемневшее, густо заросшее лицо с ввалившимися щеками, глаза точно больные трахомой; гимнастерка заскорузла от пота и пыли, и, может быть, поэтому комсомольский значок на ней сверкал такой неестественной свежестью и чистотой.
