Борис Бурлак - Левый фланг
Вера поморщилась: ее, кажется, впервые назвали так просто, буднично — женой, и это почему-то резануло слух.
Узнав, что майор тоже родился и вырос в Оренбурге, хозяин прослезился, начал расспрашивать, как теперь выглядит город, целы ли кадетские корпуса, жив ли кто из Панкратовых, Мальневых, Юровых и прочих тузов степного края. О городе Константин мог еще кое-что рассказать, а всех этих Панкратовых и Юровых знал лишь по старым названиям самых больших домов и самых больших оренбургских мельниц. С Геннадием Андреевичем его разделяла не просто четверть века, а и весь новый, революционный век. Особенно эта разница обнаружилась дальше, когда хозяин живо заинтересовался тем, на каких условиях можно открыть хотя бы лавку в случае возвращения на родину. Тут уж Вере совсем стало не по себе от наивных вопросов интеллигентного хозяина и слишком популярных объяснений Константина. Она извинилась, сказав, что подышит немного свежим воздухом.
На улице ее поразило, как ярко освещен Белград, несмотря на близость фронта. Где-то пели знакомую песню из старого боевого киносборника, который она смотрела в первый год войны:
Помнишь годину ужаса,
Черных машин полет…
Вера долго бродила по Милошевацу. Никто не спал, отовсюду доносились русские песни.
«Такой же белокурой и совсем молоденькой была и моя Марина», — вслух произнесла Вера слова хозяина. Значит, и тогда, в гражданскую войну, любовь сопутствовала людским мукам? Ну конечно! Об этом написано столько книг, сложено столько песен. Так что ты не исключение. А тебе все как-то неловко перед солдатами. Ну что поделаешь, если суждено полюбить на фронте. И не нужно сгорать от стыда, не надо низко опускать голову. Да, ты счастливая, но ты каждый день под огнем, под пулями. Это, может, еще тревожнее, чем жить одними письмами любимых, что там, далеко в тылу. Недаром они с Костей ждут не дождутся друг друга, когда он или она уходят на передний край. И все-таки, сознайся, что ты никому на свете не уступишь такого мученического счастья. Ведь любовь сильнее смерти. И не только в сказке, но и в жизни, и на фронте, и повсюду. Любовь в каждом, кто идет на смерть, кто побеждает ее в рукопашной схватке. В самом деле, если бы не было любви, то сколько бы еще людей погибло на войне.
Вера озябла и вернулась в дом. Константин продолжал читать хозяину политграмоту. Теперь они просидят до утра, а завтра ведь парад и после него обычный дневной переход к фронту. Она послушала их немного и ушла в другую комнату, где, может быть, жила та самая Марина, за которой Геннадий Андреевич потянулся на чужбину. Вот это уже трагедия. Любовь сильнее смерти, но к чему она без родины?..
С восхода солнца заиграли оркестры, вдоль шоссе начали выстраиваться полки. Не только Вера, даже Зарицкий был удивлен, что в дивизии сохранился не один комплект духовых инструментов и что нашлись свои музыканты в частях.
Автомобильная колонна штаба дивизии вступила в город первой, за ней маршировали, держа равнение, батальон за батальоном, и, поотстав на парадную дистанцию от пехоты, шла моторизованная артиллерия. Правда, настоящего парада все-таки не получилось: ждали, что в центре города Белградскую дивизию встретят маршал Толбухин и маршал Тито, но у них, как видно, были неотложные дела. Зато тысячи горожан образовали бесконечные шпалеры на всем пути от южной окраины до чудом уцелевшего моста через Саву.
Югославская столица была удивительно похожа на русские города, которые остались далеко на северо-востоке, и каждый из солдат почувствовал себя как дома. Конечно, на улицах попадались темные провалы разрушенных домов, кое-где были срезаны огнем углы перекрестков, но люди, населяющие город, воспрянули духом. Среди них выделялись нарядно одетые молодые сербки и четкие фигуры партизан. Все неистово махали руками, поодиночке и слитно выкрикивали слова приветствий, подбегали с цветами к машинам, орудиям, гарцующим коням, а ребята — ох, уж эти ребята любой страны! — важно пристраивались за пехотными колоннами и провожали их до самого берега Савы. Но особый восторг вызывали у белградцев русские женщины: Вера Ивина, Раиса Донец, Панна Михайловна не знали куда девать цветы, а им все дарили новые, и они, как невесты в этом необыкновенном свадебном поезде, то и дело кланялись направо и налево. Нет, строгого традиционного парада не вышло; однако эта встреча так взбудоражила всех, что даже не в меру щепетильный Некипелов, глядя на генерала Бойченко, решил, что сейчас не до соблюдения правил воинского церемониала. Комдив пропускал мимо себя полк за полком, довольный и тем, что народ сплошь не запрудил весь центральный проспект, — благо, оставался узкий коридор на мостовой. Рядом с ним на открытом автомобиле стоял полковник Строев. Он был растроган и плохо различал знакомые лица офицеров — все слилось в один ликующий людской прибой, среди которого то совсем терялись, гасли, то опять взмывали к небу сильные трубные звуки марша. Проплыло знамя бондаревского полка. Проехал на своем горячем Орлике Бахыш, потом Дубровин, и снова батальоны и шпалеры горожан сомкнулись.
Только к полудню головной полк, вразнобой протопав по Савскому мосту, достиг западного пригорода столицы — Земуна, который оказался битком набитым болгарскими войсками. Теперь уже русские, в свою очередь, приветствовали болгар: «Добре дошли, братушки!»
ГЛАВА 13
На всей придунайской равнине застоявшийся, горьковатый от пожухлых трав декабрьский туман. В нескольких метрах ничего не видно. В нескольких километрах от передовой ничего не слышно. Трудно дышать. Трудно идти. Вязкая белая муть заполнила все пространства между землей и небом. Самолеты не летают. Пушки не стреляют. Война тяжело переворачивается с боку на бок.
Дивизия Бойченко получила новую задачу: наступать на северо-запад, в общем направлении на город Осиек, поддерживая тесную, локтевую связь с 1-м Пролетарским корпусом Народно-освободительной армии Югославии. Надо было отбросить немцев подальше от Белграда, и кому же, как не Белградской дивизии, сделать это. За три дня изнурительного марша по низкому берегу Дуная, который местами перехватил заливчиками прибрежную дорогу, стрелковые полки дьявольски измотались, парадного глянца как не бывало; солдаты шли, точно против ветра, клонясь в тумане всем корпусом вперед. На четвертый день остановились передохнуть в маленьком городке Шид, который только что освободили партизаны, — в кюветах еще валялись трупы гитлеровцев. Отсюда уже совсем близко до передовой.
Комдив вызвал к себе Строева, чтобы посоветоваться перед тем, как принять решение.
— Будем воевать, Иван Григорьевич, — сказал он, когда полковник, сняв захлюстанную плащ-накидку, подошел к столу, накрытому длинной склейкой новых листов двухсотки. — Посмотрите, какие топи. Везет же нам — прямо с гор да в болото.
— Одно другого стоит. Но попробуем.
«А ты становишься все более самоуверенным, — подумал генерал. — Чувствуешь поддержку с в е р х у».
— Смотри, Иван Григорьевич, вот он, Осиекский выступ. На его острие город Вуковар. Хорошо бы срезать этот клинышек. Но подступы к нему прикрыты сплошными топями. Как ты думаешь, почему командующий фронтом завернул весь наш корпус именно сюда, в болотный угол между Дунаем и Дравой?
— Конечно, нам бы куда удобнее сразу махнуть на север, там главные силы фронта.
— А ты не иронизируй.
— Я вполне серьезно, хотя, верно, без иронии в таком положении не обойтись. Думаю, что маршалу Толбухину важно сейчас, когда развивается наступление севернее Дравы, сковать немцев тут, южнее устья.
— Цель?
— Не дать противнику нанести контрудар во фланг нашей главной группировки, которая, судя по всему, пойдет на окружение Будапешта с запада.
— Допустим, — сказал Бойченко и для себя отметил: «А ты, пожалуй, прав, черт возьми». — Допустим, допустим, — раздумчиво повторил он. — Однако нельзя полностью исключать и другой вариант.
— Какой же? — быстро спросил Строев.
Командир дивизии помедлил, взял толстый цветной карандаш.
— Наступление в глубь Хорватии. Ведь не случайно на подходе еще и болгарская армия.
— И все-таки центральная задача — окружение и разгром будапештской группировки противника. Пока немцы в Будапеште, нечего и думать о Хорватии. А мы тут — лишняя гирька на ногах немцев.
— Гирька, гирька…
— Да, вроде бы довеска. Так было в Белградской операции, так будет, возможно, и в Будапештской.
«Рассуждает, как генштабист», — недовольно повел плечами командир дивизии и сказал тоном старшего:
— Ну, хватит, давайте работать.
Они просидели над картой больше часа. Теперь их интересовали лишь эти три километра фронта, отведенные дивизии в топком междуречье Дравы и Савы. Левее действовали партизаны, и надо было позаботиться о том, чтобы надежно обеспечить стык. Строев посоветовал двинуть туда бондаревский полк, которому еще при жизни старого командира — Ивана Бондаря — всегда поручались самые трудные задачи. Генерал охотно согласился. В оперативное подчинение Мамедова решили передать истребительный противотанковый дивизион и две гаубичные батареи артполка, тем более, что рассчитывать на поддержку с воздуха очень-то не приходится, погода нелетная. Но как матушке-пехоте наступать по такой трясине? Если бы крепкий морозец-утренник, — тогда другое дело. Однако прогноз погоды неутешительный: днем — туман, ночью — ноль градусов, а при нуле всего тяжелее месить грязь — до судорожной боли стынут ноги. Значит, остается одно: срочно готовить штурмовые мостики, фашины. Без них и шагу не ступишь по гиблым топям.
