Свен Хассель - Трибунал
— Вылижешь их дочиста, как только закончим дела здесь!
Дрожащими руками я связываю руки фельдфебеля за расстрельным столбом.
— Крепче, — кричит в ярости майор. — Что это за узел?
Он вырывает у меня из рук вторую веревку и сам привязывает ноги фельдфебеля.
— Такого злобного ублюдка, как ты, я еще не встречал! — гневно говорит фельдфебель и плюет майору в лицо.
— Спятил?! — вопит майор. — Я тебе за это… — и умолкает, поняв, что ничего сделать фельдфебелю не может.
— Знаешь, ты гнусная тварь, — презрительно говорит фельдфебель. — Рано или поздно кто-нибудь привяжет к столбу тебя!
— Ошибаешься, — рычит в ярости майор. — Такое происходит только с ничтожествами вроде тебя!
Он резко поворачивается и подходит к следующему столбу, где помогает Хайде привязать рядового.
Потом осматривает веревки, которыми привязан оберст. Грегор завязал их еле-еле. Он одержим мыслью о бегстве оберста. Майор в ярости орет на Грегора.
Приговоренного генерала он привязывает сам.
— Прицельные лоскуты, — нетерпеливо кричит майор Старику. — Прицельные лоскуты, фельдфебель!
Он уже в такой злости, что хочет все сделать сам. Вырывает лоскуты из рук Старика и вешает их на шею приговоренным.
— Священник, — кричит он, повернувшись к наблюдателям, — куда он делся, черт возьми?
Из домика, спотыкаясь, неуклюже выходит священник с Библией в руке.
— На кой черт, по-твоему, ты здесь?! — орет майор, дошедший до белого каления.
Священник от испуга роняет Библию, поднимает и вытирает ее. Бормочет что-то неразборчивое каждому из приговоренных. Потом ковыляет обратно в домик, словно хочет спрятаться.
— Командуй, фельдфебель! — рычит майор, расстегивая кобуру.
— От-деление! Равнение направо! — хрипло приказывает Старик.
Они шумно равняются. Малыш роняет винтовку. Пожимает плечами и виновато улыбается красному, как рак, майору.
— Смотреть перед собой! Целься!
Еще одна винтовка стучит о землю, и вестфалец падает ничком.
— Сборище нервозных старых дев! — злобно бранится майор. — Слабаки! Неженки!
— Пли! — приказывает Старик. Грохот выстрелов сотрясает весь Морелленшлюхт.
Маленькими молниями сверкают фотовспышки пропагандистов.
Рядовой-пехотинец обвисает на веревках, грудь его вся в крови. Вестфалец лежит среди кустов вереска в обмороке. Каска свалилась с его головы и наполняется дождевой водой.
— Оружие — заряжай! — командует Старик, отводя глаза от столбов.
Клацают затворы, в патронниках новые патроны.
— Целься!
Лучи прожекторов перемещаются к следующему столбу.
Фельдфебель люфтваффе выглядит в ярком свете белым, как мел. Даже его кроваво-красная тюремная роба кажется белой.
— Пли!
Винтовки грохочут снова, от бруствера в противоположном конце раскатывается эхо.
Фельдфебель так крепко привязан к столбу, что остается стоять вертикально. Лицо его выглядит ужасно. Пуля оторвала часть его верхней губы, разбила зубы и десны.
Прожектора гаснут, и сквозь дождь в третий раз звучит команда:
— Заря-жай! Целься!
Лучи света останавливаются на оберсте, тот смотрит в них с язвительной улыбкой. В этом ярком свете он не может видеть своих палачей.
— Прости нам наши грехи, — лицемерно бормочет священник.
Гремят выстрелы.
Оберcт поникает и висит на веревках, будто сломанная ветвь.
Темнеет. Прожектора гаснут, дождь усиливается. Ветер кружит сухую листву на расстрельной площадке.
Малыш выкрикивает в дождь длинное, злобное ругательство.
Майор резко поворачивает голову и смотрит на него.
Малыш только пожимает плечами.
Офицер военно-юридической службы подходит к генералу Вагнеру и что-то тихо говорит ему.
Майор подает знак Старику.
— Целься! — приказывает Старик.
Прожектора вспыхивают снова.
Генерал гордо улыбается.
— Пли! — раздается приказ Старика сквозь шум дождя.
Стволы винтовок ходят туда-сюда. Четыре казни подряд — это слишком. Выстрелы раздаются нестройно.
Генерал вопит от боли. Ни один выстрел не оказался смертельным. Две винтовки со стуком падают в вереск. Двое людей упали в обморок.
Майор истерично кричит:
— Стреляйте! Стреляйте!
Старик смотрит на него непонимающе, не знает, что делать. Все отделение лишилось присутствия духа.
Порта с Малышом резко поворачиваются и спокойно уходят, положив на плечо винтовки, словно охотники на уток по пути домой.
Несколько фонариков разрезают лучами темноту.
— Выключите их! — кричит кто-то.
Подбегает врач. Тяжело раненный генерал душераздирающе кричит.
Смертельно бледный майор в смятении смотрит на него. Потом берет себя в руки, достает из кобуры вороненый «вальтер», подбегает к столбу и приставляет дуло к затылку раненого генерала. Раздается только щелчок.
Майор, пошатываясь, смотрит на пистолет. Глаза его странно блестят. Вынести такое испытание трудно даже бесчувственному офицеру полиции вермахта.
Старик внезапно распрямляется.
— Целься! — бешено кричит он.
Полуошалелое отделение целится.
Расстрельный столб в темноте виден смутно. Никто не думает включать прожектора. Старик стоит спиной к столбу, смотрит на отделение.
— Пли! — пронзительно кричит он.
Вразнобой раздаются выстрелы.
Майор издает долгий, пронзительный вопль и падает на землю.
Среди наблюдателей неистовое смятение. Группа старших офицеров с двумя генералами во главе бежит в нашу сторону.
— Разрядить винтовки, поставить на предохранитель! К но-ге! — приказывает Старик с отработанной фельдфебельской четкостью.
Генералы останавливаются прямо перед отделением. Растерянно смотрят на нас, затем на казненного генерала с изрешеченной грудью, повисшего на веревках, потом на майора, лежащего в луже крови сбоку столба. Лицо его превратилось в кровавую кашу, большая часть шеи вырвана.
Старик щелкает каблуками и подносит руку к краю каски.
— Приказания выполнены, герр генерал!
— Благодарю, благодарю, — пищит в растерянности пехотный генерал. Он еще не совсем понял, что произошло.
Другой генерал снова смотрит на мертвого майора.
— Это всецело его вина, — кричит он, словно оправдываясь. — Наставлениями запрещено появляться перед расстрельной командой! Будем считать это досадным несчастным случаем!
— Как насчет заключительных выстрелов? — спрашивает врач.
У какого-то обер-лейтенанта внезапно появляется в руке пистолет. Он твердым шагом переходит от столба к столбу. Всякий раз, когда останавливается, раздается неприятный хлопок. Последним оказывается генерал.
Обер-лейтенант бросает взгляд на лежащего майора, потом убирает пистолет в кобуру.
Появляются двое санитаров с бумажными мешками. С трудом заталкивают тела в мешки.
— Помогите нам! — кричат они Порте и Малышу, которые разговаривают, стоя с двумя саперами у ближайшего грузовика.
— Это не наша обязанность, — резко отказывается Порта. — Мы не мусорщики!
— Шкуры! — кричат им санитары.
— Хотите попытать счастья? — спрашивает Порта, сдавая карты на четверых перед саперами.
Один нерешительно кладет пять марок, другой две марки.
— Что за черт? — презрительно кричит Порта. — Это что, сбор на благотворительные цели? Ставки не меньше ста марок!
— Ты, видно, помешанный, — говорит один из них, но с этими словами кладет сотню.
Порта переворачивает остаток колоды.
— Видишь, — усмехается он, когда сапер выигрывает, — просто, не так ли?
И придвигает к нему две сотни.
Когда саперы выигрывают четыре раза подряд, Порта предлагает увеличить ставки.
— Ставим по пятьсот марок, — предлагает он с деланной улыбкой.
Но саперы побаиваются. Они ставят четыреста марок и снова выигрывают.
— Жалеешь, что не поставил пятьсот, а? — лукаво спрашивает Малыш, поглаживая сотенную банкноту.
— Еще бы, — разочарованно отвечает один из них и выкладывает все свои деньги. Гораздо больше, чем уже выиграл.
— Будешь делать ставку? — спрашивает Малыш, слегка толкая другого сапера.
Тот угрюмо кивает и опустошает карманы.
— А ты? — спрашивает он, глядя на Малыша.
— У меня дурное предчувствие, — отвечает Малыш и кладет сто марок.
Порта открывает свою карту. Туз пик.
У саперов — десятка и пятерка. У Малыша — король.
— Вот такие дела, — вздыхает Порта, сгребая деньги. — Почему не рискнули в прошлой партии? Были бы теперь богачами. Ну что ж, пока! — говорит он, идя к другому грузовику, в который взбирается наше отделение.
Санитары бросили последнее тело в тюремный фургон. Хлопает дверца, и вскоре эти машины скрываются за гребнем холма.
Как только мы приезжаем обратно в казарму, нам выдают шнапс и особый паек.
