Валентин Стариков - На грани жизни и смерти
— Что у вас произошло, если это не секрет? — спросил я моего знакомого, сдержанным кивком головы показывая на них.
— О! Пустяки! — громко сказал он. — Вчера у нас был небольшой банкет…
Уловив, о чем идет речь, офицеры засмеялись. Потом один из них поднялся и провозгласил тост за успешную высадку английских войск в Африке. Все с энтузиазмом поддержали его. Я тоже пригубил свою рюмку.
За столом разговорились.
— У нас довольно часто бывает так, — продолжал мой собеседник, видя, с каким интересом я разглядываю живописный синяк под глазом у сидящего против меня очень молодого человека. — Давайте выпьем за нашего гостя, — неожиданно закончил он.
Все с готовностью подняли свои рюмки.
— Я предлагаю выпить за второй фронт, — сказал я.
— О кэй, — раздалось несколько одиночных голосов. Особого энтузиазма я не уловил. Мне еще раз захотелось продолжить разговор о втором фронте, но, вспомнив ответ тогда, в Доме офицеров, решил, что эта затея бессмысленна. Разговор мог не получиться и на этот раз.
Говорили о разных пустяках, преимущественно на мужские темы. Я слушал довольно рассеянно, думая, не пора ли идти. Когда я отодвинул свою тарелку, мои знакомый счел нужным прервать общий разговор и предложил мне пройти с ним в его комнату. Я не возражал, поскольку был его личным гостем. По регламенту, который я установил себе, у меня оставалось еще минут 20.
«Интересно, о чем он будет сейчас спрашивать?» — думал я, поднимаясь по лестнице. Комната его находилась на третьем этаже — небольшая, скромно обставленная: кровать, платяной шкаф, стол, два стула.
В дверь постучали. Вошел человек средних лет, с густой вьющейся шевелюрой, в гражданской одежде.
«Кажется, еще один русский эмигрант», — подумал я, присматриваясь к незнакомцу. Мы познакомились. Я не ошибся. Он сразу стал рассказывать о себе.
— Мой отец — русский эмигрант. Мы жили в Подмосковье. Я хорошо помню Россию и люблю ее.
Я хотел было спросить: «Так почему же не возвращаетесь?», но воздержался.
— Не кажется ли вам, что Россия возвращается к старым порядкам? — неожиданно спросил мой новый знакомый.
— То есть как? — удивился я. — К старому времени? А по какому признаку вы делаете такое заключение?
— Да взять хотя бы погоны, которые снова ввели в вашей армии.
Я засмеялся.
— При чем же здесь старые порядки? Погоны есть почти во всех странах, и это никак не влияет на сущность государственного строя.
У моего нового знакомого был вообще странный взгляд на некоторые вещи.
— Возможно, я не прав, — говорил он, — но мне кажется странным ваше почтительное отношение к графам Толстым и другим старым писателям, к художникам, к классическому русскому искусству периода царизма.
Они не могли этого понять и, не получив от меня поддержки во всех этих рассуждениях и выводах, вскоре потеряли интерес к начатому разговору, а может быть, и вообще ко мне.
Я встал. Встали и они.
— Благодарю вас за приглашение, — сказал я, — приходите к нам. Мы часто бываем в офицерском клубе. Рад с вами встретиться там. А теперь, господа, разрешите мне удалиться. Меня ждут дела.
— Да, конечно. Благодарим за визит. До свидания!
Я направился на базу. Ко мне вошел Фисанович.
— Тобой интересовался Виноградов.
— Если понадоблюсь — вызовет, — сказал я.
Виноградов меня не вызывал. И только некоторое время спустя в каком-то частном разговоре в салоне береговой базы между прочим спросил:
— Чем это вас заинтересовали союзники?
— Очень уж настойчиво они меня приглашали в гости, и я решил сходить.
Я рассказал обо всем, что видел, в том числе и о банкетных синяках.
— Верно говорят, — сказал Виноградов, — в каждом доме свои порядки.
Мои же новые знакомые, встречаясь после этого со мной, ограничивались приветствиями и ничего не значащими короткими замечаниями по разным пустякам. К разговору о специальных проблемах больше не возвращались. И приглашений я больше не получал.
Поединок
Между тем нашей главной задачей попрежнему оставалась борьба с кораблями противника в море.
В последнее время в наших водах очень часто стали появляться немецкие подводные лодки. Они ходили одиночно и стягивались в стаи, когда выходили на курс большого конвоя. Поодиночке нападали на малые суда невоенного типа и топили их. Людей, пытавшихся спастись, уничтожали пулеметным огнем, не считаясь с тем, что среди них всегда было много женщин и детей. Часто немецкие лодки в надводном положении обстреливали артиллерийским огнем маленькие рыбацкие поселки, расположенные на малообитаемом северном побережье.
Подводные пираты обычно далеко обходили наши укрепленные пункты, держались подальше от береговых батарей и безнаказанно продолжали творить свое черное дело.
В распоряжении Северного флота была авиация, но она вся целиком в этот период содействовала войскам фронта, упорно сдерживающим натиск врага. Это очень усложняло борьбу с немецкими подводными лодками. После недолгих поисков наиболее эффективных действий командование решило использовать свои подводные лодки. И теперь перед нами ставилась задача противодействовать не только конвоям, но и подводным лодкам противника.
Спешно закончив очередной ремонт, мы отправились в боевой поход. В море наша лодка должна была находиться в абсолютно одинаковых условиях с преследуемыми нами немецкими кораблями. Преследуя, мы сами в любой момент могли подвергнуться нападению. Успех дела зависел от того, насколько внимательно и точно будет экипаж выполнять свои обязанности по боевому расписанию. Особую роль играли гидроакустики. Если они обнаружат вражескую подводную лодку первыми, значит, в лучшем положении будем находиться мы.
Наша лодка продвигалась к намеченному месту действий. Вокруг простиралась безбрежная синь океана. В прозрачном воздухе резко вырисовывалась тонкая, словно выведенная рукой чертежника, линия горизонта. Над нею поднималось оранжево-красное солнце, густые краски моря постепенно светлели и переходили в нежную лазурь. Восход солнца в океане не поддается описанию. Войну, опасность — все забываешь, очарованный этим прекрасным видением.
Подводная лодка, вспарывая острым форштевнем волну, бодро взбегала на ее пологий хребет, потом с шумом ныряла, зарываясь носом в расступающуюся пучину и оставляя за кормой широкий пенистый бело-розовый след.
Из центрального поста донесся голос штурмана, который все это время сидел над картой и заносил расчеты в записную книжку. Отложив карандаш, он взял измеритель и сделал на карте накол.
— Через пять минут придем в точку погружения, — крикнул он, подойдя к люку, чтобы можно было его слышать.
— Приготовиться к погружению! — летит команда через переговорные трубы по всем отсекам. В ту же секунду матросы поднимаются с коек и, захватив с собой ватники, надевая их на ходу, разбегаются по своим постам.
В центральный пост быстро вошел Смычков. Одной рукой застегивал китель, другой протирал глаза. На минуту он задержался возле контрольных приборов управления лодкой. По переговорным трубам из всех отсеков доложили о готовности к погружению. Смычков прошел по всем отсекам, проверил положение клапанов, клинкетов и приводов кингстонов. Такая проверка необходима всегда и, особенно, если корабль долго стоял на базе.
Но вот мы пришли в заданную точку. Пронзительный ревун и звон колокола громкого боя возвестили о срочном погружении. Боцман Хвалов, находившийся на мостике в качестве вахтенного сигнальщика, быстро скользнул по поручням вертикального трапа в центральный пост и занял место у горизонтальных рулей.
Я спустился последним, крышку рубочного люка задраивал, когда лодка уже погружалась.
По установившемуся порядку сразу после погружения последовала команда: «От мест погружения отойти, боевой смене заступить на вахту». Затем приступили к завтраку. Офицерский состав, за исключением вахтенного командира, собрался во втором отсеке за столом, на котором уже стоял завтрак, дымился горячий кофе. Как обычно, начался оживленный разговор о делах на фронте, а потом о наших будничных делах.
— Мы можем встретиться с подводной лодкой противника, — сказал я.
— Есть сообщение об этом? — спросил Щекин.
— Перед выходом в море я внимательно изучил все последние разведсводки и установил: каждый раз, когда в море идут наши большие конвои, подводные лодки противника стаями выходят на их перехват. Наш конвой должен был уже войти в Кольский залив, а подводные лодки возвращаются сейчас на свои базы.
И тут кто-то вспомнил случай с молодым гидроакустиком, который впервые с нами вышел в море. Лодка шла в надводном положении, когда Облицов нес свою первую вахту. Вдруг он взволнованно доложил:
