Глеб Булатов - Степь в крови
– Ты меня плохо знаешь, если думаешь, что я уйду.
Ландо подъехало к развилке дорог у подножия сопки. Кучер свистнул и щелкнул плетью, подгоняя лошадей вверх.
Минин спешился, но остался возле коня, держа его за узду. Коляска взобралась на холм и остановилась. Кучер на дрожках, коренастый смуглый казак, достал из-под подкладки цигарку и затянулся. Зетлинг напряженно смотрел на дверцу, гадая, кого увидит за ней.
Дверца отворилась. Из ландо, осторожно ступая на поросшую молодой травой землю, вышла девочка. Чепчик частью скрывал ее круглое белое лицо. Девочка была одета в ситцевое платьице с голубыми и желтыми цветами. Она не закрыла дверь за собой, и было видно, что в ландо больше никого не было. Минин с Зетлингом удивленно переглянулись.
Девочка сделала несколько шагов, осторожно ступая по изрытой телегами и конскими копытами земле. Она подняла глаза на Зетлинга и, сдвинув чепчик со лба, улыбнулась.
– Вы поедете с нами? – спросила девочка, все так же улыбаясь сомкнутыми губами и большими карими глазами.
Зетлинг промедлил секунду, сделал шаг навстречу к девочке и сказал:
– С удовольствием, юная леди. Но куда?
– Папа сказал, что вы с радостью поедете. Он сказал, что вы его не должны были забыть и что с радостью навестите его.
– Но кто ваш папа? Вы не ошибаетесь?
– Нет, что вы! – девочка широко улыбнулась. – Ах, извините, я не представилась! Меня зовут Тася, Таисия. С вашим другом я уже знакома, – девочка перевела взгляд на Минина и поклонилась, – вы тогда не взяли котят, и я отдала их в трактир. Хозяин обещал присмотреть.
Зетлинг повернулся к Минину. Ротмистр стоял нахмурившись, с недоверием смотря на довольного собой и жизнью, глубоко вдыхающего табачный дым кучера.
– Так вы едете? – спросила девочка.
– Да, наверное. Но вы не ответили, кто ваш папа. У меня много знакомых, и я не могу припомнить, кого вы имеете в виду.
– Вы боитесь? – спросила девочка. – Напрасно. Папа сказал, что если бы хотел вам зла, то отправил бы к вам не меня, а кого пострашнее. К тому же мы все очень любим Марию Александровну, и вам не причинят зла. Поедемте. Лучше вернуться в город до темноты.
– Да, поспешайте, барин! – трескучим смешливым голосом отозвался кучер. – Время лихое, а болтаться здесь ночью у меня нет желания. Седайте и поедем.
Вершину холма еще освещало закатывающееся на западе солнце, а снизу наползали сумерки. Ротмистр держал в поводу двух коней, нетерпеливо роющих землю копытами.
– Я поеду, – сказал Зетлинг.
– Мы подозреваем одно? – спросил Минин.
– Да. Видимо, сон оказывается явью.
– Так едемте же! – воскликнула девочка, оказалась у подножки ландо и ловко взобралась наверх. – Едемте!
Зетлинг кивнул головой Минину:
– Позаботься о Маше.
– Э, нет, брат! – громко ответил Минин. – Ты как знаешь, а я с тобой.
Минин вскочил в седло и, накинув на луку узду коня Зетлинга, поехал к коляске.
– А вот этого не положено! – грозно окликнул кучер. – Хозяин не велел!
– Да, вам нельзя с нами, к сожалению. Папа сказал взять с собой только Дмитрия Родионовича, – улыбка исчезла с лица девочки.
– Поезжай к Маше, – сказал Зетлинг и сел в ландо. – Я должен ехать один.
Минин скривил недовольную гримасу, но не ответил. Кучер, понукая лошадей, с трудом развернул коляску на разбитой узкой дороге и покатил под гору. Лошади набрали ход и помчали к городу.
Минин стоял на вершине холма. Он чувствовал утомление и стыд за то, что отправил друга одного, и, в конечном счете, безразличие от всеобщей мировой пустоты и неотвратимости. Александр Минин начинал свою взрослую жизнь счастливым человеком. Он гордился благородством своей крови и заслугами предков. Он с гордостью носил огромный золотой перстень с двуглавым орлом. Решив посвятить жизнь науке, не отказывал себе в радостях. Юность прошла для него в пирушках и кулачных боях, в пылкой любви барышень московского света, в изучении мистических течений раннего христианства. Он был счастлив в этом противоречивом круговороте. Но время шло. Прежние друзья уходили, любовь теряла свою притягательность и чистоту. Минин хотел бросить все и бежать от всех на Байкал или еще дальше. Жить тихо и одиноко, в кругу жены и детей. Ему не верили. Минину было одиноко и тоскливо.
Пришла мировая война. Фронтовой быт и отчаянные конные атаки увлекли вольноопределяющегося Минина. Благодаря отваге он быстро дослужился до ротмистра, но грянула революция. Униженный в своих лучших патриотических чувствах, причем униженный не сильным врагом, а подлым соотечественником, Минин бросил армию и бежал. Но бегство его закончилось еще большим позором и унижением. И теперь, будучи совсем одиноким и больше не веря ни в себя, ни в Россию, презирая ее народ, Минин жаждал одной лишь войны. Он желал рубить и быть разрубленным. Его тяготили Новочеркасск, следствие и вся закулисная мерзость, вскрывшаяся из-под савана лживых лозунгов. Минин не верил в победу Белого дела, он верил в возможность достойно умереть.
Опомнившись от раздумий, ротмистр с трудом различил вдалеке серую тень ландо. Он тронул коня и стал спускаться с сопки…
Ландо спустилось под гору и, замедлив ход, покачиваясь на рытвинах, покатилось к городу.
– Так кто ваш папа? Аваддон?
Зетлинг заглянул в глаза девочки и увидел в них грусть и раздражение.
– Не называйте его так. Я этого не люблю. Он хороший человек, а это дурное имя.
Зетлинг подумал, что быть дочерью такого человека – это огромная тоска и боль. Внешность девочки, одежда, рост, черты лица выдавали в ней совсем ребенка, может быть десяти или двенадцати лет. Но большие круглые глаза, смотрящие пристально, с грустью и улыбкой, словно говорили: «Нет, я не ребенок. К сожалению, я не ребенок».
– Нам далеко ехать? – спросил Зетлинг.
– Не беспокойтесь, мы остановились в одном доме на окраине. Там тихо и мило. Сейчас темно, но вот взойдут звезды и луна, и мы уже будем на месте.
«Похожа, – подумал Зетлинг. – Слог девочки и таинственность в глубоком грудном голосе – все от отца. И так же загадочна, чужда миру, но не враждебна ему. Она будто знает все и про всех, но не злится, не обижается, а лишь снисходительно улыбается чужой слабости».
– Вы мной интересуетесь? Думаете, что я похожа на папу? Верно, похожа. А разве должно быть иначе? – она оторвала взгляд от чернеющих пейзажей за овальным оконцем кареты и в упор посмотрела на Зетлинга.
Зетлинг отвел глаза.
– Так и должно быть. Но я не думал, что у вашего папы есть дети. Вы одна?
– Мы вдвоем с папой, больше у нас никого нет.
– А ваша мать? Вы знали ее?
– Нет. Она была скверной женщиной, и папа забрал меня еще в младенчестве. Я жила с воспитательницей, но несколько лет назад, после революции, папа взял меня. С тех пор мы неразлучны.
– Да, вы похожи, – задумчиво произнес Зетлинг.
– А вы не боитесь моего папу? Признайтесь, что чуточку боитесь.
– Если вам это доставит удовольствие, то признаюсь. Но вам, юная леди, мало знаком страх. Думаю, вашего отца боятся многие, но больше всех боится он сам.
– Почему?! – девочка возмутилась.
– Потому что он одинок. А все вокруг враждебны ему, а если служат, то из страха. Страх недолговечное чувство – когда он уходит, возникают ненависть и презрение. Это неизбежно.
– Да, вы правы, – девочка понурила голову. – Вы ему поможете, если он попросит? Папа говорил, что вы его враг, – она подняла глаза и испытующе посмотрела на Зетлинга, – но что вы хороший и благородный человек.
– Никто не может сказать о человеке вернее его врага, – Зетлинг улыбнулся. – Не берите в голову, юная леди. И не выдавайте мне тайн вашего батюшки, он сделает это хитрее вас.
Девочка замолчала и, загрустив, увлеклась мрачной степью за окном и яркими пятнами огней Новочеркасска. Свет ночного города отделял серую равнину от совершенно черного, начавшего накрапывать холодными каплями неба. Луна и звезды не загорелись. В Новочеркасск вслед за сумраком пришли порывистый ветер и непогода.
Ландо проехало по неосвещенным пригородам, причем кучер то и дело громко окликал кого-то, требовал уступить дорогу и разойтись. Из окна не было видно, с кем именно пререкается кучер и кто отвечает ему из темноты, но общая серость тротуаров, шум голосов и повозок выдавали оживленное движение кругом. Не въезжая в освещенный фонарями центр города, экипаж свернул у подножия Крещенского спуска, и Зетлинг через оконце увидел освещенную газовыми фонарями, укрытую кронами тополей и вымощенную камнем улочку. Дома здесь были не велики и не малы, они стояли поодаль, не теснясь. Со дворов экипаж встречал заливистый лай собак.
– Здесь тихо и прилично, – сказала девочка. – Мы живем в том доме справа.
Кучер остановил. Зетлинг вопросительно взглянул на девочку и, увидев в ее глазах подтверждение, вышел из ландо. Тася последовала за ним.
