Юрий Корчевский - Танкист живет три боя. Дуэль с «Тиграми»
– С чего ты взял, что я немец? – ответил Павел. – Я русский, свой, из разведки.
– О как! Тогда прости, формой твоей обманулся. Это что же, эсэсовская?
– Нет, танкист я.
– И по-немецки говоришь? – удивился сержант.
Павел ухмыльнулся:
– Как сейчас с тобой – по-русски.
Сержант хмыкнул, замолчал. Ругаться нельзя, «немец» оказался русским, мало того – из разведки.
– Табачку хочешь? Нашего, самосада. Ядреный, аж до печенок пробирает.
– Не курю.
Через полчаса из-за стены постучали, и сержант завел Павла в комнату.
– Есть такой майор Гурков в ведомстве. Вернее – был, погиб месяц назад. И в звании его повысили, подполковником был.
– Жалко.
– Тебя приказали к ним отправить.
Чувствовалось – капитан слегка растерян. Под конвоем Павла отправлять, как пленного?
– Вот что, держи мою плащ-накидку. Надень, чтобы народ не смущать, а то как бы самосуд не устроили. Машину я уже вызвал. Доставят тебя в СМЕРШ армии, там уже решат.
Капитан облегченно вздохнул. С такими случаями он раньше не сталкивался.
Пока машина не пришла, Павел сидел под охраной сержанта. И в кузове полуторки его конвоировал он же.
Павел снял пилотку, сунул ее под левый погон, запахнул плащ-накидку – только сапоги остались видны. Грузовик раскачивался на ухабах, скрипел всеми своими сочленениями, грозя рассыпаться на ходу. Но доехал.
Сержант передал Павла с рук на руки дежурному офицеру, а в отделе его сразу заперли в камеру.
Сколько прошло времени, Павел мог только предположить, поскольку при обыске с него сняли часы и ремень. Однако потом все-таки вызвали на допрос.
Допрашивал его молодой капитан. Сначала последовали традиционные вопросы: фамилия, звание, где служил? Потом – как попал к немцам?
Павел подробно рассказал свою историю о ранении, о лечении в немецком госпитале, переходе фронта и встрече с Гурковым.
– А теперь подробнее: с кем были на связи, как выглядел связной, на какой волне работала рация, пароли – словом, все!
Павел рассказал все. Капитан расспрашивал о номерах частей, фамилиях командиров. Павел все время был в напряжении и очень устал. А капитан выглядел бодро, свежо.
– Теперь об учебе и дальнейшей службе.
Павел рассказал о 500-м учебном батальоне, службе в батальоне «Тигров», о выстреле снайпера и переезде на танке в расположение наших войск. Капитан записывал, кивал головой, задавал уточняющие вопросы.
– Вроде все, товарищ капитан.
Следователь поднялся, подошел к Павлу и вдруг, коротко размахнувшись, ударил его в зубы.
– Какой я тебе товарищ? Пока ты в немецком тылу отсиживался, народ кровь проливал! Я для тебя, гнида фашистская, гражданин следователь!
Павел вытер рукой кровь с разбитой губы.
– А теперь – кто тебя завербовал, какое задание получил?
– Никто. Я все рассказал, как на духу.
– Ничего, дай срок, мы тебя выведем на чистую воду. Моя бы воля – сам бы тебя расстрелял, вошь немецкая!
Капитан вызвал конвой, и Павла отвели в камеру. Он улегся на жесткий топчан. Вот это попал в оборот! Был бы жив Гурков – ситуация прояснилась бы, а теперь? знали ли о нем сотрудники майора, вел ли он какие-нибудь записи? Кто может подтвердить факты? А хуже того – захочет ли следователь эти факты собирать? На войне с бумагами особенно не заморачиваются. Это у немцев пунктуальность и порядок во всем, и в первую очередь – в бумагах. Даже в ротной каптерке учет ведется: кто, какие и когда получал – сапоги или подсумок. И даже на ремне к тому же подсумку вытеснено на коже «К98», чтобы не спутать с другим. Вот только не помогла немцам их пунктуальность. Наши со своим раздолбайством ухитрялись их бить. Наверное, дух сильнее.
Сделав такой вывод, Павел решил стоять на своем. Весточку бы родителям разрешили послать! Мать, небось, извелась уже вся. С Курской битвы писем от него не получала. А может, похоронка на него пришла? Если его расстреляют в контрразведке, то это и к лучшему. Еще когда он в Красной Армии служил, не один танк немецкий подбил, и сейчас «Тигр» угнал. А «Тигр» – машина мощная, и денег больших стоит. Немецкой казне каждый «Тигр» обходится в восемьсот тысяч рейхсмарок. Сумма очень большая, стало быть, это он, Павел, урон рейху нанес.
Странно складывалась судьба. В 1941 году он сам на фронт рвался, на танкиста выучился, с немцами воевал – как все. А потом – ранение, и все пошло кувырком. Немцы его то ли предателем сейчас считают, то ли думают, что он с ума спятил. Наши тоже в предатели записали, следователь злой, как собака. Не выйти ему, наверное, живым отсюда.
Время тянулось медленно, день шел за днем, а Павла на допрос все не вызывали. Но в один из дней загремели засовы. И в дверном проеме возник силуэт дежурного.
– С вещами на выход.
А какие у него вещи? Гол как сокол.
Павла вместе с несколькими задержанными или заключенными – кто их разберет? – погрузили в грузовик. По углам кузова встали четверо автоматчиков. Сразу предупредили: сидеть на дне кузова. Кто попытается встать – стреляют без предупреждения. А дальше – товарный вагон с нарами. знать бы, куда везут, да кто же арестованным докладывает? На форму Павла косились, но не трогали его.
А потом – станция, фильтрационный лагерь. Павел отсидел в нем месяц, мучаясь в безвестности. за это время он похудел. Нервничал, да и кормежка была такой, чтобы только ноги не протянуть. Соседей по нарам периодически вызывали на допросы, его же никто не трогал.
Однако судьба его снова сделала резкий поворот. Павла вызвали в комендатуру. В комнате его ждал офицер.
– Переодевайтесь. – Он показал на стул.
Павел снял немецкое обмундирование и надел красноармейскую форму без погон и знаков различия. Сапоги натянул свои, немецкие, а не предложенные кирзовые – немецкие удобно сидели на ноге. Офицер хмыкнул, но возражать не стал.
Павла везли на «эмке» часа три. Сориентироваться по местности он не смог, задние окна были закрыты шторками. Оказалось, его доставили в другой лагерь – но для немецких военнопленных.
Наши войска начали большое наступление в Белоруссии, и много немецких войск оказалось в окружении. Повторялась та же история, что и с советскими войсками в 1941 году. Место действия оставалось прежним, только стороны поменялись местами.
Павла поселили в казарме для рядового состава на правах вольнопоселенца и зачислили переводчиком. С утра до вечера следователи допрашивали пленных, а Павел переводил, пока язык у него не начинал заплетаться.
Пару раз он помог следователям. Первый раз выдающий себя за немца военнослужащий насторожил Павла тем, что говорил по-немецки с акцентом, причем прибалтийским. Павел присмотрелся к левому рукаву его френча и увидел едва заметную на первый взгляд строчку от швейной машинки. С рукава явно спороли нашивку. На этом месте у военнослужащих вермахта пришивались нашивки. У младшего командного состава – ефрейтора, фельдфебеля – на рукаве была нашивка в виде треугольного галуна. здесь же – в виде круга или щита. Так обозначались «туземные» части, как их называли немцы, в которые набирали местных жителей из предателей украинцев, эстонцев, русских. При достаточной численности из их числа формировались батальоны, полки, дивизии и даже армия – вроде власовской РОА.
О своем подозрении, что пленный выдает себя не за того, Павел сообщил следователю. Он говорил по-русски, но увидел, что в глазах пленного, присутствовавшего при их разговоре, появился страх. Тот явно понимал русский язык, хотя в краткой анкете было написано – русским языком не владеет.
– Да? – удивился следователь. – значит, скрывает что-то.
В дальнейшем при проверке оказалось, что пленный – вовсе не немец. Он воспользовался солдатской книжкой убитого. Служил в эстонском карательном батальоне, бесчинствовавшем на территории Белоруссии. Каратели, предатели и эсэсовцы расстреливались, пленные же немцы отправлялись в лагеря для военнопленных – на работы.
Во втором случае пленный говорил по-немецки чисто, но несколько раз оговорился. Вместо «гауптман» (капитан вермахта) сказал «гауптштурмфюрер». Когда он оговорился в первый раз, Павел насторожился. Пленный повторил свою оговорку. И как он ни старался скрыть, звания называл не армейские, а партийные, принятые в частях СС – так называемых ваффен-СС, или вооруженных отрядах нацистской партии. В армии эсэсманов не любили за их фанатизм и неоправданную жестокость в обращении с мирными жителями, за кичливость и высокомерие по отношению к военнослужащим вермахта, за усиленные пайки и лучшее снабжение техникой.
Павел сразу сказал о своем подозрении.
Немец был в армейской форме – не черной с черепом на петлицах. Следователь немедленно приказал ему раздеться. Под левой подмышкой эсэсманы имели татуировку – группу и резус крови. Такая наколка была у пленного, и немца расстреляли.
