Майкл Пауэлл - Последний поход «Графа Шпее». Гибель в Южной Атлантике. 1938–1939
Белл кивнул и сказал сигнальщику:
– Передайте на флагман: «Все орудия вы: шли из строя. Корабль на плаву и может идти своим ходом».
Такое донесение получил Харвуд на «Аяксе». До Фолклендских островов было около тысячи миль, но Харвуд не сомневался: если это вообще в человеческих силах, Хуки Белл туда доберется. Когда пришел приказ, Белл кивнул, словно ничего другого и не ждал. Вокруг него кипела работа. Шла борьба за живучесть корабля. Вскоре механик доложил:
– Поступление забортной воды прекращено, сэр. Скоро выровняем посудину.
Одновременно старшина сообщил, что связь восстановлена и гирокомпас функционирует нормально. Тогда Макбарнет, указав на компас, извлеченным из вельбота, с негодованием воскликнул:
– Тогда заберите скорее отсюда эту рухлядь!
Белл сказал:
– Штурман, курс на юг, скорость восемнадцать узлов. – А потом подмигнул Грэхему: – Что ж, Бобби, пожалуй, нам пора заняться уборкой.
4. ОНИ ТОЖЕ СЛУЖАТ…Узники «Графа Шпее» все, как один, были сильными активными мужчинами и потому во время сражения находились в особенно неприятном положении. Они были слепы и абсолютно беззащитны. Их жизнь подвергалась нешуточной опасности, но они ничего не могли с этим поделать. Они знали, что «Граф Шпее» атакован одним или несколькими кораблями, но не знали, кем были нападавшие. Патриотизм заставлял их верить, что это были англичане. Но все были согласны, что самым ужасным для них оказалась полная неопределенность, помноженная на отчаянное желание знать исход сражения, так же как и полнейшая беспомощность во время затянувшейся игры в кошки-мышки, которая велась за пределами стальных стен, в которых они были заключены. Сначала над головой свистели снаряды, затем последовала бесконечная гонка, когда минуты стали казаться часами, а часы днями.
Когда «Граф Шпее» открыл огонь из одиннадцатидюймовых орудий, единственное, что связывало пленных с внешним миром, были отверстия от болтов в двери. К одному из них намертво прилип Дав, докладывавший обо всем, что видел, и так же, как и все пленные, отчаянно кашлявший из-за поступающих через вентиляционные отверстия дыма и пыли. Потом начали обстрел британские крейсера, и карманный линкор был вынужден маневрировать, правда не прекращая огонь. Грохот стоял ужасный, а в замкнутом пространстве стальной коробки тюрьмы казался воистину адским. Гигантский корабль непрерывно поворачивался, качался и подпрыгивал. Дав сообщил, что видит невдалеке фонтаны воды. Неожиданно он увидел, как рядом с бортом взорвалось сразу несколько снарядов и на палубу хлынул дождь осколков. Дав отскочил от двери и бросился на пол, словно по волшебству оказавшись под столом со Стабсом и еще двумя капитанами. Пленные слышали, как куски металла ударялись в надстройку, падали на палубу. Раздался душераздирающий скрежет, за ним треск – это снесло часть радарной мачты. Такое попадание в начале сражения можно считать чрезвычайно удачным, потому что оно значительно снизило точность стрельбы «Графа Шпее».
Стабс сказал, отодвинув колено Дава, которое больно уперлось ему в ухо:
– Очень близко.
– Они пристрелялись, – согласился Дав. – О первом же прямом попадании мы наверняка узнаем.
Взрывы раздавались все ближе. По крыше тюрьмы стучали обломки. Слышались крики, топот ног. Из громкоговорителей неслись приказы. Происходило явно что-то серьезное, но времени строить догадки не было, потому что в надстройку «Графа Шпее» подряд угодило полдюжины снарядов. Всякий раз, когда стофунтовый снаряд с маленьких крейсеров или двухсотпятидесятишестифунтовый гость с «Эксетера» попадал в цель, линкор содрогался, раздавался скрежет разрываемого металла, крики раненых. Эти звуки тонули в грохоте залпов 11-и 5,9-дюймовых орудий, одно из которых располагалось непосредственно перед дверью тюрьмы. В адскую какофонию шумов вплетался треск зениток и вой двигателей несущегося на полной скорости линкора. Когда же он начинал маневрировать, людям приходилось хвататься за столы, стулья, стойки или друг за друга, чтобы удержаться на ногах.
Да и сами пленные создавали немало шума. Люди кричали, строили предположения, ругались, молились, угрожали и шутили. Уже произошло четкое разделение пленных на две партии: патриотов, кричавших: «Ура! Поддайте ему еще!» – и реалистов, не имевших желания отправиться на дно в компании с командой немецкого линкора от снарядов своих соотечественников. Последним очень не нравилось поведение стармеха и старпома «Дорик Стар», которые лежали на полу и пели «Нет ничего лучше дома».
Те, кому не хватило «естественных» укрытий – столов, стульев и ящиков, забились в углы и накрыли голову одеялом. Для пущей защиты все надели фуражки. Люди обычно чувствуют себя намного спокойнее, если могут хоть чем-то прикрыться. На британских судах расчеты четырехдюймовых орудий укрываются от залпов одиннадцатидюймовых орудий под полотняными навесами. Говорят, что казначей – младший лейтенант, некоторое время понаблюдав за ходом сражения, задернул занавеску, потому что так чувствовал себя в большей безопасности.
Неожиданно сверху что-то полилось – этакая «небесная роса». Дав недоуменно проговорил:
– Что за запах?
Люди начали принюхиваться.
Офицерам не потребовалось много времени, чтобы определить, что это такое. Раздался хор возбужденных голосов:
– Это же бензин… высокооктановый бензин… потуши сигарету, идиот!
Дав воскликнул:
– Подбили самолет, и он сейчас как раз над нашей головой!
Теперь взрывы и скрежет рвущегося металла следовали сплошной чередой. Капитан «Ньютон Бич» мрачно заметил:
– Пристрелялись. Если бензин загорится, все мы тут поджаримся до хрустящей корочки.
– Как тот йоркширский пудинг, который ты приготовил в прошлое воскресенье, – съязвил его друг.
Радист с «Тайроа», раненный при захвате его судна и не слишком ловко двигавшийся с забинтованной ногой, попросил:
– Мистер Мерфи, когда я буду готов с одной стороны, переверните меня, пожалуйста.
Те, кому доводилось переживать воздушные налеты, могут представить себе картину во всех деталях. Непрекращающаяся бомбежка продолжалась около ста минут. Дав по этому поводу заметил:
– Это не пикник.
Когда Харвуд прервал сражение, «Граф Шпее» на полной скорости направился в западном направлении. Как мы знаем, Харвуд вовсе не возражал против того, чтобы отпустить противника из зоны действия своих орудий, но не из виду. Он приказал «Аяксу» и «Ахиллесу» держаться вне зоны досягаемости орудий немецкого линкора, которая была намного большей, чем у британских орудий. Конечно, когда расстояние сокращалось, стрельба возобновлялась, причем далеко не всегда по инициативе немецкой стороны. Отрывочный огонь велся весь день. Таким образом «Граф Шпее» предупреждал своих преследователей, что подходить к нему ближе опасно, что же касается британской стороны, там имелись слишком импульсивные натуры, вроде Уошбурна, которые всегда рады при малейшей возможности бросить камень в противника.
А пленные на «Графе Шпее» находились в укрытиях, если, конечно, таковыми можно считать столы и одеяла. Пыль, обломки и разлетевшиеся личные вещи покрывали столы, пол и распростертые тела людей. Все молчали. Корабль двигался на полной скорости, и пленные прислушивались к натужному вою дизелей. Уже полчаса, как прекратился огонь. После адского шума битвы установившееся относительное спокойствие казалось чем-то необычным. Дав подал голос первым.
– Как вы считаете, все закончилось? – спросил он.
Стабс очень вежливо проговорил:
– Не будете ли вы так любезны слезть с моих ног? Уже минут пятнадцать, как не стреляют.
– Скорее полчаса, – сообщил другой голос. – Я посмотрел на часы, когда все стихло.
Люди начали садиться, вытягивать онемевшие конечности, выползать из-под столов. Капитан «Ньютон Бич» сказал:
– Я бы многое отдал, чтобы узнать, чем кончилось дело. Вы считаете, наши корабли потоплены?
– Не похоже, – ответило с полдюжины голосов одновременно.
Стармех с «Треваньона» пояснил:
– Прислушайтесь, корабль идет на максимальной скорости. Мы бы так не спешили, если бы потопили противника.
– Да и Лангсдорф обязательно бы остановился, – продемонстрировал лояльность Дав, – чтобы подобрать уцелевших.
Пленные медленно возвращались к нормальной жизни. Довольно быстро они вспомнили, что время завтрака уже прошло – в животе у многих громко урчало. Раздались недовольные голоса:
– Я голоден!
– Я подыхаю с голоду!
– Я жив, – объявил Дав. – Все остальное не имеет значения.
Стабс озабоченно потрогал свои круглые щеки и сообщил:
– Надо побриться. Я не чувствую себя человеком, пока не побреюсь.
– Чиф, я тоже умираю с голоду, – заныл раненый радист с «Тайроа». – Сходи посмотри, может быть, что-нибудь осталось в кладовой.
