Богдан Сушинский - Рыцари Дикого поля
– Простите принц, не пойму, о чем вы. Насколько я помню, ни о какой встрече с князем речи не шло.
– Разве не ясно было, что она назрела? Не в Польшу ли станет возвращаться ваш князь, если только сумеет уцелеть?
– И все же вы не просили о знакомстве с Гяуром, – настояла на своем графиня. – Вы не ощущали потребности во встрече и дружбе с этим рыцарем, а значит, не готовы были к ней. А ведь именно князь мог бы стать тем воином, который помог бы вам проложить путь к польскому трону. Или, может быть, вам напомнить, что, в отличие от благословенной богом Франции, в Речи Посполитой трон по наследству не передается? И что уже сейчас на него метят несколько претендентов, да таких, что неизвестно, чем вся эта «престольная возня» закончится. Не продлится ли она и после того, как элекционный сейм [17] назовет имя обладателя короны.
Брови принца молниеносно взлетели вверх. Он не ожидал, что француженка столь решительно сменит тактику разговора с ним.
– Оказывается, нам с вами все-таки есть о чем поговорить, досточтимая Диана.
– Я принадлежу к тем женщинам, с которыми всегда «есть о чем поговорить». Причем не только в постели.
– Мне не с чем сравнивать, графиня, – почти обиженно напомнил ей поляк о том, что в постели они пока еще не побывали.
– Будет… с чем, – кротко пообещала де Ляфер. – Но при одном условии: находясь во Франции, вы, принц, как никто иной, должны быть заинтересованы в том, чтобы Гяур вернулся в Польшу в чинах, доблести и славе. Не забывая при этом о его скудном походном кошельке. Разве я неправа, ваше будущее величество?
С первого дня знакомства графиня не особенно церемонилась в отношениях с претендентом на престол, и Ян-Казимир даже успел, пусть не смириться, то, во всяком случае, привыкнуть к этому.
– По-моему, в мире не существует ни ситуации, ни мысли, в которых вы могли бы быть неправы, – проговорил через зубы.
Он в одинаковой степени любил и ненавидел эту графиню. Но ему нужен был Гяур, а еще больше – королева Мария Гонзага. Но, по иронии судьбы, путь к сердцам этих людей устилала камнями слов и адом своей циничной иронии только эта женщина – Диана де Ляфер. Поэтому королевичу не оставалось ничего иного, как пройти этот хотя и тяжкий, порой унизительный, зато самый верный, кратчайший путь.
Иезуитская школа, тренировка духа и воли в монастыре не прошли для него впустую. Теперь Ян-Казимир умел владеть собой значительно лучше, чем когда-то владел шпагой. А главное, как святую мудрость, усвоил твердое, жестокое правило: «Идея – выше личных амбиций, цель – выше любви и неприязни». А всякая ненависть воспринималась им лишь как источник абсолютного презрения ко всему бренному, что вставало на его пути.
28
– Вы неуловимы, князь. Единственное, что повсюду сопровождает меня, так это легенды о вас, о ваших подвигах на море и суше. Где бы я ни появилась в надежде встретить вас, везде, вместо встречи, вынуждена довольствоваться очередной легендой.
… Да, это опять графиня де Ляфер! Слушая ее милый бред, Гяур от волнения полузакрыл глаза. Все, что говорит эта прекрасная женщина, следовало слушать только так: полузакрыв глаза и ничему не придавая значения. Разве не так, умиленно наслаждаясь, слушают лепет ребенка?
– Так что вас влекло сюда, Диана: желание увидеть меня или стремление познать очередную легенду?
– То и другое, князь, то и другое. Но сами-то вы изменяетесь мало, поскольку вообще не способны изменяться, а все, что мне надлежало познать в вас, увы, давно мною познано.
– Какая милая словесная пощечина! – почти восторженно проговорил полковник и вновь закрыл глаза.
– Это пока еще не пощечина, это все еще поцелуй, – в ритмическом покачивании головой, которым, все ниже склоняясь над Гяуром, завораживала его графиня, нетрудно было уловить повадку змеиной пляски за мгновение перед броском.
– И какой же легендой вы обогащены на сей раз?
– Ничего нового. Очередная вариация на тему «о бесстрашном и преданном…». Но вот что странно. С каждым днем легенды о князе Гяуре становятся все более невероятными, и теперь уже настолько неправдоподобными, что поневоле начинаешь верить им.
Гяур нежно провел пальцами по щеке Дианы, мягко коснулся ресниц, на которых, как ему показалось, вот-вот должна была взблеснуть слеза; прикосновение их губ получилось шаловливо-легким и таинственным, будто первый детский поцелуй, сотворенный втайне от старших – в стыде, страхе и застенчивой нежности.
– Мой непостижимо храбрый князь, – медленно повела головой Диана. – Если бы вы знали, сколько всего я натерпелась, пока вы скитались вдоль побережья Фландрии, постоянно находясь между морской бездной и бездушной пиратской реей.
– Ваше появление в Денновере было сущим безумием, графиня, – признал Гяур. Он хотел добавить: «А для этого городка еще и бедствием», однако вовремя остановился.
Руки его коснулись предплечья женщины и воздушно поплыли по абрису талии, грубовато ощупывая, восстанавливая в своей незримой памяти воспоминание о тех ласках, которые рождались во время таких вот встреч и прикосновений. Руки узнавали ее тело, и от этого оно казалось Гяуру удивительно родным и нежным. Само присутствие Дианы порождало осознание того, что ты, наконец, вернулся туда, где тебе все еще рады, к той, единственной, которая действительно ждала тебя.
– Безумием было бы с моей стороны не появиться там, где я могла если не вырвать вас из плена, то, по крайней мере, отсрочить на сутки-вторые вашу казнь.
– Так, значит, речь шла о казни? И вам удалось убедить генерала д’Арбеля, что он.
– Почти удалось… убедить, – в одинаковой степени холодно и загадочно улыбнулась графиня.
– Мне говорили, что генерал – до сатанизма упрямый человек и что он затребовал огромную сумму выкупа за меня, не говоря уже о том, что…
– «Не говоря уже о том, что…» – подтрунивая, предупредила его графиня и, по-детски сморщив носик, смешно подергала им, пытаясь свести весь их разговор, как и встречу, к игривой легкости неожиданного свидания двух влюбленных.
– И что же. – с непростительной наивностью поинтересовался князь.
– Как видите, мне удалось убедить его.
– Я очень побаивался, что вы не сумеете вырваться из Денновера. Особенно после того, как я сумел бежать. Генерал д’Арбель наверняка рассвирепел и заподозрил, что в этом побеге помогали мне вы и Ян-Казимир.
– Он в самом деле рассвирепел бы. Но я сумела доказать ему, что это не так. Что я не успела вам помочь.
– И генерал покорно воспринял ваши заверения?
– Что ему оставалось делать, мой ревнивый князь? Важно не то, кого ты убеждаешь, а какие аргументы находишь.
– Мне не хотелось бы вникать в сущность этих аргументов. Лейтенант д’Эстиньо утверждал, что вы очень понравились генералу.
– Ах, этот негодяй д’Эстиньо…
– Он слишком нахраписто вел переговоры с вами?
– И, как никто другой, оказался заинтересованным в том, чтобы вы были казнены. Или выкуплены. Но за очень большую, совершенно немыслимую сумму.
– Не может быть. Мне казалось, что наоборот, лейтенант… Позвольте, так не вы ли убили генерала? Пошел слух о его странной гибели…
– Неужели я похожа на женщину, способную убить доблестного генерала?
– Боюсь остаться единственным, кто усомнится в этой вашей способности.
– Мой князь!.. Вы всего лишь хотели предположить, что я способна погубить генерала, как всякого другого мужчину; всего лишь погубить. И вообще… хватит о лейтенантах и генералах, мой вечно сражающийся полковник. Только ваше бивуачно-походное воспитание не позволяет вам забыть о них и вспомнить, что вы наконец-то встретились со мной.
– Я помню об этом, графиня. Вы удивительно прекрасны.
– Пусть бы об этом услышала виконтесса Камелия.
«Значит, мои похождения в доме доктора де Жерона для нее тоже не тайна, – почесал затылок Гяур. – К счастью, графиня восприняла это спокойнее, чем я ожидал. Разве что не все знает? Пока что не все…».
– Давно хотел спросить. Граф де Ворнасьен отвел мне в своем особняке флигель. Вам приходилось бывать в нем, графиня?
– Да уж, побывала, – томно произнесла Диана, давая понять, что с воспоминаниями покончено – как с теми, что связаны с генералом д’Арбелем, так и с теми, что заставляют упоминать виконтессу Камелию Фердгайнд. – Прелестное жилище.
– Рад, что вам понравилось.
– Почти как ваша голубятня в Каменце, мой скитающийся по диким степям Славяно-Татарии князь.
– В таком случае, вы несправедливы в своей оценке, – понял полковник свою оплошность. Он забыл правило, которое в свое время выработал в отношениях с графиней Дианой: «Услышать сказанное женщиной еще не значит услышать то, что она в действительности сказала».
– А я никогда и не бываю справедливой, мое воплощение праведности.
– Какое радужное признание!
– Зато бываю нежной, а порой и желанной.
Они все еще стояли посреди приемной во дворце графа де Ворнасьена. И Гяур уже склонен был то ли подняться с графиней на второй этаж, в свои покои, то ли перейти во флигель. Однако Диана, которая в подобных ситуациях всегда проявляла ровно столько инициативы, сколько нужно было, чтобы, продиктовав свою волю, сделать вид, будто подчиняется воле пылкого князя, в этот раз вела себя крайне сдержанно.
