Богдан Сушинский - Рыцари Дикого поля
– Сама не знаю, князь, – с грустью проговорила она. – Что-то заставляет меня прибегать к этому. Какое-то странное, неуемное желание найти вам пристанище здесь, во Франции, на моей земле. Очевидно, хочется, чтобы вы укоренились в земле Франции. Чтобы на этой земле остался хоть какой-то ваш след. Чтобы, приезжая в Дюнкерк, я всякий раз могла войти в этот дворец, помня, что он ваш. Что, даже если вы будете в очередном походе, все здесь напоминает о вас. Вы уж простите меня, граф де Ворнасьен, – тронула пальцами руку старика, наклонившись через низенький венецианский столик, – что говорю об этом в вашем присутствии, в присутствии истинного владельца.
– Не обращайте на меня внимания, милейшая. Вернее, я даже польщен, что этот разговор происходит в моем присутствии, и я могу чувствовать себя хоть в какой-то степени причастным к чему-то важному, что происходит в вашей жизни, мадам.
– Благодарю, граф, благодарю, – она вновь отпила из бокала, несколько мгновений сидела, отвернувшись, словно смотрела на угасший камин. – Мне не хочется терять вас, мой случайно встретившийся в дикой степи князь, – едва слышно проговорила она, все еще не поворачивая к нему лица. И Гяур не сдержался, чтобы не провести рукой по ее волосам.
Поняв, что теперь он здесь действительно лишний, де Ворнасьен довольно решительно поднялся и, тяжело, неуклюже ступая распухшими ногами, направился к выходу.
– Я лишь хотел оговорить с вами, князь, самый важный и, я бы сказал, щепетильный вопрос, – подал он голос уже от двери.
– Слушаю вас, граф.
– По условиям договора о продаже, я продолжаю жить здесь до того момента, пока Господь не соизволит обратиться ко мне со словами: «Приди ко мне! На земле ты свое отмучился».
– Не сомневайтесь, граф, что это условие будет выдержано. Как вы понимаете, мои визиты во дворец будут очень короткими и необременительными, – заверил его полковник, все еще не осознавая себя владельцем этого дворца.
– Если бы я могла, – проводила Диана взглядом графа де Ворнасьена, – я бы покупала для тебя по дому в каждом городке, каждой деревушке Франции. С одной-единственной надеждой – что когда-нибудь где-нибудь да объявишься. Хоть на один день.
– А ты не опасаешься, что однажды застанешь в этом дворце женщину, которая назовет себя моей супругой.
– Что-то я не припоминаю, чтобы сообщение о моем замужестве повергло вас в самоубийственное уныние, – вежливо, но с нескрываемой местью, напомнила ему Диана.
– Мне пришлось уважать ваши чувства и ваше решение.
– Чувства оставим в покое, остановимся на решении. Тем более что вы прекрасно знаете: супруга из меня никакая. Только не вздумайте сказать, что и любовница я тоже «никакая».
– Так грешить против истины я не осмелюсь, – искренне заверил ее степной князь. – Тем более что для меня вы не только любовница, но и любимая.
– А посему признайте, что мое решение стать женой будущего первого министра оказалось благоразумным.
– Скрепя сердце признаю.
– Однако речь сейчас не обо мне. Вы, князь, спросили, не опасаюсь ли я однажды встретить в этом дворце вашу супругу. Поверьте, я опасаюсь, что так никогда и не наткнусь на нее. Поэтому мой вам совет, полковник: вспомните о Власте. Как можно скорее вспомните о той, которая способна родить вам наследников и всегда оставаться хранительницей вашего очага.
30
Бой длился бесконечно долго, и много раз полковнику казалось, что вот-вот он станет для него последним. Враги появлялись ниоткуда, пули пролетали на волосинку от виска, а всяк обнажавший клинок представал перед ним в образе прекрасного фехтовальщика.
– Вы и есть тот самый князь Гяур?
– Был бы признателен, если бы вы сумели убедить меня в этом.
Князь сидел, прислонившись спиной к стене, напротив высаженного окна и тянулся взглядом к освещенному ярким солнцем небу. Весь зал и все прилегающие к нему комнаты были устланы окровавленными телами его солдат и врагов, ближайший из которых почти прикасался шлемом к подошвам сапог полковника. И гонцу, с трудом разыскавшему Гяура, показалось, что полковник остался единственным живым человеком посреди огромного поля брани, после вселенского побоища.
– Прошу прощения, господин, – с подчеркнутым уважением проговорил капитан, удивленно осматривая окровавленный, растерзанный зал, который помнил не только звон клинков, но и хранил следы ядер. – Но мне хотелось бы знать точно. Дело в том, что я прибыл из ставки главнокомандующего. Капитан де Пловермель, с вашего позволения.
– В таком случае можете не сомневаться, – прошелся пальцами по лицу князь, не замечая, что пальцы его окровавлены и оставляют багровый след на щеках. Нет, рука была цела, просто с последним из испанцев, который с покорностью побежденного припадал сейчас к его ногам, полковник схватился врукопашную, когда тот уже был ранен, а сам Гяур оказался без сабли. – Присаживайтесь, капитан, если присмотрите себе местечко. Я – полковник Гяур, командир отряда иностранных наемников.
– Славно же вы здесь потрудились, господин полковник. Мне уже не раз приходилось слышать о том, как сражается ваш полк, но то, что я вижу…
– Эту загородную виллу мы взяли штурмом как раз к вашему прибытию. Старались, как видите, – добродушно улыбнулся Гяур.
– Князь! – остановил у окна своего разгоряченного, раненного в шею коня ротмистр Хозар. – Что с тобой, князь?! Ты жив?!
– Капитан утверждает, что жив! – только теперь приподнялся Гяур. – Собери оставшихся воинов. Посмотри, сколько их. Займись ранеными.
– Хвала Перуну! Сейчас пришлю к тебе Улича.
– В этом нет необходимости. Это чужая кровь. Так слушаю вас, капитан, – опираясь рукой о стену, с трудом выпрямлялся Гяур. Когда у самой виллы под ним упал сраженный пулей конь, то, вылетая из седла, полковник поранил себе обе коленки. В горячке боя он этого не замечал. Но теперь резкая боль в суставах буквально парализовала его ноги.
– Я прибыл, чтобы сообщить, что главнокомандующий вызывает вас к себе в ставку.
– В связи с чем, вы, конечно, не знаете.
– Нет, конечно, адъютант главнокомандующего обычно избегает каких-либо объяснений.
– И где же она теперь находится, эта ставка?
– Недалеко отсюда. В замке Шарлевиль, в двух милях отсюда в сторону Арраса.
Переступая через последнего убитого им испанца, Гяур заметил, как тот конвульсивно вскинулся всем телом, словно хотел задержать его, считая, что поединок все еще не закончен. Этот кабальеро пытался проткнуть его, уже обезоруженного, шпагой, однако полковник сумел пропустить клинок мимо себя, разоружить испанца и, прижав к стене, задушить.
– Ты проиграл, рыцарь, – сказал он ему. – Тебе не хватило одного удара.
– Так кто кого осаждал здесь? – спросил капитан, выходя вслед за Гяуром на разрушенный снарядами портик.
– Две недели назад – испанцы французов. Сегодня мы – испанцев. Укрывшись в этом лесном имении с небольшим хуторком, они почти месяц делали набеги на наши гарнизоны, и мы не могли понять, где их база. – Полковник внимательно осмотрел двор и прилегающие к соседним строениям лужайки. Везде трупы. Кое-где еще ползали раненые, но их никто не перевязывал и не добивал.
– Куда же девались ваши солдаты?
– Несколько испанских наемников прорвались в сторону селения Рубе. Очевидно, преследуют их. Хотя, как я погляжу, солдат у меня осталось не так уж и много.
– Да, побоище не хуже Грюнвальда. Единственное, что утешает, что французов здесь почти не было. Швейцарские и баварские наемники-пехотинцы да хорватская конница. – Вспомнив, что Гяур тоже наемник, капитан виновато поднял на него глаза. – Пардон, ваша светлость, не учел.
– Ничего страшного. Испанцев тоже было немного. Наемники против наемников. Один из кровавых рыцарских турниров.
– Без которых рыцарство давно выродилось бы.
– Вам придется немного подождать, капитан. Хочу собрать свое воинство, чтобы понять, сколько же у меня осталось клинков.
– Принца де Конде это может заинтересовать, – признал гонец, – поскольку наем новых воинов всегда обходится дорого.
Спустя минут десять к вилле вернулись лейтенант Гордт со своими двадцатью оставшимися в живых швейцарцами. Столько же баварцев и с полтора десятка швейцарцев удалось собрать по хуторским усадьбам – одни из них зажимали руками окровавленные повязки, другие уже развлекались с немолодыми хозяйками дворов.
Женщины воспринимали эти коллективные страсти с абсолютным безразличием. Месяц назад наемники испанцев перебили их мужей и такое вытворяли с ними, что теперь оставшиеся в живых, кажется, потеряли всякий интерес к тому, что проделывают с их телами эти озверевшие мужчины-чужестранцы. И коль ни одна из них на насилие со стороны его воинов не пожаловалась, у Гяура не было основания укорять своих храбрецов ни в легкомыслии, ни в своеволии. Хотя обычно грабежи и насилие он пресекал самым жестким образом.
