Михаил Домогацких - Южнее реки Бенхай
— Сказать, что мы близко знакомы, я бы не решился, — улыбнулся генерал, — но Лэнсдейла мы знаем хорошо. Когда ты еще учился в академии, он уже занимался умиротворением Южного Вьетнама. «Стратегические деревни»— это его дело. Прогорел Лэнсдейл с ними, теперь, как говорит наш председатель, — генерал повернулся лицом к председателю Фронта освобождения, — американцы придумали новую форму — «революционное развитие деревни». Кстати, Лань, надо бы заняться этим, особенно школой.
— Хорошо, товарищ генерал, займемся.
— Так вот о Лэнсдейле, Лань. Мы его знаем еще по тому, как он работал на Филиппинах. Это противник сильный. Думаю, французской разведке во Вьетнаме досталось от него. Лэнсдейл перекупал ее агентов, ставил, где только возможно, подножку, устраивал ловушки. Хитрый, коварный и беспощадный враг, — сказал генерал. — Французы называли его громилой, но как профессионалы уважали за мертвую хватку и умение работать в Азии. Поэтому, когда Лэнсдейл приехал в Сайгон, они как бы оказались в гипнозе, от которого с трудом освобождались. А ты, наверное, про его работу на Филиппинах и не слышал, а, Лань?
— Откуда, товарищ генерал? Это когда было-то…
— Вот видишь, товарищ Тхо, для него это уже далекая история. А ведь было-то всего чуть больше пятнадцати лет назад, сразу после нашей революции.
— Товарищ генерал, — сказал Фам Лань, — я только в сорок девятом поступил в военную школу. Под Дьен-бьенфу был лейтенантом. Я тогда Филиппины и на кар-те-то не сразу бы нашел.
— Но что же все-таки думает предпринять здесь наш противник?
Фам Лань подошел к карте.
— Я, конечно, не стратег, — сказал он, — но наши разведданные позволяют предположить, что район, где мы находимся, американцы постараются взять в клещи.
— Резонное и грамотное мышление за противника, — похвалил генерал Фам Ланя. — За себя мы это сделаем на военном совете, наметим свою тактику. У нас тоже найдутся люди, знающие, когда сажать рис, а когда убирать батат. Посмотрим, кто кого. Ведь отступать нам нельзя?
— Никак нельзя, товарищ командующий, — горячо отозвался Фам Лань. — Мы отвоевали такие важные позиции не для того, чтобы отдавать их.
— Верно, — поддержал его генерал, — отдавать нельзя. Но ты постарайся поточнее, поподробнее узнать, что замышляют американцы. Ведь это их первая собственная, без маскировки военная акция. Вряд ли они захотят остаться ни с чем. Хотя мы и предполагаем, как они будут себя вести, но это все-таки предположения, противник может поступить как раз по-другому. Чтобы не ошибиться, не попасть в его сети нам нужны абсолютно надежные данные. Понимаешь, Лань?
— Понимаю, товарищ командующий.
— По-моему, — сказал генерал после долгого молчания, — тут есть одна важная сторона дела. Американцы верят, что они выиграют сражение, и тогда у них будет больше оснований требовать от сайгонской армии активности. Видите, мол, какого успеха мы добились уже в первой самостоятельной операции. А ваши полки и батальоны из каждого боя возвращаются как потрепанные курицы. Но если мы сумеем дать американцам по зубам, то между союзниками начнется еще больший разлад. Потому-то нам надо хорошо знать замысел противника.
— Я постараюсь. Хотя уже сейчас известно, что в Лайкхе сформирована танковая колонна из сорока «шерманов».
— Сорок «шерманов» — это сила. А у нас пока ни одного. Правда, есть надежда, что в будущем нам удастся переправить на Юг десятка два «Т-34».
— Вот тогда мы покажем! — воскликнул Фам Лань. — Можно прямо на Сайгон двигаться.
— С Сайгоном придется подождать, — охладил раз-
ведчика генерал. — Нам бы вот здесь пощипать врага, устоять, не сдать позиций. В случае своей неудачи американцы начнут затыкать дыры сайгонскими частями, да еще постараются на них же свалить вину за неудачу. Как ты думаешь, майор?
— Признаться, так далеко еще не заглядывал. Пока занят сбором сведений, а анализ придется делать несколько позже. И, думаю, анализировать будет не один какой-то отдел, а весь штаб.
— Я не зову тебя сразу делать предсказания, но прошу продолжать глубокое изучение взаимоотношений союзников, не выпускать из виду никаких мелочей в этом деле.
— Перебежчики и наши товарищи, работающие на той стороне, сообщают, что в сайгонских войсках начался ропот. Солдаты прямо говорят: если эта война американская, то пусть они и воюют сами. Нечего нас подставлять под пули, поручать самое опасное или грязное дело. Особенно сильны антиамериканские настроения в двадцать пятой дивизии.
— Она дислоцирована в дельте? — спросил генерал.
— Да, командует ею генерал Фам Чонг Тань, — добавил председатель Фронта освобождения. — Я его знал еще в юности. С большими амбициями человек. Думаю, что американцы с ним будут иметь немало хлопот.
— На совещаниях в Сайгоне его часто отчитывают. И американские советники, и высшие руководители, особенно сайгонский премьер Нгуен Као Ки. Недовольны, что он не может заставить солдат воевать так, как требует обстановка, — добавил Фам Лань.
— Откуда известны тебе такие подробности? Сам генерал докладывает? — спросил с иронией в голосе командующий.
— Можно сказать, сам и докладывает, — без тени смущения ответил Лань. — Когда он возвращается из Сайгона, то обязательно напивается и рассказывает тем, с кем пьет, все, что с ним было. А рядом есть наш человек. Вот и вся тайна, товарищ генерал.
Генерал вернулся на свое место за столом, закурил тоненькую сигарету. Сделал несколько глубоких затяжек. Серьезная озабоченность отразилась у него на лице. Оно как-то посуровело, стало жестче.
— Понимаете, в каком сложном положении находится народ здесь? Особенно солдаты. Они не слепые, чтобы не видеть, что делают американцы на их земле.
Ведь у многих солдат родственники — за колючей проволокой в стратегических деревнях. Да и сами они вырвались оттуда только потому, что оказались в армии.
— Но другое положение в офицерском корпусе, особенно в генералитете, — сказал председатель, — там служат и за большие деньги и за свои интересы.
Генерал помолчал немного, загасил сигарету в пепельнице из скорлупы кокосового ореха.
— В народе говорят, — медленно начал генерал, — когда одна лошадь заболеет, то весь табун не будет есть траву. Это лошади. А возьмите лошадей-людей в нынешнем Южном Вьетнаме: чем больше американские хозяева их кормят, кормят долларами, а не травой, тем они сильнее дерутся друг с другом. Посмотрите: за американский лакомый кусок идет самая беспощадная драка. Переворот за переворотом. И за каждым из них — дележ долларового корма. Когда мы начнем наносить более сильные удары, одержим более заметные победы, они галопом бросятся бежать. И не только они сами будут драться и кусать друг друга. За ними последуют и их хозяева, начнут паниковать, будут фыркать и ломать конюшню — они ведь тоже лошади, только породистые — и бросятся убежать, но не к финишу, а подальше от возмездия. Вот почему нам необходимо постоянно вести психологическую войну с противником и стараться не проигрывать ни одного боя.
— На психологическую войну нажимают сейчас и американцы, товарищ генерал, — сказал Лань. — Пока я не готов докладывать по этому вопросу обстоятельно, наш отдел изучает положение, и в ближайшие месяцы мы будем располагать более полной картиной. Но по предварительным данным, я о них докладывал заместителю главкома, в Южный Вьетнам прибыла большая группа офицеров специально для ведения психологической войны. Среди них есть люди, которые могут представить для нас особый интерес. Например, полковник Юджин Смит.
— Что это за фигура, если сама товарищ замглавкома заинтересовалась им?
— Полностью он нам не ясен. Работает с генералом Фрэнсисом Райтсайдом. Ищет встреч и знакомств среди вьетнамцев. Недалеко от базы есть пагода мудрого Дье-ма. На самом-то деле она называется пагодой Пурпурных облаков, но настоятель пагоды прославился своими знаниями, умом, добротой, и люди давно уже называют ее пагодой мудрого Дьема. Вот с ним-то полковник Смит и старается наладить тесное общение, ведет беседы о буддизме. Думаю, что следует попробовать сблизиться с этим полковником.
— Неплохая мысль. Только надо подыскать такого человека, который мог бы завоевать доверие самого мудрого Дьема.
— Как раз этим мы сейчас и занимаемся. Племянник Дьема служит где-то в одной из наших частей. Мы уже знаем его имя, знаем, что Дьем души в нем не чает за то, что парнишка хорошо освоил каноны буддизма и философию древних. Дьем будто мечтал подготовить из него наследника себе. Но парню вдруг наскучило сидеть в пагоде, и он подался в политехническую школу в Хюэ и окончил ее успешно. Его хотели послать во Францию для продолжения образования, а он вдруг исчез из Хюэ. Через некоторое время он прислал мудрому Дьему весточку через верного человека, сообщив, что ушел в народно-освободительную армию. Мудрый Дьем, как рассказывают деревенские жители, сначала рассердился и расстроился, а потом, обдумав все — он же поэтому и зовется мудрым, — простил своего любимца.
