Мак Химэн - Трудно быть сержантом
— Бен, Бен, открой?
Наконец Бен заметил меня и махнул рукой. Потом он попытался встать, но сделать это;
было невозможно из-за ремней, которыми он пристегнул себя к сиденью. Тут я вспомнил, как однажды он рассказывал мне, что — летчики на реактивных истребителях тщательно застегивают все ремни. Я с ужасом подумал, что Бен сделал то же самое, и боялся, что он теперь не скоро выпутается из ремней. А самолет выруливал к взлетной полосе, и я напрягал все силы, чтобы не отстать.
Бену пришлось расстегнуть по крайней мере ремней пятнадцать, прежде чем он смог встать с места. Когда он покончил с ремнями… самолет как раз остановился в начале взлетной полосы, перед тем как начать разбег. Вот люк кабины стрелка открылся, и на миг оттуда показалась голова Бена. Потом он протянул руку и я ухватился за нее. Еще мгновение — и я был бы на месте. Но тут взревели моторы, самолет рванулся, хвост его немного подпрыгнул, а я, потеряв опору, сорвался и потянул за собой Бона. Оба мы шлепнулись на землю. Бедняга Бен, наверное, здорово ушибся и от боли не мог понять, что произошло. Он только мотал головой, пытаясь очнуться как после сна. И прежде чем я успел вскочить на ноги, самолет, покачивая крыльями, уже бежал по взлетной полосе. Он подпрыгивал и весь дрожал от напряжения, будто собираясь взвиться на дыбы, как норовистый конь. Вот машина на миг отделилась от земли, но тут же стукнулась колесами о бетон, подпрыгнула, накренилась и, почти касаясь правым крылом земли, пошла низко над аэродромом. Поднявшись метров на тридцать, самолет пошел было свечой, но потерял скорость и рухнул на землю. Хвостовая часть его отломилась и загорелась. Вот тогда я понял, что нам с Беном чертовски повезло: будь мы в самолете, от нас бы, кроме пепла, ничего не осталось! Передняя часть самолета выглядела сносно, но хвост, вернее, то, что от него осталось, совсем исчез в пламени. Тут взвыла сирена, и к месту аварии со всех сторон побежали люди. Честно говоря, увидев горящий самолет, я не стал особенно сокрушаться, что нас не оказалось на боевом посту. Я, конечно, ничего не сказал Бену, но именно эта мысль первой пришла мне в голову.
ГЛАВА XIX
Бен стоял ошарашенный, только головой мотал. Сначала я хотел броситься к месту аварии, а потом раздумал: зачем нам бежать к самолету, если там и без нас хватает шуму. Довел я Бена до ворот аэродрома и усадил в автобус, который шел в город.
План был у меня такой: доберемся до вокзала, сядем в поезд и махнем домой, к себе на аэродром, как ни в чем не бывало. Однако сразу попасть да вокзал не удалось. Когда мы вышли из автобуса, Бену стало плохо, и мне пришлось отвести его в парк и положить на скамейку, чтобы у него прояснилось в голове. Бедняга еще никак не мог оправиться после падения. Когда Бен начал понемногу приходить в себя, я пожалел, что не отвез его сразу на вокзал: уж очень он разволновался и без конца твердил:
— Они погибли, все до одного погибли… Это я точно знаю. — И никакие уговоры не помогали.
А почему, спрашивается, они должны были обязательно погибнуть? Я, например, не мог ручаться за это.
Когда Бен почувствовал себя совсем хорошо, у него появилась другая мысль, и он сказал:
— А может быть, они живы? — Но очень скоро он оставил эту мысль. Бен никак не мог поверить в счастливый исход. И тут, как на грех, ему вдруг пришло в голову, что у нас нет увольнительных. Это совсем доконало парня. Посмотрел он на меня и говорит:
— Ты понимаешь, Уилл, кто мы теперь? У нас же нет увольнительных, мы в самовольной отлучке! Ну, думаю, лучше ему не перечить, а то, чем дальше в лес, тем больше дров, и спокойно соглашаюсь с ним.
— Факт, увольнительных у нас нет. А мне и в голову это не приходило.
— Черт возьми, мы в самоволие, а если разобраться, так еще хуже — мы дезертиры, — продолжал развивать свою мысль Бен. — Ведь мы должны были находиться в самолете!
Это ясно, как дважды два-четыре. Потом он заговорил о требованиях устава на этот счет. Выходило, что нет ничего хуже, чем бросить самолет после аварии. В общем, раздул из мухи такого слона, что мне стало страшно. Под конец Бен сказал:
— И надо же было нам попасть в такой переплет. Ведь теперь нас, в лучшем случае, упекут в тюрьму! Лучше бы я остался в самолете…
— Так это же я кашу заварил, мне и расхлебывать. Ты ведь из-за меня вывалился, — попытался я успокоить приятеля.
— Да какое это имеет значение? За глупость тоже по головке не погладят. Факт остается фактом. Мы оставили самолет, и это само по себе позор, как тут ни вертись. Мыто живы, а они, наверное, погибли… Боже мой, Уилл, надо что-то делать. Не можем же мы совершать новое преступление, и ошибаться нам больше нельзя. Надо что-нибудь предпринять, и как можно скорее. Я было предложил сесть в поезд и поскорее вернуться домой, но Бен не обратил на мои
слова никакого внимания. Его занимала какая-то новая идея. Скоро он подсел ко мне поближе и сказал:
— Знаешь, Уилл, я кое-что придумал. Ведь мы с тобой люди военные, правда? Надо действовать организованно. Вся беда в том, что до сих пор у нас не было дисциплины. Давай назначим старшего, он будет действовать по своему плану, и тогда дела у нас пойдут как по маслу.
— Вот и отлично, Бен, ты будешь у нас старшим. Мы пустим в ход твой план, и держу пари, всё наладится. А у меня никакого плана нет. Я просто думал сесть в поезд и вернуться домой. Но Бен заупрямился:
— Бог с тобой, Уилл, разве можно просто так назначать старшего? Надо установить, кто из нас первым принимал присягу. Тот и будет старшим, и мы будем действовать по его плану, только так.
В общем, он меня совсем сбил с толку этой присягой, которая у меня давно вылетела из головы. Я даже не нашел сразу, что ответить, но потом смекнул:
— Как же, Бен, мы определим, кто из нас старший, когда мы оба рядовые? Давай лучше все делать по твоему плану, и…
— Ты сначала скажи мне, когда присягал. Ты хотя бы день помнишь? — настаивал Бен.
— Мы с тобой в один день принимали присягу, разве ты забыл?
— А и какое время?
— Ну, время я точно не помню. Послушай, Бен, к чему все эти формальности? Давай-ка остановимся на твоем плане, будь старшим. Ведь у меня все равно плана нет, просто я собирался…
— Никак нет, сэр, — перебил меня Бен, — тебе придется составить план, если ты будешь старшим. Советую тебе уже сейчас подумать об этом.
И тут я вспомнил, что принимал присягу утром, одним из первых. Бон наверняка забыл об этом, иначе он сразу бы назначил меня старшим.
Теперь я уже смело, не опасаясь больше попасть в начальники, спросил его:
— А ты помнишь, во сколько принимал присягу?
— В пятнадцать тридцать пять.
— Замечательно, Бен, тебе и карты в руки!
Я присягал около пяти, почти последним.
Все наконец уладилось. Бен назначил себя старшим и изложил свой чертовски хитрый план. Надо отдать ему должное, он все обдумал. Единственным выходом из создавшегося положения он считал немедленное возвращение на местный аэродром. Бен полагал, что тогда нас не будут судить так строго. А вот если нас поймают, то сочтут дезертирами. В общем, он предложил, как только стемнеет, пробраться к аэродрому, перелезть через забор, которым обнесены аэродромные службы, и проникнуть в диспетчерскую, куда нам и надо было отправиться с самого начала. Если поразмыслить, план был дельный. Я, правда, не понимал, почему бы нам просто не подойти к воротам и не сказать: "А вот и мы!"
Но Бен, оказывается, и это учел: если мы просто подойдем к воротам, сразу догадаются, что мы были в самоволке, ведь увольнительных у нас нет. А вот если мы перелезем через забор, тогда совсем другое дело.
— Может быть, мы просто гуляли по аэродрому, ходили к другому самолету или мало ли куда, — растолковывал мне Бен. — Тут уж никак не смогут судить нас за самовольную отлучку. Да и в самом деле, мы же не собирались уходить без увольнительных. Хотя это, конечно, не оправдание. Ну, ты согласен, Уилл?
Теперь, когда я обдумал все еще раз, я был целиком «за». Бен и впрямь все очень крепко обмозговал. Пожалуй, он нашел единственно правильный выход из создавшегося положения.
— Все-таки здорово, что ты старший, Бен, — сказал я ему, — я бы до такого никогда не додумался.
После этих слов Бен заметно повеселел, оживился и тут же предложил:
— Тогда давай начнем. Нельзя же сидеть целый день на скамейке и рассуждать. Если мы собираемся спрятаться до того, как стемнеет, пора искать место.
Пожалуй, прятаться было самое подходящее время: не успел он закончить, как я увидел двух полицейских, они направлялись прямо к нам. Я ущипнул Бена и сказал:
— Нас, кажется, сцапают до того, как мы успеем пустить в ход твой план.
— Не показывай виду, молчи и держись как ни в чем не бывало, пока я не дам знак.
Тут Бен развалился на скамейке, будто на него напала лень. А полицейские подходят все ближе. И вдруг я слышу мычание, повернулся, а это, оказывается. Бен напевает, причем довольно громко. Я было шикнул на него, но вовремя спохватился: ведь он же старший. Тогда и я стал подражать ему, только у меня ничего не получилось. А, Бен! Посмотрели бы вы, как он небрежно откинулся назад, ногу закинул прямо на скамейку и принялся зевать и так потягиваться, что я испугался, как бы он не упал. А потом он и говорит мне так, чтобы полицейские слышали:
