Мак Химэн - Трудно быть сержантом
— Нас, кажется, сцапают до того, как мы успеем пустить в ход твой план.
— Не показывай виду, молчи и держись как ни в чем не бывало, пока я не дам знак.
Тут Бен развалился на скамейке, будто на него напала лень. А полицейские подходят все ближе. И вдруг я слышу мычание, повернулся, а это, оказывается. Бен напевает, причем довольно громко. Я было шикнул на него, но вовремя спохватился: ведь он же старший. Тогда и я стал подражать ему, только у меня ничего не получилось. А, Бен! Посмотрели бы вы, как он небрежно откинулся назад, ногу закинул прямо на скамейку и принялся зевать и так потягиваться, что я испугался, как бы он не упал. А потом он и говорит мне так, чтобы полицейские слышали:
— Послушай, Томпсон, а не пойти ли нам в город?
С этими словами он, не торопясь, встал, потянулся; я тоже потянулся, и мы пошли — не на полицейских, конечно, но и не в другую сторону, а взяли чуть-чуть левее. Идем медленно, будто прогуливаемся, а Бен мне шепчет:
— Не смотри на них, иди за мной.
Он снова начал зевать, потягиваться и выкидывать разные штучки. Работал он просто здорово, я никогда раньше не видел, чтобы кто-нибудь умел держать себя так непринужденно. Думаю, что и полицейским тоже не доводилось такого видеть, не зря они оба остановились и наблюдали за нами, пока мы не вышли из парка.
Избавившись от полицейских, мы стали пробираться в город глухими улицами и переулками. Я всю дорогу нахваливал Бена: молодчина, мол, здорово же ты их вокруг пальца обвел, и все в том же духе.
Крадемся мы с Беном вдоль улицы, нет — нет, да и завернем в какой — нибудь двор; Зайдем с одной стороны, а выходим с другой: следы запутываем. Бен применял и другой прием. Идем мы прямо, и вдруг он говорит:
— Сворачиваем. — И мы быстро переходим улицу и идем обратно, откуда только что пришли. В общем, хитрили мы здорово: заходили в магазины в одну дверь, а выходили через другую, часто переходили улицу меняли направление. Когда мы уже порядком измотались. Бену пришла в голову мысль спрятаться где-нибудь и отдохнуть. Мне эта идея понравилась. Но я немного разочаровался, когда Бен предложил спрятаться в подвале какого-то дома и пролежать там до вечера. "Что за радость забираться в подвал, когда есть местечко получше", — подумал я, остановился и робко предложил:
— А не лучше ли пойти в ресторан?
— Да разве в таком месте спрячешься? — возразил Бен.
— Не так уж это рискованно, — стал доказывать я, — полицейских мы уже часа два не видели, и мне кажется…
— Иди за мной, — вдруг перебил меня Бен, рванулся вперед и уже на ходу объяснил: — Давай лучше думать в пути, чем стоять на месте и рассуждать.
Мы вышли на другую улицу, пересекли ее, потом свернули в переулок, заставленный лужеными баками для мусора, и вдруг я заметил, что Бен внимательно к ним приглядывается. Я сразу сообразил, в чем дело и ужаснулся. Просидеть целый день, да еще при такой жаре, в металлической зловонной посудине мне совсем не улыбалось, и я тут же стал говорить Бену, что, дескать, жарче дня и не припомнишь, и прочее в том же духе, а он с баков глаз не спускает. И кто знает, может быть, пришлось бы мне лезть в один из них, если бы вдруг Вен не увидел на другой стороне улицы кинотеатр.
— Вот это как раз то, что нам нужно, Уилл, — обрадовался он. — В кино темно и прохладно, и никто не додумается искать нас там. Как это мне раньше не пришло в голову!
Зашли мы в кино и сразу почувствовали прохладу, в вестибюле симпатичные девушки продавали конфеты и вареную кукурузу, автоматы выдавали крем-соду и другие напитки. Кресла в зале были очень удобные, даже поспать можно, и картина нам попалась из жизни летчиков. Молодые парни рвались покорять воздушное пространство. Их машины одна за другой свечой взмывали в небо. В воздухе парии оживленно переговаривались по телефону, то и дело спрашивая друг друга о каких-то топливных кранах, капотах, юбках… Потом на экране появилась женщина. Она сидела на аэродромной вышке и говорила с экипажами по радио, тоже часто упоминая капот и юбку.
Вдруг один самолет вошел в пике, все на аэродроме стали смотреть на него, охать, ахать и без конца говорить о капоте и юбке. Летчик мастерски вывел машину из пике, покружил над аэродромом и пошел на посадку. Когда он медленно зашагал к аэродромной вышке, женщина перестала проливать слезы. Летчик подошел к ней, вынул изо рта папиросу, небрежно откинул ее в сторону и взял под козырек, а женщина сложила губки бантиком и… В общем, дальше все как полагается. В конце концов, они в обнимку пошли куда-то. Еще была комедия про Лупоглазого, тоже очень хорошая.
Мы просидели в кино почти дотемна, несколько раз в целях безопасности меняли места, выходили в вестибюль перекусить. Лучшего места для того, чтобы скрыться, вряд ли можно было придумать.
ГЛАВА XX
Вышли мы из кино и пешком отправились на аэродром.
— Никаких автобусов и такси, — заявил Бен, — надо действовать осторожно. Хорошо бы успеть к смене караула. Тогда было бы легче проникнуть на аэродром. И вот мы снова обходим большие улицы, все норовим пробираться задворками да переулками. Петляли петляли и наконец очутились на окраине. Только смотрим — не та окраина, здесь мы не проходили; заблудились, одним словом. Пришлось спросить у прохожего. Оказалось, что двигались мы в противоположную сторону. Время шло, и нам ничего не оставалось, как взять такси, доехать до центра и начать все сначала. Так мы и сделали. Было уже около десяти часов вечера, но Бен все-таки настоял на своем, и мы снова пошли переулками, только на этот раз старались держаться ближе к дороге на аэродром, чтобы снова не заблудиться. Вышли мы правильно и увидели светомаяк и аэродромные огни. Чтобы сократить путь, мы свернули с шоссе и пошли прямо через поле. Идти стало куда труднее: кругом трава по пояс да кусты. Но это еще полбеды. Совсем плохо стало, когда на пути то и дело начали попадаться рытвины и водомоины. Мы то и дело проваливались и падали, особенно Бен. Иногда он исчезал в яме с головой. Так мы прошли километра два. До аэродрома оставалось еще столько же. Мы уже хорошо видели огни казарм и стали все чаще попадать в полосу света маяка. Бен тикал на меня и требовал, чтобы я нагибался и ждал, пока луч проскользнет мимо. Вот так мы и били поклоны километра полтора. Под конец я едва держался на ногах, Бен тоже сильно устал.
Когда до аэродрома было уже рукой подать, Бен решил преодолеть последние две сотни метров ползком. Проползли мы немного и еще больше измотались, тогда Бен решил двигаться короткими перебежками. Пока нас скрывала ночная тьма, мы бежали, как только настигал свет маяка, валились ничком на землю и замирали. К тому времени, когда мы достигли забора, Бен так измотался, что никак не мог подняться для последнего рывка.
— Черт возьми, неужели ничего не выйдет? А вдруг я не перелезу через забор? — испуганно пробормотал он.
— Послушай, Бен, а стоит ли тебе перелезать? Я приподниму внизу проволоку, ты и проползешь.
— Нет, к забору надо подходить по одному, так безопаснее. А сначала нужно проползти вдоль забора и посмотреть, нет ли часовых.
— Ну, ты отдыхай, Бен, а я пошел, — сказал я и направился к забору. Однако не успел я сделать и трех шагов, как слышу. Бен шикает. Я вернулся, и он стал меня отчитывать:
— Разве можно ходить здесь во весь рост?
Какой же ты после этого солдат!
Прополз я метров пятьдесят вдоль забора в одну сторону и столько же в другую и никого не заметил, зато колени натер страшно. Я приподнялся и хотел идти к Бену, но он так отчаянно зашикал и замахал руками, что мне пришлось снова ползти. Добрался я до него, сказал, что кругом никого нет и только было хотел закурить, как он опять накинулся на меня:
— Ты забыл, где мы находимся? Так можно все дело испортить! — Пришлось спрятать табак в карман.
Минуты две мы сидели молча. Наконец Бен сказал:
— Я пойду первым. Если все будет в порядке, лезь за мной. Если меня заметят, то беги и пытайся перелезть через забор в другом месте, а главное-не суйся, если меня сцапают.
— Что ты говоришь. Бен, разве я тебя оставлю?
— Так надо. Если я попадусь, поднимется такой переполох, что ты сможешь пробраться
незамеченным, ясно? А обо мне в эту минуту забудь.
— Нет, Бен, не бывать этому!
— Отставить! — гаркнул Бен, — рядовой Стокдейл, выполняйте мои, приказания.
И тут я понял, что Бену очень нравится чувствовать себя, как на войне, и принялся слегка ему подыгрывать: присел, как он, на корточки, стал тревожно озираться, а потом нарочно говорю, что слышу, мол, как переговариваются часовые. Он прислушался и согласился.
— Ложись, — последовала команда, и мы растянулись пластом. Минуты через две Бен медленно приподнялся, осмотрелся и успокоился. Тогда я снова говорю, что до меня донеслись голоса часовых, окликавших друг друга где-то позади нас. Бен опять весь обратился в слух, а потом прошептал:
