Владимир Рыбин - Взорванная тишина
Самовнушение помогало. После этого Гаичка с полчаса бодро ходил по мостику, вспоминая слова боцмана о том, что морская служба — не песни на полубаке и не книжная борьба с морем, что это — постоянная борьба с самим собой.
На рассвете, когда над морем уже разлились молочные сумерки, радиометрист засек на краю экрана светящуюся точку.
— Цель! — заорал он так, что сидящий рядом гидроакустик вздрогнул и вскочил со своего стула.
— Доложите, как положено, — спокойно сказал командир.
— Малая цель, пеленг сто двадцать, дистанция двадцать пять кабельтовых. Цель на запрос не отвечает.
Через пять минут и Гаичка уже поймал в бинокль пляшущий на волнах спасательный круг.
Мальчишки оказались молодцами. Когда волны вырвали и унесли весла, они влезли вдвоем в один спасательный круг и легли на дно лодки. Ночью ее опрокинуло.
Ослабевших ребятишек внесли в кубрик, раздели, растерли полотенцами, уложили в койки. Кок Шлюндин принес горячий чайник, поставил на стол хлеб, масло, тарелку сахару. Ребятишки выпили по большой матросской кружке чаю и не уснули, как ждал командир, а вдруг повеселели, принялись перемигиваться друг с другом.
— Чему это вы радуетесь?
— А так…
— Выдрать бы вас. Ну да не уйдет. Дома.
Перспектива домашних собеседований произвела впечатление, на минуту ребятишки притихли.
— Зато мы матрац выспорили, — сказал тот, что был постарше.
— Какой матрац?
— Надувной.
— Как это — выспорили?
— А так. Потому что не слабо нам.
Командир удивлялся мальчишкам. Сам прошедший через десятки штормов, он знал цену простой улыбки в такой момент. Впрочем, едва ли мальчишки толком понимали опасность. В их памяти эта кошмарная ночь, вероятнее всего, останется лишь приключением, о котором они будут рассказывать с упоением и восторгом, вызывая отчаянную зависть у сверстников и, кто знает, может быть, желание повторить это смертельно опасное плавание.
«Вот они, истоки морской романтики, — с улыбкой думал командир. — Может, вся романтика в том и состоит, чтобы уметь с детской простотой относиться к опасностям?»
— А если бы утонули?
— Мы знали, что вы нас спасете.
— Как это — знали?
— Дядька сказал.
— Какой дядька?
— А который матрац обещал.
— Ничего не понимаю. Ну-ка сначала.
— Ну, дядька один. Мы на его матраце купались. Севка у него еще угол обгрыз, все зубами держался.
— Ты тоже грыз, — отозвался Севка, по глаза закутанный одеялом.
— Ближе к делу.
— Ну, он сказал, что нам слабо выйти в море на лодке. А я говорю — не слабо.
— Это я говорю.
— Он сказал: давайте спорить. На матрац. Ну мы и выспорили.
— А еще он о вас говорил…
Приятель сердито зыркнул на него глазами, и Севка умолк.
— Что он о нас говорил? — насторожился командир.
— Да выдумывает он все.
— Кто?
— Севка. Известный выдумщик.
— Вы понимаете, что такое граница?
— Мы все понимаем.
— Тогда выкладывайте по порядку. Может, он шпион.
— Не, он вместе со всеми купался.
— Что он о нас говорил?
— Это мы говорили, что хотим покататься с пограничниками. А он сказал, что это просто, что если мы отплывем от берега подальше, то вы нас обязательно возьмете на корабль.
— Так и сказал?
— Ага, — обрадовался мальчишка, и глаза его заблестели.
— Как выглядел этот дядька?
— Ну как… — Парнишка начал рисовать в воздухе замысловатую фигуру. — Обыкновенно.
— Моряк он, — подал голос Севка.
— Это почему?
— Куртка у него такая, С пуговицами.
— У всех с пуговицами.
— Сказанули! У него совсем другие пуговицы. И молния. Такие куртки — только у моряков, я же знаю!
— Н-да, интересный дядька, — задумчиво сказал командир. Он встал и прошел в радиорубку.
Приняв мальчишек и сдав вахту Полонскому, Гаичка спокойно пошел в кубрик отсыпаться. И уже в койке, борясь с расслабляющим головокружением, все слушал могучие вздохи волн за бортом и гадал, какой будет качка, когда корабль сменит курс и пойдет на базу.
Ему показалось, что он только на миг закрыл глаза, как прерывисто загудел динамик:
— Боевая тревога! Корабль к задержанию!
Перекрывая рев шторма, глухо загудели двигатели. И вдруг стихли. Сторожевик беспорядочно и сильно закачало. Послышался шум воды, прокатившейся по палубе.
Гаичка вынырнул из люка, перепрыгнул через высокий комингс, обеими руками ухватился за мокрый штормовой леер. И вдруг краем глаза поймал мостик и людей, напряженно всматривающихся в горизонт. И он тоже взглянул туда, куда смотрели все, и остолбенел: на корабль неслась тяжелая растрепанная бахрома, бледно-багровая на фиолетовом фоне грозовой тучи. Хвосты этой бахромы мели волны, шевелились и вздрагивали. Из-за гигантского занавеса доносился низкий вой, словно там металось и кричало в смертельном ужасе миллионоголовое стадо.
— Всем укрыться! Задраить люки! — закричали динамики.
С ловкостью, какой прежде никогда за собой не замечал, Гаичка перепрыгнул через комингс, поймал каблуком скобу трапа, ударил ребром ладони по защелке и захлопнул люк. Прыгая вниз, попал кому-то на спину. И еще не успев отпустить ручку двери, почувствовал, что падает куда-то вправо. Чудовищный грохот, вой, рев заглушили вое. Корабль дернулся и мелко задрожал, все больше выпрямляясь, становясь на киль.
— Вот это шквальчик! — сказал кто-то в кубрике. И Гаичка понял, что самое страшное позади. И монотонный шум шторма, доносившийся снаружи, уже показался ему не грохотом — шумом бодрящего ветра-свежака.
— Осмотровой группе приготовиться к высадке! — послышался измененный динамиком голос командира. Он был не обычным, сухим и строгим, а усталым и вроде даже чуть ласковым.
— Служба продолжается! — весело крикнул Гаичка. И принялся переодеваться: ему, как сигнальщику осмотровой группы, полагалось выглядеть на чужом судне по всей форме.
— Интересно, как можно высадиться в такой шторм?
— Раз надо, значит, можно, — уверенно сказал Гаичка. И засмеялся смущенно, вспомнив, что этим самым каламбуром когда-то их начинал воспитывать боцман.
Он натянул поверх форменки оранжевый спасательный жилет, крутнулся перед зеркалом и шагнул к трапу. И в этот момент услышал глухие удары пушки.
В трех кабельтовых от корабля прыгал большой катер. Разрывы на миг раскололи волну перед его носом и исчезли, растворились в пенном хаосе. Катер набежал на то место, где только что вспрыгивали фонтанчики разрывов, круто повернулся, завалился набок и нырнул за очередную волну.
На мостике было непривычно тесно. Полонский стоял, как часовой, — с автоматом на шее. Помощник командира корабля, одетый, как на парад, проверял внешний вид осмотровой группы, разглядывал фонари, рацию, пистолеты так, будто впервые видел их.
— Нарушители не останавливаются, пытаются уйти из наших территориальных вод. Высаживаться будем на ходу. Первый, кто попадет на катер, принимает меры, чтобы застопорить ход. Задача: выяснить, как судно попало в наши воды, и сохранить вещественные доказательства. Высадка предстоит трудная. Не спешить. Особое внимание на безопасность.
Лавируя, корабль медленно подходил к юркому катеру. Гаичка стоял на баке, уцепившись за леер, смотрел вниз. Это была какая-то странная посудина — с черными старыми бортами и свежеструганой, заляпанной мазутом надстройкой. И палуба у нее была не обычная, сто раз мытая, истертая каблуками и швабрами, а шероховатая, словно только что из-под пилы. И тоже вся в черных потеках пролитого мазута.
Гаичка оглянулся на старшего лейтенанта Рослякова, тоже стоявшего на баке, и по его пристальному взгляду понял, что и тот обратил внимание на свежие спилы на надстройке. Вместе с тем мгновенным, натренированным взглядом наблюдателя Гаичка окинул горизонт. Он был затянут стремительно летящей густо-синей, почти черной бахромой.
Перекрывая шум шторма, над кораблем загремели динамики:
— Всем укрыться! Задраить люки!
Гаичка взглянул на прыгающую рядом палубу катера в шагнул к люку. Он успел встать на первую перекладину трапа, успел даже поднять защелку крышки, как вдруг почувствовал жесткий удар, кинувший его в странную давящую и ревущую невесомость.
С моря донесся сухой треск: доски, торчавшие в камнях, крошились, оседая, исчезая в белых бурунах. Гаичка тоскливо оглядел берег. Повсюду окатанными углами громоздились камни. Над ними стеной поднималась к небу отвесная скала, серая, иссушенная солнцем. Он осторожно оттолкнулся локтями, намереваясь выйти из этого каменного мешка. И вдруг услышал голоса.
«Сюда!» — хотел крикнуть Гаичка. И зажал крик в горле. Потому что голоса были злыми, чужими.
— …А кто божился, что успеем проскочить?
