Виктор Преображенский - Особенности национальной гарнизонной службы
— Спокойной ночи, товарищ… старший полковник!..
Следующий розыгрыш был исполнен по заранее продуманному плану, к реализации которого привлекли Светку — машинистку управления, где служили полковник Ульянов и те самые молодые офицеры, которых партийный лидер окончательно достал. Пожалуй, это — единственный случай, когда Илье Владимировичу не дали выпить более двух-трех стопок, и домой он возвращался добрый и веселый, как никогда.
Сожалею, что меня не было рядом с полковником в тот момент, когда он вошел в прихожую собственной квартиры и, робея под суровым взглядом жены, снял с головы форменную фуражку, обнажив изрядно облысевшую голову, на мощном лбу которой красовался яркий помадный отпечаток полураскрытых женских губ. Думаю, что и остальным участникам этого розыгрыша было бы приятно оказаться в прихожей квартиры супругов Ульяновых. Особенно в тот момент, когда, взглянув на свое отражение в зеркале, обезумевший от страха секретарь первичной партийной организации судорожно полез в карман за платком и извлек из него лоскуток кружев, которым попытался стереть со лба губную помаду. Полагаю, что нам всем было бы любопытно посмотреть, на выражение лица Ильи Владимировича, когда жена выхватила из его сведенных судорогой пальцев этот лоскут ткани, оказавшийся при ближайшем рассмотрении женскими трусиками. Убежден, впрочем, что продолжения этой сцены не хотел бы видеть никто.
Должен, правда, сказать, что авторам сценария и режиссерам пришлось-таки стать свидетелями результата этого спектакля, то есть гигантского синяка, сияющего сине-багровым великолепием на том самом месте, где в предыдущем акте красовался отпечаток Светкиных губ. Не знаю, смещение ли полушарий мозга или взбалтывание внутричерепной жидкости, явившихся практическим результатом встречи изрядно облысевшей головы полковника со скалкой, но… Но после этого случая секретарь первичной партийной организации ведущего управления штаба одного из крупнейших армейских объединений Вооруженных сил не существующей ныне страны перестал доставать своих младших по званию и возрасту коллег.
Секач
Можно много рассуждать по поводу того, чего сам не видел. Но иногда увидишь такое!
В засаду на кабана польские, чешские и немецкие приятели приглашали меня не раз, да все как-то не до того было. Если честно, то не особенно я жалую охоту, хотя дичь люблю и охотничьи трофеи поглощаю с удовольствием. Да и снаряжения у меня охотничьего отродясь не было. И кабанов, наслушавшись рассказов заядлых охотников, побаиваюсь, говоря откровенно. Не очень-то хотелось бы мне встретиться где-нибудь в лесу с диким вепрем. Волосатым, с острыми клинками резцов-бивней.
Не хотелось, да встретились — это прямо про меня.
Запасный командный пункт штаба несуществующей ныне группы войск располагался в глухом сосновом лесу где-то в Центральной Европе. В отличие от основного и тылового КП, наше хозяйство никогда не оборудовалось сколько-нибудь прилично, поэтому кроме маскировочных сетей да военторговской машины, где армейские алхимики изо дня в день варили неведомое варево, подававшееся к завтраку, обеду и ужину, никаких видимых признаков цивилизации в пределах ближайших 30—40 километров не наблюдалось.
Было раннее весеннее утро, когда за неимением иной возможности удовлетворить то, что называется естественной потребностью, я начал удалятся в глубь леса, радуясь в душе рачительному отношению европейцев к собственной природе. Каждое дерево здесь отмечено не совсем ясными для непосвященного отличительными знаками и цифрами, а полоса вековых сосен сменялась полосой саженцев, аккуратно расположенных рядками на том месте, где чуть раньше были вырублены их собратья, достигшие кондиционных высоты и обхвата.
Вот по одной из таких полос, засаженных молоденькими сосенками, со стволами не толще среднестатистического указательного пальца, я и шел, отыскивая укромное местечко для упомянутого выше удовлетворения. Шел, шел да и решил присесть.
Сижу я, стало быть, и тут до моего слуха доносится странный и не совсем понятный поначалу звук. Не то плачет кто-то, не то что-то со вкусом жует.
Оглядываюсь, ничего не подозревая, ни о чем особом не думая и… Боже Праведный, шагах в двадцати от меня — вепрь! Огромный. Заросший густой щетиной по самые свои свинячьи глазки. Со свирепым оскалом и острыми клинками клыков, не умещающихся в чудовищной пасти. Худой после зимы, озлобленный!
Даже не помню, как добежал до ЗКП, как не растерял по пути разные интимные части своего туалета: фуражку, портупею, кобуру с табельным оружием. Не успел даже дух перевести после своего марафона с препятствиями, а тут прямо за военторговской машиной — еще один вепрь. Огромный. Заросший густой щетиной. Тот секач повстречался мне в лесу, а этот преспокойнено рылся в куче пищевых отходов рядом с нашей полевой столовой.
«Зайцы» в погонах
Оккупационный статус, определенный союзниками по антигитлеровской коалиции сразу после завершения Второй мировой войны, сохранялся в Европе до конца 90-х годов прошлого века. Одно из положений этого статуса, в частности, предполагало, что для свободного въезда и выезда на территорию всех секторов поверженной страны военнослужащим СССР, США, Великобритании и Франции никогда не понадобятся визы. Натовских офицеров и солдат, понятно, впускали на территорию социалистического государства без особого удовольствия, а вот представители советских войск имели возможность посещать ее капиталистическую часть без каких-либо ограничений. Теоретически, разумеется. Потому как попытайся кто-нибудь из наших сунуться к «супостату» без специального указания, он бы в момент оказался в местах, специально для таких случаев предусмотренных. И в два счета его бы выслали из-за границы, куда так рвались и где можно было очень даже неплохо заработать и отовариться на много лет вперед.
Так, впрочем, было задумано. А на деле случалось всякое. Ездили, ездили в западный сектор столицы прикинувшиеся «шлангами» юные лейтенанты и не очень молодые майоры и подполковники. Ездили по-наглой, пересаживаясь из одного поезда метро в другой. Ездили в военной форме, чтобы убедить «социалистов» в том, что едут по службе, и напрочь отсечь у «капиталистов», прекрасно сознающих свои права в свете того самого «оккупационного статуса», желание проверить документы. Не знаю уж, скольких из подобных храбрецов вербовала местная разведка и ЦРУ, но охотников съездить «на Запад» во все времена хватало с избытком. С избытком, соответственно, хватало предупредительной и иной работы и у сотрудников советской военной контрразведки, большинство из которых, честно говоря, и сами с удовольствием мотались за «железный занавес».
На фоне бесконечных баек об особенностях приграничного режима в зоне непосредственного, вполне физико-географического соприкосновения двух систем и двух миров мои посещения «ненаших секторов» кажутся до неприличия банальными. Возвращаясь в очередной раз «с Запада», я даже был вынужден слезно просить пограничников сначала с одной, а затем с другой стороны разделительной полосы прошлепать в моем паспорте требуемые отметки. Как, скажите, еще я мог убедить собственную жену, что ездил в командировку, а не отдыхал от служебных и семейных проблем в чьей-нибудь постели?!
Но воспоминания о «зайцах» в погонах воскресили в моей памяти восхитительный во всех отношениях эпизод, касающийся армейской смекалки.
Дело происходило в соседней центральноевропейской стране, где я находился в служебной командировке и получил неповторимую возможность лично узнать детали случая, способного украсить любое пособие для начинающих шпионов, контрабандистов, перебежчиков и… алкоголиков.
Герой моего рассказа на самом деле алкоголиком не был. Более того, даже не особенно любил выпивать. Ну, разве что по праздникам. Или по случаю. Какая, в конце концов, разница?! Не был он алкоголиком, и все тут! Просто выпили они как-то с приятелями по случаю одного из недалеких в общем-то праздников. Выпили, значит, а потом вспомнили, что одному из них на следующее утро надо быть в своей воинской части. Надо и все! Дисциплина превыше всего, как говориться!
Так вот. Выпили они, вспомнили, значит, а потом повели того, кому надо было наутро прибыть в совсем другой гарнизон, на вокзал. И не просто повели, а довели. И даже в поезд посадили. Не то скорый, не то курьерский. Уложили там его на мягкий диванчик и, предупредив проводника, убыли восвояси.
Проводник, конечно, сволочной попался. Мало, что русского языка не знал, он еще умудрился не разбудить того, которому поутру надо было в часть. Вот так — взял и не разбудил. Ни в той стране, где пассажир служил и откуда ехал, ни в соседней, ни в соседней с той, которая была соседней. А так как поезд оказался каким-то континентальным экспрессом, то ехал он быстро. Настолько быстро, что, когда проснулся-таки тот, который наутро… ну вы помните, который… словом, проснулся он. Встал, оправил мундир и попытался выяснить у проводника свою, так сказать, дислокацию, а заодно, понятно, и диспозицию.
