Николай Попель - Танки повернули на запад
— Там и с морозами, и с болотами, и со снегом воевали. А еще… Разрешите откровенно, товарищ командующий?
— Давай! — махнул рукой Катуков.
— А еще с собственной бестолковостью…
— Ты бы хоть объяснил, — попросил Михаил Ефимович.
— Чего ж объяснять, тут дошкольников нет. Я своим хлопцам наказал перед боем: пусть каждый башкой работает, пора по-умному действовать… Разрешите идти? Опять начинается.
Из оврага вынырнул «виллис». К нам подбежал незнакомый офицер.
— От генерала Чистякова. Ему звонил ваш начальник штаба. Срочно вас разыскивает…
Мы едем полем (дороги забиты, над ними парят бомбардировщики). Наши «виллисы» подскакивают на буграх, проваливаются в межи, подминают редкий кустарник. И сколько ни едем, кругом войска, зарытые в землю, оснащенные всем необходимым для отражения натиска. Подозревают ли гитлеровцы о такой многослойности, о беспримерной насыщенности нашей обороны?
Даже необстрелянному солдату ясна предусмотрительность Ставки и Военного совета фронта. Да, с такими резервами, на таких оборудованных рубежах можно маневрировать.
К середине дня стало ясно, что немцы крепко вклинились в наш передний край. При иных обстоятельствах, без глубоко эшелонированной и освоенной войсками обороны это означало бы катастрофу.
Как тут не вспомнить минувшее лето, разбитые полки, толпами бредущие по раскаленным степям Задонья…
На нашем пути лежала деревушка (та, в которой пастухом была старуха). Мы подъехали к окраине одновременно с танковой колонной, подошедшей от Обояни. И надо же! Немецкие самолеты заметили взметнувшиеся вдоль улицы клубы пыли и навалились на деревушку. А в ней сутки назад развернулся один из полевых госпиталей 6-й армии.
Есть ли зрелище ужаснее разбитого бомбами госпиталя!
Воздушная волна сорвала операционную палатку. Убитый хирург упал возле носилок, на которых корчился раненый с открытой брюшной полостью. Новый осколок попал ему в голову…
Самолеты делали очередной заход.
Шалин был непроницаемо спокоен. Ворот гимнастерки застегнут, ремень затянут на последнюю дырку.
— Ты хоть во время бомбежки в щель лазил? Михаил Алексеевич пожал плечами: какое это имеет значение? Вот что важно — и он положил на стол лист с наклеенными лентами телеграфного текста.
«К 24:00 5.7.43 г. два корпуса выдвинуть на 2-й оборонительный рубеж 6-й гв. армии и прочно занять оборону:
6-му гв. танковому корпусу на рубеже Меловое, Раково, Шепелевка; 3-му мехкорпусу на рубеже Алексеевка, Яковлево. 31-му танковому корпусу расположиться в обороне на месте 3-го мехкорпуса на рубеже Студенок, с/х Сталинский, Владимировка, Орловка.
Штаб армии — Зоринские дворы.
Задача:
1) Ни при каких обстоятельствах не допустить прорыва противника в направлении Обоянь. Быть в готовности с рассветом 6.7 перейти в контрнаступление в общем направлении на Тамаровку.
2) Танки в обороне закопать и тщательно замаскировать.
3) Потребовать от войск максимального напряжения для выполнения поставленной задачи.
ВАТУТИН, ХРУЩЕВ».
Прочитав приказ, Катуков долго не выпускал его из рук.
— Что сделано, Михаил Алексеевич, во исполнение?
— Командиры корпусов предупреждены о смене квартир.
— Когда планируете выход?
— В двадцать два ноль-ноль. Катуков кивнул:
— Да, ночью. А то… Мы сейчас с Кириллычем такое видели… Но дело, браты мои, хитрое, очень хитрое. Завтра утром в контрнаступление, значит…
Поднялся, снял китель, бросил на спинку стула. Остался в нижней рубашке. Из выреза торчали острые ключицы. Придвинул к себе карту и уставился в нее:
— Контрнаступление — это встречный бой. Мы на них — они на нас. У них больше единиц, у них тяжелые танки… Давайте соображать. Ты как полагаешь, Михаил Алексеевич?
Шалин смахнул рукой капли пота с бритого черепа, пожевал губами:
— Конечно, целесообразнее бить с места, а не при встречном движении. Однако приказ. У фронта могут быть свои резоны.
Катуков поморщился:
— Насчет приказа ясно. Твое мнение, Кириллыч.
— Сообщить Военному совету фронта наши соображения. Бить с места, с хорошей позиции, в этих условиях, конечно, выгоднее.
Катуков снова склонился к столу, потом отодвинул карту, повернулся к телефонисту:
— Командующего фронтом!
Ватутин, не перебивая, выслушал соображения Катукова.
Михаил Ефимович, облегченно вздохнув, положил трубку:
— Приказано подождать. Командующий посоветуется с Никитой Сергеевичем и с начальником штаба.
Вскоре раздался ответный звонок Ватутина. Военный совет фронта утверждал наше предложение. Мы должны были измотать наступающего противника в оборонительных боях на главном направлении, остановить его, а уж потом нанести контрудар.
Первый день боя подходил к концу. Овраг наш затянула тень, стало легче дышать. Но стоило подняться наверх — частые воронки вдоль восточного склона служили лестницей, — как тебя обжигало раскаленное дыхание войны и солнца. Дымный горизонт приблизился. Приблизились и кружащиеся в небе серебряные крестики самолетов. С вкрадчивым шорохом пролетали над головой снаряды дальнобойной артиллерии.
Наступательный напор немцев не ослабевал. В пылающую печь боя генерал Гот подбрасывал и подбрасывал части. Он хотел максимально использовать дневное время — время прицельного бомбометания, время зрячего марша танков.
Шалин с Никитиным прокладывали маршруты корпусов, намечали двухэшелонное построение армии на направлении главного натиска.
Генерал Гот и его штаб знают, что оборонительная полоса 6-й армии почти прорвана. Остались отдельные очаги сопротивления, неглубокие рубежи, слабо прикрытые пехотой и противотанковой артиллерией. Эти последние большевистские бастионы на пути к Обояни должны быть во что бы то ни стало сметены сегодня вечером и завтра утром. Тогда его, Гота, танковая армия, пусть понесшая тяжкие потери, войдет в прорыв…
Шалин взял циркуль, смерил расстояние по схеме, приложил никелированные стерженьки к целлулоидной линейке:
— Тридцать шесть километров!
Михаил Алексеевич удовлетворенно потер руки: завтра Гот упрется в тридцатишестикилометровую оборону первой танковой армии. А считает, что вырвется на оперативный простор…
Шалин тихо засмеялся. Но тут же насупился, опустил голову к бумагам, что-то нашептывая себе под нос.
Я отправился в политотдел.
Журавлев, только что вернувшийся из бригады Бурды, докладывает:
— Обстановка трудная, крайне трудная, но приказ геройски выполняется. Начальник политотдела бригады Боярский все время в боевых порядках. Большие потери среди коммунистов. Выбыло из строя до тридцати процентов парторгов рот…
Журавлев, как всегда, документально точен в передаче фактов, в формулировках.
Мы подводим предварительные итоги первого дня.
Невиданная доселе концентрация фашистских танков. Тактика танковых клиньев прежняя. Но в острие клина теперь «тигры», «пантеры» и мощные самоходки «фердинанд». Пушки «тридцатьчетверок» не берут лобовую броню стального гитлеровского зверья.
Ожесточение боя беспримерно. За несколько часов от двух наших истребительно-противотанковых полков остались, как говорится, одни номера. Пусть первая танковая запомнит эти славные номера — 538 и 1008!
Бурда и Боярский надежно подготовили к боям личный состав бригады. Несмотря на явное превосходство противника в танках, ни одно подразделение не отошло без приказа. Но велики потери в живой силе и в технике. Раненых не успевают эвакуировать. Надо выделить дополнительный транспорт. Надо обеспечить замену выбывших политработников и парторгов. Необходимо всеми средствами нашей пропаганды, всем авторитетом командиров и политработников неустанно внедрять в сознание личного состава мысль о стойкости, сталинградский девиз: ни шагу назад!..
Я передаю Журавлеву новую задачу армии. Он недоуменно смотрит на меня.
— Попросили изменить приказ?.. Ну и ну…
Едва стемнело, передовая стала затихать. Словно по команде, небо очистилось от самолетов. Будто их и не бывало. Штаб Бурды доложил: противник прекратил танковые атаки.
Не рвались больше снаряды дальнобойной артиллерии. Все реже доносились с юга выстрелы и разрывы.
По мере того как засыпал передний край, оживали тылы.
И днем, несмотря на бомбежки, не пустовали дороги. О шоферском бесстрашии напоминали скелеты полуторок, «зисов» и легковых. Но сейчас машины, подводы, кухни тянулись непрерывным потоком, не дававшим улечься тяжелой ночной пыли. Рядом с молоденькими регулировщицами в заломленных набок пилотках дежурили офицеры связи, «маяки». Вехами служили наспех прибитые к столбам, начерченные мелом на заборах категорические указатели: «Хозяйство Супруна сюда», «МСБ Ходкевича 500 м», «Абдуллаев! Жду в Вознесеновке». На каждом повороте потоки раздваивались, но при этом не становились уже. Фронт получал завтрашнюю порцию боеприпасов, продовольствия и возвращал тех, кто пострадал сегодня в бою. Воистину, кровообращение войны!
