Игорь Фролов - Вертолетчик
— Нет, — сказал борттехник Мухаметшин. — Сегодня я вывез из тайги группу капитана Володягина. Они тонну собрали. А Видаса с тех пор я не видел.
Утром следующего дня борттехник Ф. спросил у инженера эскадрильи, где лейтенант Ишбулатов.
— Где, где, — сказал майор Горовенко рассеянно, и вдруг встрепенулся. — А что, они с брусники не вернулись, что ли? Так какого хера молчишь? Две недели уже!
— Я в командировке был! — возмутился борттехник Ф.
Все перепугались, забегали, начали крутить ручку телефона. Нашли экипаж, который десантировал группу лейтенанта Ишбулатова, и уже в обед борт № 22 садился на широкий берег узкой речки у сопки. В палатке никого не было, но рядом горел костер. Дали выстрел из ракетницы. Скоро из леса выбежали шесть бородатых людей.
Робинзоны наперебой рассказывали, угощаясь куревом. Бочки были полны брусники через три дня. Когда в условленный час пятого дня борт не прилетел, подумали на плохую погоду в Гачах, хотя здесь было ясно и холодно. Несколько дней жили как туристы, жгли костры, пекли рыбу — один солдат сделал удочку. Ставили петли на зайцев, но в них никто не попался. Пистолет Видас использовал только один раз.
— По ночам кто-то ходил у палатки, — сказал он. — Вздыхал, как корова. Я подумал даже — корова. Но утром след на инее большой, и бочка с брусникой одна опрокинута, ягоду ел…
На следующую ночь, когда мишка пришел снова, Видас высунул из палатки руку с пистолетом и два раза пальнул в воздух. У него хватило ума не стрелять в сторону медведя.
— Раненный этой пулькой, он бы вас просто подавил в палатке, как лягущек, — сказал борттехник Ф.
Больше медведь не приходил. Лейтенант Ишбулатов доказал свою свирепость даже хозяину тайги. Потом борттехники Ф. и Мухаметшин удивлялись такой решительности лейтенанта Ишбулатов, пульс которого, по уверениям предполетного доктора, не превышал 50 ударов даже после приседаний, то есть, его биологическое время текло совсем в ином ритме. Он мог, ожидая заправки вертолета, смотреть, как мимо его борта медленно и выжидающе ползет ТЗ, и только после того, как водила ударял по газам, лейтенант Ишбулатов начинал медленно взмахивать рукой и медленно бежать за машиной. А однажды в однокомнатную квартиру в ДОСах, где Видас жил с лейтенантом Саеткуловым, ночью пришли грабители. Они сначала бросили камень в окно и разбили его. Видас проснулся, и думал, что это был за звук. Лейтенант Саеткулов был в наряде. Не дождавшись реакции, воры отжали хлипкую дверь, вошли, не включая света, собрали висящие на вешалке куртки, вошли в комнату, увидели, что на кровати кто-то спит, и удалились. А Видас подумал, что приходил из наряда лейтенант Саеткулов и снова уснул.
Вот такой выдержанный офицер руководил сбором ягод. Он был спокоен, несмотря ни на что. На пятый внеплановый день солдаты поняли, что дело не в погоде, что, скорее всего, их просто потеряли, ищут в другом месте. С утра на вершине сопки разводили костер, питали его смолистыми стланиковыми лапами, и сопка с высоты была похожа на курящийся вулкан. Но за три дня до прилета 22-го борта командир брусничного взвода лейтенант Ишбулатов приказал больше сигнальный костер не жечь.
— И зачем? — удивился борттехник Ф. — Мы, между прочим, не сразу твою сопку нашли, тут речка между такими же петляет. Был бы дым…
Оказывается, перебрав все три варианта, лейтенант Ишбулатов нашел, что наиболее правдоподобен самый неправдоподобный. Началась война с Китаем, — решил он. Как им говорил замполит, спецподразделения китайцев, обутые в кеды, бегом преодолеют те сорок километров от границы за четыре часа, — налетят как саранча…
— Я подумал, — говорил лейтенант Ишбулатов, что-то рисуя в воздухе согнутым пальцем, — что полк перелетел на запасной аэродром в глубь страны. Если будем дымить, нас найдут враги…
— И чего тогда вы еще три дня тут сидели? — спросил борттехник Ф.
— Думали… — сказал лейтенант Ишбулатов.
Блиц борттехника
После командировки борттехник Ф. собрался в отпуск. Как раз всех его друзей, которым предстояло лететь в Афганистан, на две недели отправили в профилакторий под Хабаровском — в рамках все той же подготовки набраться сил и пройти курс самообороны без оружия. Пути расходились окончательно. Борттехник Ф. надеялся, что, когда он вернется из своего почти двухмесячного отпуска, «афганцы» будут, наконец, в Афганистане и перестанут маячить живым укором перед его глазами. Будет стоять глубокая осень, потом настанет зима, и все пойдет по плану, утвержденному весной. Он будет летать над белой землей, писать роман, играть в шахматы. Да, играть в шахматы, а не просто разбирать партии двух «К». На смену борттехнику Мухаметшину, с которым борттехник Ф. коротал вечера за доской, пришел борттехник нового призыва. Он был женат, поселился с женой в общежитии, и первым делом обошел соседние комнаты в поисках любителей шахмат. Увидев на столе у двухгодичников не только шахматную доску с фигурами, но и шахматные часы — белые, с черными кнопками и красными флажками, — он разволновался. Борттехник Ф. снисходительно-добродушно согласился сыграть партейку. Привыкший всегда выигрывать, фигуры двигал быстро, думал рассеянно, и уже в дебюте попал в трудное положение. Спохватился, начал думать, боролся изобретательно, и все же проиграл. Потом он проиграл еще две партии, потом выиграл одну и одну с трудом свел вничью.
Новый борттехник оказался перворазрядником, а то и кандидатом в мастера спорта (автор уже не помнит, склоняясь ко второму, потому что перворазряднику проигрывать все же несолидно), и все книги, вставшие у него в комнате на полке, были шахматными. Борттехник Ф. вдруг осознал, что его знание нескольких дебютов по пять ходов в каждом, в данном случае равно полному незнанию. Он проигрывал один к пяти каждый день, и единственное отдохновение находил в пяти- или одноминутном блице, где борттехник — тут счет был обратный. Но теперь он знал, что зима дана ему еще и для полной победы над кандидатом в мастера спорта по шахматам.
В отпуске он говорил друзьям, что в Афган не идет, потому что отправляют в Чернобыль. В ответ на уговоры отказаться во что бы то ни стало, пожимал плечами. У лейтенанта ВВС было много денег, он поил друзей водкой, возил их на такси, покупал девушкам большие букеты красных роз. Однажды вечером он увидел в программе «Время» репортаж Михаила Лещинского, в котором мельком показали строй вновь прибывших вертолетчиков. Кадр был секундный, но отпускник успел узнать лицо борттехника Мухаметшина! Потом он начал думать, что мог обознаться, но сходство было слишком велико, чтобы сомневаться. «Теперь все…» — подумал борттехник Ф. с грустным облегчением.
Он вернулся в часть в середине ноября и, к своему разочарованию, увидел, что «афганцы» по-прежнему были в Магдагачи.
— Я вас скоро сам убью, — сказал он злобно.
— Успокойся, через неделю уходим, — сказал борттехник Мухаметшин.
Они сдавали свои борта. Наступали холода. Трава на стоянке была седой, земля — твердой как бетон. С хмурого неба медленно сыпал мерзлый туман, временами превращаясь в снег. Борттехник Ф. делал перевод своей машины на зимние, менее вязкие масла. Он бродил по пустынной стоянке то с ведром, то со стремянкой, напевая под нос: «осень, ты на грусть мою похожа, осень, вместе будем до зимы…», разжигал в патронном цинке керосин, бросив в него кусок ветоши, — греть руки, когда они замерзнут, — расконтривал, откручивал, заливал, закручивал, законтривал… И когда он, стоя на стремянке, заправлял маслом шарниры хвостового винта, мимо сквозил как всегда стремительный инженер эскадрильи. Он пробежал, остановился, вернулся, посмотрел поверх очков на борттехника, словно что-то вспоминая, и сказал:
— Ты фото на паспорт сдал?
— Какой паспорт? — удивился борттехник.
— Дурака выключи! Служебный, какой еще! Ты же в отпуске был, когда все «афганцы» сдали, а завтра последний день! Хули телишься-то?
Борттехник стоял, боясь сказать слово, чтобы не спугнуть. Но сказал:
— Завтра сдам…
— Борт Чакиру передавай! — убегая, крикнул инженер.
Борттехник пальцами вкрутил пробки шарниров ХВ, спустился по стремянке и помчался фотографироваться. Китель он пошить так и не успел, пришлось взять у лейтенанта Мухаметшина. Дело было к вечеру, фотоателье в поселке уже закрылось, но это не могло остановить борттехника Ф. Он понял, что там, наверху, решили дать ему шанс, — инженер, судя по очумелому виду, не понимал, что говорил. Да и он ли вообще говорил его устами?
У борттехника Ф. был фотоаппарат ФЭД-5, бачок для проявки пленки и отцовский увеличитель УПА. На фоне простыни, при свете электрической лампочки, за неимением вспышки используя большую выдержку и не шевелясь, чтобы не смазать, в кителе, который сидел на плечах, как бурка Чапая, борттехник Ф. отснялся на всю пленку, проявил ее, просушил, и уже ночью отпечатал фотографии — темный, опухший лик меж погон, приподнявшихся, как крылья настороженного орла.
