Николай Асанов - Катастрофа отменяется
А может, она и на самом деле приехала за материалом? Но почему она ни слова не написала о своем приезде, почему испугалась этой встречи? И как она объяснит этим ученым, кто он ей?
Тут Уразов взглянул на часы, сказал тихо:
— Четырнадцать тридцать. Начали, товарищи!
Малышев почувствовал, как все посторонние мысли исчезли. Начиналось действие, и теперь о постороннем думать нельзя. Тем более при опасном действии. И даже если все предусмотрено и обговорено заранее с такими деловыми людьми, как его офицеры, как Адылов и сам Уразов. Говорят же, что на беду раз в сто лет даже деревянная палка стреляет. А у них не деревянная палка, у них несколько десятков тонн аммонала!
Малышев взял трубку полевого телефона, притулившегося возле адыловского стола, сказал лейтенанту Золотову, чтобы объявлял тревогу и проследил: людей со взрывоопасной территории удалить; выход из кишлака на берег реки перекрыть; особо приглядывать за детьми; махальные на берегу пусть укроются за дувалами, мелкий каменный выброс не учтешь, галька может и по берегу шарахнуть, а это похлеще, чем картечь; позвонить махальным на тракт, пусть ждут пятнадцати часов, взрыва, а после взрыва откроют дорогу только через полчаса, вдруг какая-либо мина не сразу сработает: детонация по земной волне и по колебанию не всегда помогает, порой и обрывает запальные шнуры.
Все это он сказал четко, ясно, понятно, как полагается по уставу взрывных работ, и Золотов каждое отдельное приказание повторил. Малышев оглянулся, посмотрел на хмурые лица членов комиссии и жестом заботливого хозяина пригласил:
— Прошу на наблюдательный пункт!
Люди вышли не толпясь, но и не задерживаясь: впереди Малышев, как главное ответственное лицо за взрыв, за ним Уразов, как самый главный здесь, а за ними инженеры, заместитель министра, аксакалы — председатели колхоза и кишлачного совета, а потом комсомольские руководители, командиры добровольческих бригад. На улице Малышев еще раз оглядел всех, сказал:
— На наблюдательном пункте останутся только члены комиссии и два аксакала — председатели.
Тогда молодежь и другие, кому места на пункте в блиндаже не обещали, отступили и пошли в гору. Там Малышев заранее приготовил смотровую площадку в пределах безопасности, знал, что иначе люди побегут хоть под каменный дождь, лишь бы увидеть его работу. А работой своей он не мог не гордиться.
Для наблюдательного пункта приспособили небольшую пещерку на правом берегу реки, за линией шурфов, перекрыв ее наскоро плитами бетона. В плитах пробили бойницы, как для пулеметов, вытянули конуса вперед, чтобы случайный камешек не выбил глаз тому, кто прильнет к бойнице. Из каждой бойницы видна была вся линия шурфов, а когда они ахнут и выкинут грунт направо и налево, откроется и линия будущего канала.
Лейтенант Карцев был уже тут: возился с машинкой-взрывателем, перекидывал разноцветные проводки направо и налево, укладывал по одному ему известной очередности. Он-то знал, что делает: взрывная молния, которой надлежит произвести работу тысяч людей, пробежит от машинки-взрывателя в строгой последовательности.
Карцев только на мгновение выпрямился, приветствуя гостей, и снова согнулся, гибкий, щупленький, совсем еще мальчишка. Плотно сбитый, крупнотелый Уразов даже покосился на командира-подрывника: Малышев с его возрастом и спокойствием ему больше нравился. Он принялся примащиваться к бойницам, выбирая, какая повыше, чтобы спина не устала. Карцев заметил его неловкое положение, кивнул одному из подрывников, тот принес ящик от взрывателей, подсунул Уразову. Оказалось, можно устроиться с удобствами.
Кроме Уразова с удобствами устроились только Малышев да Карцев. Никто не возражал: у них работа, остальные тут приняты по доброте душевной…
Уразов прикинул обзор: пустое ущелье, давно уже замолчавшее, уходило на запад. По краю его белела, словно ворсистая белая нитка, дорога, такая же пустая, как и река: никакой жизни! Двухкилометровая линия шурфов, отмеченная ровными холмиками глины и сланца, стекала туда же на запад и казалась мертвой. И на всем плато ни человека, ни животного.
Он поглядел влево, увидел берег реки и дома кишлака, махальных с флажками, часовых с автоматами — эти сторожко поглядывали и в сторону дворов, и на площадь за дувалами, как бы кто не выскочил ненароком на опасное место, но частенько оборачивались и на гряду шурфов — не прозевать бы сигнала! У них тоже были приспособлены поблизости укрытия, и они далеко от них не отходили.
Сквозь смотровую щель Уразов увидел и верхний наблюдательный пункт, где сошлось до сотни человек; белые бороды аксакалов, колеблемые ветром, отмечали самый первый ряд. Молодежь в синих спецовках чернела позади, а некоторые забрались на гору, повыше.
Малышев посмотрел на часы, потом на Карцева, протянул руку, и в руке сразу оказалась ракетница, поданная одним из взрывников. Малышев негромко сказал: «Внимание!» — просунул ракетницу в смотровую щель. Хлопнул выстрел, и красная ракета взлетела круто вверх по направлению шурфов. В тот же миг солдат с берега как ветром сдуло, а в глубине блиндажа, под руками Карцева, что-то гулко щелкнуло.
И прильнувшие к бойницам люди, и те, что стояли на той стороне ущелья, увидели, как медленно и беззвучно вспучилась черная каменистая земля длинной линией, уходившей глубоко в ущелье. Она поднималась сначала вяло, неохотно, тяжело, словно ей трудно было пошевелиться, — и на самом деле трудно отрываться от родного лона! Сначала она словно бы только дышала, вздохнула раз-другой, и вот начала подниматься все выше, и выше, раздваиваясь пополам, как будто невидимый пахарь поднимал ее плугом, затем дыхание земли перешло в протяжный стон, и стон этот все усиливался, сравниваясь с громом — нет, с тысячами громов, — а вздымающийся вал становился все выше и выше. Он уже достиг высоты кишлака, шагнул еще выше, в полгоры, а потом засвистела шрапнель, завыли снаряды, пыль поднялась до неба. Казалось, шел бой, грохотала мощная артиллерия, рвались ракеты, что-то светилось в гуще пыли и дыма, словно взрывались вулканические бомбы, а потом забарабанило по скале, в которой была пещерка, забило по бетонным плитам. Все разом отпрянули от бойниц, а Малышев движением деревянного запора опустил на смотровую щель тяжелую бетонную плиту. И стало темно.
Скоро подземный шум и надземный грохот стали утихать, теперь удары слышались скользящие, мелкие, и Малышев, налегая на деревянный рычаг, снова поднял бетонную защитную плиту и открыл щель, крикнув в то же время:
— Осторожнее, товарищи!
Все просунулись вперед. Еще ходило взбаламученное море пыли, еще дышала земля, но ветер, поднятый взрывом, откачнулся от гор и вернулся обратно туда, где он родился. Перед людьми открылась черная шевелящаяся река из взорванной, разрыхленной земли, и все с удивлением увидели, что она, эта река, проведена, как плугом, от края и до края, везде почти одинаковой глубины, а все, что прежде лежало в ее ровном русле, отодвинуто метров на десять — пятнадцать в ту и в другую сторону. Стало понятно, что подрывники заранее подсчитали, сколько нужно места для разворота машин, для маневра… Многие порывались выйти наружу, но Малышев прикрикнул и поднял руку. И стало слышно: все еще щелкали камешки, как будто это были отдельные выстрелы кончающегося боя…
Но от смотровой площадки, из-за дувалов и кишлачной площади народ уже валил валом. И Малышев открыл бетонную дверь блиндажа.
На кишлачной площади взревели бульдозеры, экскаваторы. Они показывались из-за домов, и это тоже было как продолжение боя, только, казалось, идут танки. Идут танки после артиллерийской подготовки, чтобы проутюжить окопы и траншеи. И машины на самом деле шли по новому мосту, построенному ротой Золотова, через русло на полной скорости к этой длинной и глубокой траншее.
А Малышев, выйдя из блиндажа, прыгнул в траншею. В руке у него оказалась мерная рейка, а бегущий следом солдат нес охапку цветных флажков.
Малышев воткнул один флажок, второй, и тут же в траншею попрыгали солдаты с ломами, кирками, лопатами, и там, где только что установилась тишина, вновь загремело железо о железо и железо о камень. Отдохнувшие саперы начали вторую очередь шурфов.
И на западном конце этой траншеи, куда побежал, спотыкаясь и поскальзываясь на мокрых, выброшенных взрывом камнях, Ованесов, тоже замелькали флажки, там спрыгивали вниз дехкане в подоткнутых за пояс халатах с кетменями и лопатами, и опять крылато полетела выбрасываемая земля.
Уразов стоял на краю траншеи, смотрел на завал, потом туда, где курились фонтанчики земли, и чувствовал то смелое освобождение от страха, которое приходит, когда видишь силу человека. Ему нравились и Малышев с его солдатами, и колхозные добровольцы, и он уже прикидывал в уме, когда победа будет достигнута полностью. Так, вероятно, полководцы в штабах обдумывали планы последних сражений с фашистскими войсками, стоя на берегах немецкой реки Шпрее, а Днепр и Волга казались столь далекими, что вспоминались не сражения на тех реках, а их ширь и простор, их величавое течение, будто и не было там сражений…
