Николай Асанов - Катастрофа отменяется
Адылов проследил за его взглядом, спросил:
— Вы туда? Сейчас все там. Один я остался дежурить.
Малышев допил чай и вышел.
В пересохшем русле по-прежнему возились ребятишки. Теперь они обзавелись бреднем и волочили его из лужи в лужу. Кишлак был пуст или казался пустым. На крышах кое-где сидели старики, поглядывая из-под ладони на Малышева и опять обращая взор все туда же, на восток. Скота не было видно, — должно быть, опасаясь беды, перегнали на горные пастбища. А о себе как будто и не думали.
Малышев прошел в свою палатку. Аверкина не было, — видно, тоже ушел на канал. Но чайник с горячей водой был закутан в шинель и еще не остыл. Малышев быстро побрился, сменил подворотничок на гимнастерке и вышел на берег.
Было тринадцать часов.
Командир минного взвода Карцев, узкоплечий, тонкий, будто нарочно приспособившийся проникнуть в любую щель, сидел один в палатке, поставленной за кишлаком. Тут хранилась взрывчатка, и лейтенант тщательно пересчитывал взрывные заряды и укладывал их в заплечные ранцы. Минеры подходили по очереди, каждый брал ранец и осторожно нес его к шурфу. Там самые опытные подрывники заряжали минные галереи. Взрыватели Карцев собирался поставить сам. Он действительно умел пробраться в любую щель.
Малышев постоял за спиной лейтенанта, последил за его тщательной и тонкой работой. Дождавшись, когда Карцев опустил усталые руки на колени, чтобы дать им отдых, спросил:
— Как же это произошло? На сколько дней растянется вся операция? Они посчитали?
— Я посчитал, — сурово сказал Карцев. — Саперы посчитали. Колхозники посчитали. Они обиду очень здорово понимают. И решили: второй взрыв — и последний! — понял, командир? — через три дня. И никаких ованесовых! Кто отвечает? Мы или товарищ Ованесов, который взрывов и в глаза не видал, а тем более научных, на выброс? Я так и доложил товарищу Уразову.
— А что сказал полковник?
— Даренкова вызвали в штаб округа, тебя отправили на озеро, а уж потом Ованесов начал пугать.
Его узкое лицо стало злым, но злость тут же схлынула. Руки сами потянулись к зарядам. Он тихо сказал:
— Иди на плац, Павел. Я тут справлюсь…
Да, он справится, подумал Малышев. Но что еще придумает товарищ Ованесов? Есть же такие люди — не только сами боятся, но и стремятся запугать других. Как будто в компании даже и трусить легче. И что скажет товарищ Уразов, который так горячо поддерживал Малышева, а потом вдруг уступил этому настойчивому трусу?
Капитан вышел на речной обрыв, посмотрел, как под ярким голубым небом шли один за другим переносчики опасного груза, тщательно соблюдая уставную дистанцию. Жителям запретили движение по этой опасной дороге, только пригнувшиеся фигурки минеров выделялись на голом пустынном фоне. Солдаты шли привычным шагом, оставляли свой груз у шурфов, делали крюк и возвращались другим путем.
Малышев пересек русло, теперь оно было совсем сухое — солнце успело нагреть камни, редко-редко где остались озерца.
Он прошел от головного шурфа вниз по будущему каналу вдоль всего ряда подготовленных под фугасы колодцев. Иные были уже заполнены толом, возле них стояли часовые, другие еще докапывали, зачищали, но Малышев видел, что к трем пополудни все будет готово.
Уразов встретил Малышева крепким рукопожатием, но казался смущенным. Этот человек не любил недоговоренности, поэтому он отвел Малышева на балкон и прямо спросил:
— Мы поступили неправильно?
— Да, — спокойно ответил Малышев.
— Но расчеты Ованесова…
— На столе у Адылова лежат анализы почвы, сделанные буровиками. Там же находятся карты разрезов контрольных шурфов. Эти документы показывают, что плато составляют плотно сцементированные конгломераты, не поддающиеся мгновенному разрушению. Ованесов просто испугался ответственности.
— Вон вы как рассматриваете? — удивленно протянул Уразов. — А если мы переиграем?
— Уже нельзя. Галереи заполнены взрывчаткой.
— Жаль, что вас так поздно отозвали с озера!
— И этого уже не исправишь.
Они вернулись в кабинет.
Ованесов встретил Малышева откровенной улыбкой. Малышев подумал: радуется, что удалась маленькая интрига. Теперь все лавры попадут в его суп. Как же, взрыв произведен по его проекту! Но злость почему-то пропала. Вспомнил, что и саперы, и колхозники обещали ускорить пробивку новых шурфов. Значит, в назначенный срок они уложатся, несмотря на происки Ованесова. А уж кто воспользуется плодами этой победы, неважно, лишь бы река ожила…
Ему предоставили слово.
Малышев разложил схемы шурфов, данные буровиков, разрезы минных галерей. Ованесов, разглядев эти исполненные в цветных карандашах чертежи, смутился и поглядывал на Малышева испуганно. Но Малышеву не хотелось терять время на перебранку. Он сразу начал:
— Мои разведчики доложили, что завал достаточно уплотнился и стал мощной преградой. Я сожалею, что вместо единовременного взрыва операция расчленена на три части, но менять что бы то ни было уже некогда. Поэтому считаю, что взрыв должен быть одновременным по всему руслу. Такой взрыв выбросит большую часть породы из русла, и очистка русла для следующего взрыва займет минимальное время. Можно будет сразу пустить в ход бульдозеры и экскаваторы, а в тех местах, где отметка окажется достаточной, немедленно начать пробивку второй серии шурфов. Так мы хоть немного сэкономим время, которое отняли сами у себя из трусости…
Он заметил, как покраснел Ованесов, заметил гневный взгляд Уразова, брошенный на инженера, и усмехнулся. Маленькую месть он все-таки учинил. Адылов, кажется, ведет протокол, пусть запишет и это. Ему-то возражения Ованесова — действительно как нож в сердце. У него скопились все сводки с поливных земель, где уже гибнут посевы…
Ованесов промолчал. И хорошо сделал. Малышев знал, что в личном споре Ованесов не сумеет опровергнуть возражений. Да и убедить остальных Малышеву было проще: за его плечами опыт взрывника, а что у Ованесова, кроме амбиции?
Уразов спросил:
— Не разрушит ли такой мощный взрыв дома́ кишлака?
— Взрыв производится линейный. Надо лишь закрыть выход из кишлака на берег, чтобы не было несчастных случаев. А если и вылетят стекла в каком-то доме, ничего не поделаешь.
Адылов подсказал:
— Жителей из прибрежных домов лучше всего выселить на время взрыва.
— Не отразится ли взрыв на прибрежном шоссе? — спросил Рахимов. — Там несколько оврингов и много опаснопроходимых мест. А на подходе — экскаваторы. Хороши мы будем, если обвалим в эту трудную пору собственную дорогу…
— На шоссе отправлены махальные, — сказал Малышев. — Они должны приостановить движение и затем проверить состояние дороги после взрыва.
— А вы, я вижу, все предусмотрели, — усмехнулся Уразов.
— Взрывник обязан думать до взрыва…
— А я бы все-таки предупредил низовые кишлаки о взрыве. Пусть временно эвакуируют жителей. Если завал не даст подвижки, люди спокойно вернутся по домам. А если…
— Расчеты довольно убедительны, — возразил Адылов. — Да и не поймут люди нашей тревоги. Они уже поверили, что мы выручим их…
Больше никто не возражал. Столпились у повешенной на стену схемы: новое озеро было изображено в северо-восточном углу грубым синим пятном; пятно это ограждала с запада широкая рубчатая полоса, изображавшая обвальную плотину; а на запад вдоль реки, представленной извилистой линией, под которой сейчас подразумевалась уже не вода, а бывшее русло, изображена будущая река, рукотворная, если у людей хватит сноровки ее пробить. Пока что они накопали тут ямки и ямищи, которые тоже были изображены на грубой этой схеме и помечены почему-то крестами, словно могилы.
Малышев и сам смотрел на свою схему с некоторым возбуждением — уж очень многое стояло за нею. Прошло три дня, за это время он был и топографом, и взрывником, и разведчиком. За эти три дня здесь возникла надежда на спасение, и за эти же семьдесят два часа он нашел и потерял свою единственную надежду на счастье, — не мог же он не признаться себе, что Тома встретила его удивленно-враждебно, будто он гнался за нею и догнал. А он лишь пытался объяснить, что не подозревал о ее присутствии на гляциологической станции… Что ей там понадобилось? Опять герой? Каждый раз, когда она отыскивала для себя и для газеты нового героя, — так уж у них повелось чуть не с первого дня! — Малышев думал: «Это и есть ее герой!» Или: «Этот и будет ее героем!»
Правда, до сих пор, видно, попадались не те герои, но ведь найдет же она когда-нибудь настоящего, какого ищет? И кто мог привлечь ее внимание на этой богом забытой среди гор и ледников станции? Малышев успел присмотреться к тем людям. Молодые парни вроде него самого, а радист и курчавый аспирант, которые смотрели на Тому, как на икону, наверно, только и умеют молиться. Они тут третий год, ни одной женщины среди них нет, они, наверно, отвыкли уже от вкуса женских губ, не помнят, как ласково падают на плечи мягкие руки. Был там еще немолодой начальник, он больше других пришелся по душе Малышеву, но ведь он старик! Сухой, жилистый, суровый. Администратор он, и, верно, хороший. Как он быстро всем нашел место — и детям, и солдату, и ему, Малышеву, но не было у него на лице ни улыбки, ни мягкости. Таких Тома никогда и за людей не считала…
