Иван Сотников - Днепр могучий
— Как звать-то тебя?
— Валей Шакиров.
— Э, да ты, видно, земляк нашему Сабиру. Садись, подвезу. Гостем у нас будешь. А Сабир такой человек — ахнешь!
Сдав в штаб пакет, Семен помчал гостя к разведчикам.
— Сабир, смотри, кого привез, — разыскав парторга, выпалил Зубец, представляя Шакирова.
Познакомились. Угостили Валея ужином. Оставили ночевать.
Весь вечер Сабир не отходил от гостя. Разговаривали то по-русски, то по-башкирски. Оказывается, они из одного района, с берегов Кара-Идели. В свое время немало кружили по горным тропам, лазили на Имантау, купались в одной реке. Правда, знать друг друга не знали, но их отцы вместе служили в легендарном отряде Блюхера, вместе с ним громили белых на башкирских землях, воевали под началом Чапаева.
Валей с азартом вспоминал о дорогих местах. А помнишь Чандар, ледяные заторы весной? А помнишь, какие там хариусы? А помнишь Белый ключ, что, выбиваясь из скалы, образует Голубое озеро, а затем водопадом рушится в реку?
Как мог не помнить Сабир! Там он бывал со своей Ганкой, там родился у него сын. Все, все до боли в сердце близко и дорого.
Уж не сама ли счастливая судьба свела их на фронте? А что, может, им и воевать вместе, как отцам в гражданскую? Как, Валей? Шакиров заколебался. На память об отцах, а? Валей все еще не решался. И хочется, и колется. Там, в своем полку, его все знают. Здесь же все внове. Но где он теперь, свой полк? И Сабир ему нравился! Земляк! Разве в самом деле остаться? А его примут тут? Документы у него в порядке. Потом и запросить можно.
Азатов все устроил. Прошла неделя-другая, и новичок прижился. Его полюбили. Знающий сапер, свойский парень…
Сегодня Валей Шакиров устал без конца минировать и разминировать, особенно впотьмах, на ощупь, что требует неимоверного внимания, тройного расхода физических и духовных сил. Впрочем, сержант не отчаивался: он любил свою опасную профессию, действовал сноровисто и точно, к чему приучал и бойцов отделения, ибо знал: сапер ошибается лишь раз в жизни.
Закончив установку мин у дороги, вдоль которой окопались роты Жарова, саперы направились было на отдых, но Валея снова вызвали к комбату. «Отдохнул называется! — беззлобно усмехнулся сержант своему желанию растянуться сейчас на ворохе душистых еловых веток. — Наверное, опять придется ставить мины». Жарова на месте не оказалось, и с Шакировым разговаривал Березин. Нет, сегодня больше не придется минировать. Дело совсем другое — Валея вызывают в Киев. Вот документы, вот адрес. Завтра быть на месте.
Зачем вызывают? И почему в Киев? Уж не пожаловались ли на него из госпиталя? Однако не в тыл же уехал — на фронт! Пусть не нашел своей дивизии, зато в другой воюет. Воюет же, черт возьми!
— Ты, друг, не набедокурил ли по дороге из госпиталя? А? — допытывался Березин.
Нет, Валей не набедокурил. Разве вот только раньше срока подался из госпиталя, без выписки. Видит, нога, ходит — ну и айда на фронт! Может, потому и вызывают. Да, он понимает, воевать обязан не там, где хочет, а там, где нужнее. Только теперь не поправишь дела. Виноват — пусть наказывают…
Наутро попутной машиной он без труда добрался до Киева. Всюду царило необычное оживление. Сержант знал — киевляне собираются на митинг по случаю освобождения города. Люди с тревогой прислушивались к гулу сражения, нараставшего с каждым днем. Не вернутся ли немцы в Киев? Устоят ли наши? И хоть каждый, кто разговаривал с сапером, понимал, много ли он может знать, простой сержант, даже если он и с самой передовой, — уверенные слова его успокаивали, тем более что по улицам к фронту грозно шли танки, а над головой с гулом проносились советские самолеты.
У памятника Тарасу Шевченко, где назначен митинг, — масса народу. Валей с трудом пробился поближе к трибуне. Выступал генерал. Он говорил о положении на фронтах, о победоносном наступлении советских войск, о контрнаступлении немцев. Вот уже две недели, неся колоссальные потери, они осатанело рвутся к Днепру.
Валей посмотрел по сторонам: суровые, сосредоточенные, полные решимости лица. Аплодируют дружно и жарко. Когда Валей снова посмотрел на трибуну, выступал уже другой генерал. Кто он такой? Видно, прослушал, когда объявили. Да, постой, постой, это же тот самый генерал, он еще машину дал отвезти Валея в госпиталь: Ватутин! Шакиров так и подался вперед. Орден тогда обещал. Конечно, где ему было вспомнить о Шакирове! Да и не в ордене дело — за доброе слово спасибо.
Еще перед открытием митинга из оперативного управления привезли спешное донесение. На Житомирском шоссе немцы продвинулись вперед на семь-восемь километров и развивают успех в направлении на Киев. Сначала прочитал Ватутин, потом Хрущев. Оба молча переглянулись и без слов поняли друг друга. Митинга не откладывать!
Пока Ватутин говорил о войсках фронта, Хрущев все время оставался на трибуне. Сминая в кармане донесение, он спокойно глядел на тысячи людей, ловивших каждое слово, на строгое лицо великого кобзаря, величественная фигура которого высилась на постаменте, как бы напоминая обо всем высоком, за что идет смертельная борьба на подступах к городу.
Гул сражения явно нарастал.
В тот самый момент, когда Ватутин говорил, что войска фронта сделают все, чтобы ускорить окончательную победу, на трибуну снова поднялся офицер оперативного управления и подал члену Военного совета второе донесение: немцы продвинулись на десять — двенадцать километров. Сдерживая волнение, Хрущев все так же спокойно глядел на людей.
Хрущев знал о принятых контрмерах. Оставалось терпеливо ждать. Он ясно представлял себе Житомирскую магистраль. Просто не верилось, что в местах, где он был сегодня утром, уже снова немцы. Что же еще предпринять?
Ватутин закончил, и Хрущев отдал ему оба донесения и тихо сказал командующему: «Митинг закончим, как наметили». Ватутин не возражал. Он тоже за выдержку и твердость.
Когда заговорил Хрущев, киевляне невольно потянулись вперед. Ведь еще до войны они не раз встречались с ним на заводах и в колхозах, на праздничных торжествах. Сейчас секретарь Центрального Комитета говорил все более и более воодушевляясь, и голос его звучал уверенно и твердо. Хрущев говорил о мудрости партии, о великом подвиге армии и народа, и люди верили: не бывать немцам снова в Киеве.
Вместе с последним из ораторов на трибуну в третий раз поднялся офицер оперативного управления. Хрущев первым прочитал донесение и протянул его Ватутину. Немцы еще продвинулись на четыре-пять километров. «Осталось письмо», — тихо сказал Хрущев командующему. Тот утвердительно кивнул головой, взглянул на часы и ответил: «Назначенные контрсилы вступили в бой. Остановим!»
На митинге было принято письмо украинского народа народу русскому. Огненные слова этого письма были гимном дружбе между народами-братьями.
Сойдя с трибуны, Хрущев вглядывался в лица киевлян, и они его радовали. Немцы только вчера сбросили листовки, в которых сегодня обещали быть в Киеве. Пятьдесят фашистских дивизий бешено рвутся к Днепру. Весь Киев слышит все нарастающий гул их орудий. Но эти люди, столько пережившие за черные дни оккупации, не верят вражеским листовкам. Они верят в свою армию, в свою победу.
4Шакиров шел с митинга, забыв о всех своих волнениях по случаю загадочного вызова. Он не вспомнил о них и тогда, когда поднимался на второй этаж высокого здания, куда пришел по адресу. Лишь после того как проверили его документы и сказали «обождите», он снова в тревоге подумал, зачем же все-таки его вызвали.
Ждать пришлось около часа. Бесшумно приходили и уходили офицеры и генералы всех рангов. Ну и начальства! Потом дежурный офицер пригласил Шакирова с собой. Валей несмело шагнул по ковровой дорожке. За дверью оказалась просторная строгая комната, столы с военными картами, много телефонов. Посередине комнаты стоял генерал, невысокий, ладный, с простым мужественным лицом. Валей сразу узнал его и от неожиданности оторопел.
— А, сапер! — шагнул ему навстречу Ватутин. — Ну, здравствуй!
Да, сам Ватутин, которого только что слушал весь Киев, тот самый генерал, что дал свою машину отвезти Валея в госпиталь.
— Здравия желаю, товарищ командующий, — чуть оправившись, вытянулся он перед генералом. — Сержант Шакиров по вашему вызову…
— Вот и славно, — подошел Ватутин совсем близко. — Долго же я тебя, однако, искал. Так, значит, поправился, опять воюешь?
— Так точно, товарищ командующий!
— Хорошо, очень хорошо, — похвалил Ватутин, беря от адъютанта небольшую красную коробочку. — От имени Президиума Верховного Совета Союза ССР вручаю вам, сержант Шакиров, орден Ленина.
— Служу Советскому Союзу!
Сержант вдруг разволновался и покраснел.
— Не знаю, товарищ командующий, имею ли я право на орден…
