Илья Маркин - Люди грозных лет
Чернояров напряженно слушал Бочарова и с тревогой ждал, когда полковник скажет, что он, Чернояров, командовать батальоном не умеет, что он должен уйти, освободить место для более опытных и умных командиров.
Но Бочаров смолк, торопливо закурил папиросу и успокоенно сказал:
— Давайте попробуем разобраться, что предстоит вашему батальону.
— Защищать высоту от сильного и опытного противника, — с готовностью ответил Чернояров.
— Совершенно правильно, — как преподаватель в классе, подтвердил Бочаров. — А что самое сильное у противника?
— Танки, авиация, артиллерия.
— Значит, его боевая техника.
— Конечно! С пехотой я справлюсь, сколько он ни бросит. А вот танки…
— Так вот взгляните теперь на эту схему. Разбросан ваш батальон по отделениям, и эти отделения друг от друга оторваны.
— Да ну ее к черту, эту оборону! — взмахнув рукой, выкрикнул Чернояров. — Я новую построю и совсем не такую.
— А время? — охладил его пыл Бочаров. — Самое позднее завтра к вечеру противник подойдет к высоте.
— Да! Время, — задумчиво потер широкий лоб Чернояров, — вот если бы недельку, ну хотя бы дня три. Так что же делать, товарищ полковник? — растерянно спросил он, и на его самоуверенном лице впервые появилось недовольство самим собой. Это мелькнувшее выражение тут же исчезло, и Чернояров, стукнув кулаком по столу, вновь став самоуверенным и решительным, выкрикнул: — Все равно мы удержим эту высоту!
— Это, конечно, главное, — согласился Бочаров, — но чтобы добиться этого, нужно подумать.
— И придумаем, — с вызовом ответил Чернояров, — такое придумаем, печенки у них перевернутся! К черту старую оборону! Пусть немцы думают, что мы сидим в этих окопах и пусть долбят по ним хоть миллионами снарядов. Мы даже поможем думать так. Выделю несколько стрелков, два-три ручных пулемета, и пусть они бегают из окопа в окоп и как можно отчаяннее стреляют. А своих людей я расположу совсем в других местах.
Радуясь, что его мысли дошли до Черноярова и что этот самоуверенный командир начал не просто рубить сплеча, а думать, Бочаров слушал и отдельными репликами вел его мысли в нужном направлении.
— Разрешите, товарищ полковник? — вошел один из автоматчиков. — Тут товарища майора спрашивают.
— Давай его сюда, кто там? — увидев утвердительный кивок Бочарова, сказал Чернояров.
Автоматчик пропустил в дом коренастого, плечистого политрука в заляпанном грязью довоенном плаще и надвинутой на глаза полевой фуражке.
— Агитатор полка старший политрук Лесовых, — увидев незнакомого полковника, представился он.
— Что, опять митинговать приехал? — еще не поздоровавшись, с иронией спросил Чернояров.
— Не приехал, а пришел, — так же с вызовом ответил Лесовых, — и не митинговать, а работать.
— Знаю я вашу работу, — пренебрежительно отмахнулся Чернояров, — ходите только да в тетрадочку записываете: «Проведено столько-то собраний, столько-то бесед». А тут сейчас не до бесед, не до собраний. Каждая секунда на учете.
— Я и не собираюсь собрания проводить, — присаживаясь к столу, невозмутимо ответил Лесовых, — кто вам сказал?
— Сам знаю, — буркнул Чернояров, явно недоброжелательно настроенный к Лесовых.
— Видите ли, товарищ майор, — взглянув на Бочарова по-девичьи нежными, так не соответствующими его резким чертам лица голубыми глазами, сказал Лесовых. — Такие встречи не редкость для меня. Я привык. Но всегда говорил и сейчас скажу: работаю я не для вашего удовольствия или неудовольствия. И первый батальон — это не ваша вотчина, а часть полка, где, как вам известно, я агитатором, то есть партийно-политическим работником, числюсь и в некоторой степени несу ответственность и за ваш батальон.
— А я еще раз повторяю, — вспылил Чернояров, — людей отрывать от работы не позволю. Жалуйтесь на меня куда угодно, хоть в Главпур. Для меня сейчас важнее всего оборону подготовить и противника остановить. Вот затихнет, тогда митингуйте, сколько понравится.
— В этом я с вами вполне согласен, — ответил Лесовых, — сейчас дорога каждая секунда, и я пришел помочь вам в организации партийно-политической работы, помочь сберечь ваши секунды и как можно лучше подготовить людей к бою и в бою помочь и вам и вашим подчиненным. Это моя обязанность агитатора полка и коммуниста.
— Ну ладно, вас все равно не переговоришь. Короче: что вам нужно?
— Два условия: первое — контакт в работе, второе — одного или двух грамотных бойцов.
— В отношении первого так: что нужно — спрашивайте, но поменьше мешайте. А о втором — интересно, зачем вам бойцы?
— На месте, у вас в батальоне, буду выпускать листовки — «молнии» о подвигах ваших подчиненных, о боевых задачах и сразу же рассылать их по окопам с надписью «Прочти и передай товарищу!». Это очень важно в бою.
— Знаю, на себе испытал, — перебил Чернояров, — и не двух, а трех писарей дам. Надеюсь, все?
За окнами послышался нарастающий гул танковых моторов. Чернояров вскочил, как для доклада начальству одернул гимнастерку, лихо надвинул фуражку и, улыбаясь, радостно и весело выкрикнул:
— Идут! Вот они, танкисты наши, идут!
* * *Медленно наступал серенький, скованный низко плывшими водянистыми облаками рассвет. По отлогим скатам, по седловине, по вершине Двугорбой высоты рассыпались стрелки, пулеметчики, артиллеристы, саперы, танкисты, связисты. Черными брызгами взлетала из-под лопат земля, то в одном, то в другом месте вспыхивали и тут же гасли приглушенные разговоры, изредка раздавалась отрывистая команда, и опять только стук лопат, шорох земли, учащенное дыхание множества людей.
Общий ход напряженной работы возбуждал и радовал Бочарова. Он обходил одну позицию за другой, шутил с солдатами, изредка давал указания, но по всему чувствовал, что указания излишни и, охваченные вдохновенным порывом, люди делают сейчас то, на что раньше потребовалось бы вдесятеро больше времени.
Бойцы из пополнения резко отличались от тех, кто вчера участвовал в бою. Совсем новое, забрызганное грязью обмундирование, ярко-зеленые, еще не помятые и не облупленные каски, а самое главное — торжественные, почти праздничные лица с затаенной тревогой и волнением, сдержанные разговоры и приглушенный смех с первого взгляда выдавали людей, которые в ожидании близкого боя нервничают, но всеми силами хотят казаться невозмутимо-спокойными. И, наоборот, те, кто пережил вчерашний бой, в грязном, порванном обмундировании, измученные и усталые, поев и выпив водки, держались ухарски-небрежно, всем своим видом показывая новичкам, что они познали самое важное в жизни и теперь нет для них ничего страшного и невозможного.
И только одно общее объединяло и тех и других — это жадное стремление поскорее врыться в землю, укрыться от вражеского наблюдения и огня. Никто бойцов не подгонял, не покрикивал, а они упорно долбили черную землю, собирали ветки и траву для маскировки свежих окопов, разравнивали брустверы и делали бойницы, создавая, где удавалось, легкие накаты над убежищами и укрытиями.
Проходя мимо старого, заросшего травой окопа в кустах, Бочаров увидел две растянутые на кольях плащ-палатки и под ними плотную фигуру старшего политрука Лесовых в окружении трех сержантов, видимо писарей. Все четверо что-то сосредоточенно писали, кто на куске фанеры, кто на маленькой доске, кто прямо на коленях, подложив полевую сумку.
— Ваш штаб? — поравнявшись с Лесовых, спросил Бочаров.
— Нет, скорее редакция центральной газеты, — посмеиваясь, ответил старший политрук, — третью листовку размножаем.
Он взял листок величиной в ученическую тетрадь, вылез из-под плащ-палатки и подошел к Бочарову.
— Вот она, наша работа!
«Прочти и передай товарищу!» — прочитал Бочаров в левом верхнем углу, а в правом углу чуть ниже первой строчки цветным карандашом было старательно выписано: «Смерть немецким оккупантам!» Еще ниже, посредине листа крупные красные буквы: «Смело бей фашистские танки!» — и далее шел короткий, но энергичный и хлесткий текст, где описывались уязвимые места фашистских танков и наиболее выгодные способы борьбы с танками.
— Скажите, — прочитав и похвалив листовку, спросил Бочаров, — почему у вас такие, я бы сказал, острые отношения с Чернояровым?
— Видите ли, товарищ полковник, — тихо заговорил Лесовых, отведя Бочарова подальше от сержантов, — мне кажется, что мы с ним по-разному смотрим и на жизнь и на войну. Чернояров, ничего не скажешь, боевой командир, смелый, решительный и не глупый. Но, мне думается, есть у него одна червоточинка. Это чрезмерное самолюбие и пренебрежение к людям. Собственное «я» для него выше всего. Вы только послушайте: «Мой батальон, мои люди, я сказал»», — и все в таком духе.
— Да, сложная эта проблема — самолюбие человека, — согласился Бочаров.
