Ян Лысаковский - Партизаны
— Не знаю, зачем ты это сделал, — сказал тихо Антек.
— О чем ты говоришь? — хрипло спросил Юзеф.
— Ты сам знаешь… Могу сказать только, что тебе вынесен приговор.
— Какой? — спросил Юзеф, хотя заранее знал ответ.
— Крышка.
— За что?
— Ты!.. — рявкнул Антек. — Продался, сукин сын, и еще спрашиваешь? Будь мужчиной хоть сейчас. — В голосе Калиновского было презрение. Холодное, уничтожающее презрение.
И пошел. Как ни в чем не бывало. Коваль смотрел ему вслед и завидовал, что тот не побоялся… Сказал свое и пошел спокойно дальше.
Юзеф возвращался домой почти бегом. Встречавшихся мужчин обходил с трепетом в сердце. Ему казалось, что каждый из них может привести в исполнение приговор. Никогда еще он так не боялся, даже в самые тяжелые минуты боя. Домой прибежал запыхавшийся, старательно закрыл за собой дверь на замок. Потом поднялся наверх и украдкой посмотрел в окно. На улице все было спокойно.
Дорота поехала в Радом, поэтому он мог спокойно сидеть у себя в комнате, курить и бездумно наблюдать за уличной жизнью. Не было сил что-либо делать. Его терзало постоянное чувство страха: он боялся смерти от рук своих товарищей и клочка бумаги на груди, что убит, мол, за предательство. И вот однажды ночью его разбудили взрыв гранаты и страшный крик Лыховского. На улице раздались выстрелы, потом послышался топот, резкие команды. Юзеф спустился вниз. Разрушенная взрывом гранаты столовая, поломанная мебель, пол, засыпанный штукатуркой, и скованный страхом Лыховский, который только теперь понял, что гестаповцы схватили не всех, что смерть хотя и прошла совсем рядом, но в любую минуту может возвратиться…
Дорота приехала в полдень, вошла в дом оживленная, радостная. Осмотрела квартиру, презрительно скривилась.
— Убедились, — промолвила она, — что у них руки коротки? — И обратилась к Юзефу: — Что успел сделать? Нащупал контакты?
— Еще нет.
— Можешь у меня поучиться. — В ее голосе вновь звучало презрение. — Я уже знаю, где их искать.
Его раздражала ее самоуверенность. Но, очевидно, она не хвалится, действительно напала на какой-то след. Дьявол ей, что ли, помогает?
Многое можно объяснить этим людям, сидящим у костра. Но вряд ли он сумеет рассказать им о последней ночи с Доротой.
Они легли в постель, и все было так, как в начале их совместной жизни. Вновь была только она, ее тело, ее теплое, жадное на ласку тело. Она скоро уснула… Он лежал и постепенно приходил в себя, осознавая, что, собственно, произошло. Встал, с минуту постоял посредине комнаты. Все это показалось ему таким отвратительным. И тогда он решился…
Тихонько подошел к двери комнаты Лыховского. Тишина… Дворами прошел на улицу Лангевича. Услышал топот патруля. Забежал в какой-то двор, потом перескочил через забор и огородами добрался до реки. За городом пошел по знакомым тропинкам, сокращая свой путь. Старательно обходил деревни. Было только одно желание: дойти… А потом… Все равно, дойти и предупредить. Уже рассветало, когда он подошел к дому Шимека. Тихонько постучал в окно. Во дворе залаяла собака. Ей стали вторить другие. В окне показался Шимек. Он смотрел на Юзефа почти с ужасом.
— Что случилось? — спросил он, как только открыл дверь.
— Дайте пить, — попросил Юзеф.
В кухню заглянула жена Шимека. Муж прогнал ее движением руки. Принес молока, налил в кружку, а сам сверлил Юзефа глазами.
— Где отец? — спросил Юзеф.
— Не знаю. — Шимек держался настороженно, время от времени поглядывал в окно.
— Я должен с ним увидеться.
— Для этого и пришел?
— Да, только для этого. Он, наверное, в отряде?
Шимек вздохнул и потянулся за махоркой. Наступила длительная пауза. Юзеф с тревогой ждал ответа: это был его последний шанс.
— Подожди, — отозвался наконец Шимек, — вечером я видел одного человека. Если он еще…
Нахлобучил на голову шапку и вышел. Только тогда Юзеф почувствовал огромную усталость. Скрутил цигарку из табака Шимека, закурил. Сел возле окна, пускал дым и бездумно смотрел во двор и еще дальше — на кусты возле ручья и изгиб дороги у въезда в деревню. Временами проваливался в дремоту, но тут же пробуждался с чувством приближающейся опасности.
Шимек пропадал недолго. Видно, шел быстро, так как тяжело дышал.
— Порядок, — сообщил он. — Встретил того человека и все ему передал.
С минуту молчал, словно раздумывая, добавить ли что-нибудь еще. Юзеф тоже ни о чем не спрашивал.
— Сегодня увидишь отца.
— Здесь?
— Нет, связной тебя отведет.
— Хорошо, подожду.
— В Мнихов не будешь возвращаться?
— Нет.
Шимек хотел еще что-то сказать, даже шевельнул губами. Внезапно он изменился в лице. Бросив взгляд в окно, куда смотрел Шимек, Юзеф увидел, как из-за поворота в деревню въезжали грузовики, через борт соскакивали солдаты.
— Беги! — Шимек схватил Коваля за плечо, вывел на крыльцо, коротко объяснил, куда идти. — Должен успеть проскочить, — обнадежил он.
От первых домов уже доносились крики.
* * *Часовой, мурлыкая себе под нос какую-то песню, не спускал глаз с Юзефа. Возле дерева возникла тень человека. Часовой встал и приблизился к подошедшему. Они перекинулись несколькими словами.
— Иди сюда… — бросил часовой Ковалю.
Возле маленького костра сидели трое: отец, Коза и Янек. Отсветы огня падали на их лица.
— Садись, — сказал Коза и указал рукой на место против себя. — Садись и рассказывай.
6
Первым зарево заметил боец Козак, стоявший на посту в боевом охранении с северной стороны. Какое-то время он с удивлением, но спокойно смотрел на все увеличивавшуюся красную полосу, занимавшую теперь почти полнеба. Ничего странного: лето подходит к концу, в деревнях в эту пору пожары не редкость. Потом, однако, подумал, что огонь слишком уж большой. В этот момент на пост пришел капрал Сенк. Оба долго всматривались в огненный горизонт.
— Ты ведь здешний, — сказал наконец Сенк. — Где это?
— Трудно разобрать, — забеспокоился Козак, — по-моему, или Валице, или Домбровка.
— Домбровка, говоришь?..
— Пожалуй, да…
Сенк не стал проверять остальные посты, а быстро пошел обратно. Название деревни было ему знакомо. Он недавно слышал разговор поручника с Крогульцем. Сержант предлагал идти в ту сторону, а Рысь ответил, что они не должны входить в чужую зону. Деревня находится под влиянием коммунистов… Кто знает, может, и о ней пронюхали немцы.
В доме лесника все спали. Сенк с минуту раздумывал, будить ли поручника. Наконец решился.
— Зарево? — Поручник сразу же пришел в себя, быстро всунул ноги в сапоги, надел ремень.
— Так точно.
— Разбуди сержанта… Возьмите четырех человек, Крогулец, — сказал поручник, — а мы здесь подождем. Только без драки. Подойти, увидеть и доложить.
— Сделаем, — ответил Крогулец совсем не по-военному.
— Отправляйтесь.
В числе четырех был и Метек. Шли гуськом через высокоствольный лес. На кромке молодого леса Крогулец сделал привал.
— Орлик, отойди на несколько шагов, будешь часовым, прикрой нас; остальные могут закурить, в рукав, разумеется, — скомандовал сержант.
Курить в рукав уже научились так, что за несколько шагов не было видно. С наслаждением вытянули ноги и затянулись махоркой.
— Далеко еще? — спросил Крогулец.
— Порядочно.
— Сколько?
— Трудно сказать, пан сержант, но еще далеко, — ответил Козак, бывший проводником.
— Еще пять минут отдыха.
Только тогда Метек понял, что речь идет о хорошо ему известной Домбровке. Его охватило беспокойство. Если там такой пожар… Погасил цигарку и первым встал с места. Надо быстрее двигаться дальше. Он не думал о том, что они уже ничем не смогут помочь сельчанам.
Шум они услышали, как только свернули с заросшей травой дороги. Сержант остановил их движением руки. Притаились за деревьями. Странные и чужие для леса звуки вызывали беспокойство. До сих пор шумели только деревья, трещал под ногами валежник, покрикивала ночная птица. Теперь отчетливо слышалось, как мычит корова, плачет ребенок, кто-то вполголоса зовет коня. Крогулец отправился туда, откуда неслись эти звуки. Потом вернулся к своим.
— Крестьяне, — сказал он едва слышным шепотом. — Наверно, ушли из деревни.
Теперь их охватил страх. Значит, в деревне что-то случилось, если люди скрываются в ночном, угрюмом лесу. Страх охватывал их все больше и больше по мере того, как они приближались к деревне.
Первого убитого они увидели на опушке леса. В предрассветных сумерках они не заметили лужу застывшей крови. Метек подошел к убитому, взглянул в лицо. Нет, это не Шимек, кто-то чужой.
— Ты что? — спросил Крогулец.
— У меня в Домбровке родственники.
— Вот этот?
— Нет.
