Роберт Колотухин - Наш дом стоит у моря
Вот Жиздра взял у кого-то из рук зеленый абажур, начал торговаться. «Обстановочку покупает, — подумал я. — Значит, в городе живет. Надеется, наверное, что еще вернутся его благодетели — «доблестные вызволители». Я протиснулся поближе к нему: может, услышу что?.. И вдруг чей-то сапожище опустился мне прямо на левый мизинец.
Прихрамывая, я выбрался из толпы и присел возле афишной тумбы.
Кровь под ногтем запеклась, почернела. Хорошо еще, что каблук был без подковы, а то бы вовсе хана моему пальцу.
Толпа передо мной колыхалась, гудела. Я приподнялся. Что же делать? Эх, если бы Ленька был со мной! Или хотя бы Мамалыга…
Вдруг я увидел милиционера. Он прыгал возле теснившейся у ларька очереди и размахивал руками:
— Нэ напирай! Станавысь один за один! Нэ напирай!..
Это был щупленький старикашка армянин. Длинный нос у него опускался ниже верхней губы. На милиционере была новенькая фуражка в белом чехле, белая чистая гимнастерка, перетянутая новенькой скрипучей портупеей. И хотя он покрикивал на очередь грозным голосом, вид у него был совсем немилиционерский. Казалось, что голос этот он просто одолжил у кого-то более внушительного на время работы. На боку у милиционера висела сплющенная кобура-лепешка. Хотя бы ваты подложил, что ли.
— Эй, Мурадян! — кричали женщины из очереди. — Да наведи же ты наконец порядок! На работу опаздываем!
— Станавысь один за один! — шумел Мурадян.
— Дяденька, — тронул я милиционера за кобуру.
— А?.. Што?.. — испуганно обернулся он и тоже ухватился за кобуру, как будто у него там что-то и в самом деле было. — Што, малшик? Што?
— Дяденька, — сказал я, — там, на толкучке, Жиздра. Он Дору выдал и деда Назара. И вообще его надо в милицию…
— Какой Дора? Какой Жиздр?
— Я говорю, Жиздра там, дяденька. — Я потянул Мурадяна за рукав. — Предатель он, Жиздра. Скорее…
— Придатыл? — Мурадян поправил кобуру. — Ну-ка, пошли, малшик… Пошли…
Перед колыхавшейся толпой мы остановились.
— Здесь, дяденька, — произнес я упавшим голосом. Да разве в этой чехарде отыщешь теперь Жиздру?
— А конкретно, малшик? Конкретно можешь? Где Жиздр? Примет запомнил?
— Приметы есть: пиджак коричневый, вельветовый. Разрез сзади. И фуражка серая, в крупную клетку. Сапоги…
— Ладно. Стой здесь, малшик. Здесь стой. — Мурадян поставил меня возле афишной тумбы и, придерживая рукой свою кобуру, смело нырнул в толкучку, как в воду.
Я ждал. Возле меня маячила толстая тетка в розовом сарафане. Растопырив пальцы, с которых свисали на резинках золотистые бархатные птички, она то и дело встряхивала руками, и птички дрожали. Казалось, будто они порхают в воздухе. И тетка все время пела нудным церковным басом:
А вот жар-птица!
Под абажур годится!
Летает, трясется,
Два раза в день несется!
С другой стороны бодрый старикан, похожий на гриб, в широкополой шляпе, как у бандитов в трофейных американских фильмах, продавал самодельные игрушки. Деревянные раскрашенные матрешки стояли перед ним на раскладном столике. Старик щелкал ногтем игрушку — она при этом не падала, а только покачивалась — и визгливо кричал:
Ванька-встанька!
Он же Мишка-Монька!
Не бьется, не ломается!
В прописке не нуждается!
И грозил нехорошим голосом:
Кто не купит за гривенник Ваньку,
Тот купит за тыщу няньку!..
Почти час я терпеливо слушал эти песенки, но Мурадян как сквозь землю провалился. У меня кружилась голова, сосало под ложечкой, а милиционер все не появлялся.
И я побежал домой. Был полдень, толкучка в самом разгаре, и я надеялся, что Жиздра так быстро не уйдет отсюда.
— Только бы Ленька был дома. Только бы Ленька… — бормотал я, как молитву, всю дорогу.
Мне повезло! Ленька сидел на кухне и чистил картошку.
— Жиздра на толкучке? — Ленька вскочил и притянул меня к себе. — Забожись, что не обознался!
Я обиделся и сказал, что божиться не собираюсь, а пойду лучше к Соловью, и мы вместе с ним побежим за Колей Непряхиным.
— Ша, Саша. — Ленька воткнул нож в картофелину и пошел в комнату.
Мы достали из-за шкафа Жиздрин «ультимат». Ленька развернул его и пробежал глазами:
— Так, Прокофий… Хай Гитлер, говоришь? Ладно, будет тебе сегодня хайль… Если, конечно, мой Санька не обознался.
— Да я его среди миллионов…
— Ладно, верю, верю. — Ленька свернул «ультимат». — Ты вот что: заскочи к Соловью — он, кажется, дома — и дуй вместе с ним к Привозу. И наблюдайте за толкучкой в четыре глаза. Головой мне отвечаешь, если уйдет. Понял? А я — к Непряхину. Одна нога здесь, другая там. Коля уже знает об этом субчике, я ему рассказывал как-то.
Ленька выскочил из дому. Я полез в шкаф за старыми ботинками. Хватит с меня и одного черного пальца.
Соловья дома не оказалось, и мне пришлось одному бежать к Привозу.
Вокруг афишной тумбы вертелся взъерошенный Мурадян. По его виду я догадался, что Жиздру он не нашел. Фуражка у Мурадяна съехала набок, портупея обвисла, а кобура болталась уже не на боку, а где-то сзади. Мурадян сердито ворчал, разыскивая кого-то глазами.
Я понял, кого он ищет. Обошел его сторонкой и начал вести наблюдение.
Жара расслабила людей. Толкучка теперь уже колыхалась намного спокойнее. Как мертвая зыбь. И вот из этого людского моря нам предстояло выудить Жиздру. «Ничего, — успокоил я сам себя, — сейчас Ленька приведет Колю…» Вдруг я услышал звуки балалайки и обернулся.
Неподалеку, окруженный редкой толпой зрителей, плясал известный всему городу сумасшедший Миша. Вообще-то он не плясал, а просто подпрыгивал поочередно то на правой, то на левой ноге и пел надтреснутым бабьим голоском:
Миша режет кабана,
Миша задается!
А собака без хвоста
Бегает смеется!..
Я подошел поближе.
Перед Мишей на земле лежала немецкая фуражка с длинным козырьком, а в ней кусочки хлеба, сахара, бублик и несколько папиросин. Денег в фуражке не было. Как говорил мой Ленька, Миша не понимал на деньги. Вот женщина в черной косынке порылась в кошельке и по незнанию опустила пятерку в Мишину фуражку.
Миша сразу же прекратил танец, стал серьезным. Он нагнулся, выбросил деньги и, погрозив женщине пальцем, снова ударил по струнам:
Миша режет кабана,
Миша задается!..
Мишо было лет сорок. Ходил он всегда чистенький, в старой, но аккуратно заштопанной одежде. Говорили, будто Миша помешался на почве голода. Два года Миша был в плену, и немцы проводили над ним какие-то опыты. Еще говорили, что на Слободке у Миши будто бы есть семья, а это «Миша режет кабана» на него находит временами, правда, довольно часто. И тогда Миша достает свою балалайку, увитую разноцветными лентами, и ходит по улицам.
— Божий человек, — крестились старухи, глядя на Мишу.
Женщины вытирали глаза кончиками платков. Вдруг кто-то больно схватил меня за плечи:
— Зачэм обманул старика? — Предо мной стоял разъяренный Мурадян. В голосе у него был гром, а в глазах молнии. — Где Жиздр?! — Мурадян тряхнул меня так, что челюсти мои клацнули, точно затвор у винтовки. — Ну?!
— Да не обманул я вас, Мурадяденька…
— Што? Дразнишь старика? — Он тряхнул меня еще сильнее.
— Не дразню, честное слово, дяденька Мурадян!
— Одну минутку, товарищ Мурадян, не задушите мальчика!
Возле нас остановилась старенькая полуторка. Из кузова выпрыгнул Коля Непряхин, за ним Ленька и еще двое матросов с автоматами.
— Спокойно, товарищ Мурадян, спокойно, — подошел к нам Коля. — Отпустите, пожалуйста, мальчика.
Мурадян разжал свои железные пальцы и стал жаловаться Коле:
— Малшик обманул! Говорит, Жиздр придатыл, а сам убежал…
— Ну-ка, Паша. — Коля взял у одного из матросов свернутый трубочкой «ультимат» и протянул его Мурадяну: — Вот читайте, товарищ Мурадян. Прелюбопытный документик. Думаю, мальчик вас не обманул.
Мурадян достал из кобуры очки и, подслеповато щурясь, уставился в «ультимат». А Коля тем временем объяснял всем задачу:
— Значит, так, ребята. Прочесывать барахолку будем в таком порядке: я с Леней и Андреем. — Коля кивнул одному из матросов. — А ты, Паша, — кивнул он другому, — возьмешь с собой Шурика… Ну как, прочли, товарищ Мурадян? — Коля взял у Мурадяна «ультимат» и вновь свернул его трубочкой. — Так вот, автор сего произведения, по последним данным, сейчас находится там, — указал Коля рулоном на толкучку. — А посему не будем терять времени. Приметы запомнили, ребята?..
Мы врезались в толкучку и сразу же разделились на две группы. Мурадян увязался вслед за Колей. А я двигался за широкой спиной матроса Паши.
