Владимир Порутчиков - Брестский квартет
Рваный свет на миг выхватил невысокие каменные своды, темную ленту воды с журчанием убегающую куда-то во мрак. Косте казалось, что он видит какой-то невероятный сон. Лишь боль в израненных, полуобмороженных ногах была реальной.
Когда уже ползли по узкому каменному туннелю, морячок несколько раз от слабости — последние силы ушли на отчаянный побег, — проваливался в полузабытье. Приходил в себя от того, что кто-то осторожно тряс его за плечо и испуганный мальчишеский голос шептал:
— Вы только не умирайте, дяденька. Слышите? Только не умирайте!.. Бабушка вам обязательно поможет…
А потом морячок остался один: его спаситель ушел за одеждой. Они как раз достигли какого-то помещения. Стены вдруг расширились, да и потолок уже не давил, а терялся во мраке. Мальчуган пояснил:
— Тут у нас с пацанами что-то вроде штаба. Надежное место.
— Надеюсь… — пробормотал Соловец, тщетно пытаясь дотянуться до невидимой стены. Он едва держался на ногах и искал хоть какой-нибудь опоры. Острое мальчишеское плечо внезапно пришло на помощь.
— Не волнуйтесь, дяденька, тут вас никто не найдет. А вы прилягте пока сюда. Осторожней! Вот так… Тут сухо.
Измученный Соловец почти упал на какой-то тюфяк.
— А я иду за одеждой: в таком виде вас быстро схватят. Скоро буду, — пообещал мальчуган и его едва различимый силуэт растворился во мраке.
Некоторое время Костя слышал, как хлюпает под ногами паренька вода, а потом все стихло.
Его спаситель был, конечно, прав: без одежды ему и шага по городу не сделать, но чувство тревоги, не покидавшее морячка все это время, после ухода мальчишки, стало еще сильнее. Соловец попытался заставить себя подняться. «И что это за бабушка такая, которая поможет?.. А вдруг пацан — провокатор и сейчас приведет немцев? Не стоит ждать, надо уходить пока не поздно…» Но сил на это у него уже не было. Рядом убаюкивающе журчала вода. Боль в ногах стала глуше, и приятная истома охватила все его измученное тело. Косте вдруг стало все равно, и он сам не заметил, как провалился в сон без сновидений.
Его разбудил мальчишка. Он вернулся с одеждой и ботинками.
— Одевайтесь быстрее: надо успеть до комендатского часа.
«Это сколько ж я проспал?» — удивленно подумал Соловец.
Пальто оказалось чуть великовато, а рубашка и брюки в самый раз. Костя с трудом натянул ботинки на распухшие ноги и, морщась от боли, заковылял следом за своим спасителем. Метров через десять туннель вдруг оборвался, и они оказались в огромном каменном мешке. В стену напротив были вбиты железные скобы, по которым, понял Костя, им предстояло подниматься наверх.
— Давайте, дяденька, вы первый, а я вас в случае чего поддержу…
Костя благодарно улыбнулся:
— Спасибо тебе… Как хоть звать-то?
— Игорь! — быстро ответил тот, мягко налегая на «Г».
— Константин. Ну, будем знакомы? — Морячок крепко сжал твердую протянутую ему ладошку.
Они вылезли на окраине города, в безлюдном месте. Было уже темно. Густые заснеженные кусты надежно скрывали вход в подземелье — случайный человек ни за что не обнаружит. Но чужие, как понял Костя, здесь не ходят. Рядом смутно белел схваченный льдом Днепр.
Потом они долго, как показалось Соловцу, шли вдоль берега реки, пока не очутились в начале какой-то круто забирающейся вверх окраинной улочки с одно-двухэтажными домами. Тут уж морячку стало совсем худо. Дома, чудилось ему, то грозно надвигались на них своими безжизненными окнами, то пускались в какой-то немыслимый хоровод вместе с самой изгибающейся волной улицей, то презрев все законы земного тяготения и вовсе вставали вертикально. Когда они уж чересчур начинали паясничать и грозили столкнуть обратно к Днепру и морячка, и его маленького спутника, Соловцу приходилось останавливаться, хвататься за плечо последнего и переводить дыхание. Сердце в этот момент, казалось ему, висело на тоненьких готовых вот-вот лопнуть красных ниточках где-то посредине груди…
Редкие прохожие торопливо пробегали мимо, пряча лица за поднятыми воротниками. На углу улицы, видно, ожидая кого-то, скучал полицай. Винтовка заброшена за спину. Во тьме ярко алел огонек цигарки.
— Стой… Куда? — качнулся он по направлению к ним. Дохнуло перегаром.
— Да домой, дяденька, брату совсем худо. К доктору ходили. Говорит, похоже на тиф… — тоненько протянул Игорек.
Полицай отшатнулся.
— Так проваливайте быстрей, нечего тут заразу разносить!
И снова кружились хороводом дома, и ходила, как палуба под ногами, улица.
— Ну все — пришли, — сказал вдруг Игорек и толкнул невысокую калитку к небольшому, утонувшему в заснеженном саду дому.
Из сеней на Костю пахнуло жилым, домашним, расслабляюще-теплым..
— Во, бабуля, привел, — где-то уже совсем далеко сказал его спаситель. — Их, ба, на расстрел вели, а он сбежал. И другой тоже. Но его убили…
— Привел, таки. Эх, дурная твоя голова, а коли немцы прознают? Мигом в Яру-то положат. И меня старую заодно…
Перед Костей мелькнуло чье-то румяное сморщенное лицо, светло-голубые, словно выцветшие, глаза.
— Как же они тебя, сердешный!
Морячок вдруг почувствовал, как крепкие руки подхватили его.
— А ну-ка, боец, держись, не падай. А легкий-то какой, как младенчик. Ихорь, сымай с него ботинки, а то все половики мне загадите тут. И давай-ка ставь кипятить воду. Ничего, горемычный, выходим… У меня муж покойник, царство ему небесное, в пятнадцатом году под лед провалился — ничего, выходила. И тебя, сердешный, выходим…
5
Почти третьи сутки Сергей Евграфович Крутицын выполнял обязанности командира взвода разведки. Чибисов с легким, но весьма болезненным ранением ноги был отправлен в медсанбат, где ему надлежало пробыть как минимум еще неделю.
Бывший поручик нисколько не удивился столь позднему вызову к командиру полка и догадывался о теме предстоящего разговора. Уже неделю разведчики не могли взять «языка», а последний рейд, в котором участвовал Чибисов, закончился смертью троих бойцов и ранением самого командира. Но самым обидным было то, что шальной осколок, аккуратно срезавший затылок с таким трудом захваченному «языку», свел на нет все усилия группы.
Некоторое время они молча шли по узкому ходу сообщения, то и дело задевая плечами заиндевелые стены. Впереди маячила спина посыльного. Следуя за ним, Крутицын чисто механически, для порядка, как привык делать всегда, отсчитывал интервал, с которым немцы пускали осветительные ракеты. Он даже представил этого самого закутанного по глаза немца с ракетницей на изготовку. «Па-ах!» — хлопнуло наконец где-то вдалеке и мертвенно-молочный отблеск лег на спину впереди идущего. — Три минуты, — подытожил Крутицын и обернулся проверить, не отстает ли Брестский.
— Говорят, снег — это к теплу! — сразу же отозвался тот, по-щенячьи ловя ртом верткие снежинки. — Хорошо бы… А то холодно — мочи нет, до самых… промерз! Как мыслите, потеплеет?
Крутицын пустых, как он считал, разговоров о погоде не любил. Что толку говорить о том, на что человек никакого влияния не имеет, и вместо ответа лишь неопределенно хмыкнул.
Посыльный тем временем уже скрылся за окопным поворотом. С немецкой стороны вдруг ударили минометы. За характерный, напоминающий мычание звук солдаты называли их «бешеными коровами». Судя по грохоту разрывов, били они по правому флангу полка. «Неужели собрались атаковать или…» — Но развить свою мысль поручик не успел — страшный удар по голове опрокинул его в небытие.
Перед Брестским, мгновенно загородив Крутицына, мелькнула чья-то фигура в белом маскхалате, и Дима привычным, отработанным за месяцы военной жизни движением рванул было с плеча автомат, как сзади на него обрушился кто-то тяжелый и стальной хваткой вмиг пережал горло, задрал к небу подбородок. Дима успел увидеть, как блеснул в руке нападавшего нож и понял, что это конец.
Но он ошибся. Трофейный портсигар, по счастью, хранимый Димой в нагрудном кармане гимнастерки, принял на себя смертельный, направленный в сердце удар и сталь не достала до тела. Брестский с шумом выдохнул воздух и мягко осел на землю, притворившись мертвым. «Сейчас лучше не рыпаться», — благоразумно решил он. Немцы, видимо, торопились. Они не стали проверять, убит ли русский, лишь вырвали из ослабевших рук автомат. Дима ясно слышал их тяжелое дыханье, слышал, как застонал Крутицын, но страх, подлый, липкий страх на какое-то время лишил его воли и сил.
Несколько раз хрустнул на бруствере снег, и все стихло.
Встав на четвереньки, Дима пополз вперед и за поворотом сразу же натолкнулся на посыльного. Тот лежал на спине, головой к Брестскому. Его полуприкрытые веки чуть подрагивали, руки конвульсивно сжимали смерзшийся снег. Из перерезанного горла обильно текла, пузырилась кровь. В темноте она показалась Диме черной. Черным был и снег вокруг посыльного.
