Станойка Копривица-Ковачевич - Поймать лисицу
Что-то зашуршало, Йоле хотел кликнуть Момира. Но это оказалась всего лишь кошка — она недоверчиво выглядывала из-за валявшегося на земле колеса.
— Кис-кис… — позвал ее мальчик, — Как же ты, бедняга, уцелела? Иди ко мне, — подзывал он кошку, протягивая руки.
Но кошка не двигалась, в любой момент готовая убежать. "Даже животных до смерти перепугали, проклятые!"
Из погреба вышел Момир, неся какую-то посуду. Здесь же, во дворе, отобрал целую и выбросил негодную.
— Все приданое дочерей забрали, — пересохшими губами проговорил Момир. Он вернулся в погреб и вынес оттуда старую шинель. — Валялась за бочкой, не заметили ее. А мне пригодится. — И он снова полез в погреб.
Йоле смотрел на дорогу и в мыслях уже в который раз возвращался к своим друзьям: где они? что с ними? Его охватило радостное чувство, что им удалось спастись.
Момир возвратился с обгорелым солдатским одеялом и опанками, стал складывать вещи в узел.
— Это все, что осталось, дорогой мой Йоле. Все разграбили, разбойники. — Выпрямившись, он сквозь слезы еще раз посмотрел на обугленный остов своего дома.
— Пошли, — позвал Момир. — Здесь нам больше делать нечего.
Потом, у дома Душана, он велел мальчику оставаться на дороге, а сам вернулся похоронить убитых. Йоле издали наблюдал, как он копает яму обломком лопаты, как перетаскивает мертвых, завернув в рядно, как забрасывает их землей.
Йоле хотел подойти помочь, да не решался. Так Момир похоронил и два других трупа.
— Чтобы собакам не досталось, — угрюмо сказал он, выходя на дорогу.
И долго после этого шагал молча, заговорил, только когда они подошли к его огороду:
— Иди-ка сюда, родной. Здесь я картошку закопал — на черный день…
И правда, картошка была зарыта глубоко в земле, в хорошо замаскированном месте. "Как это он догадался?" — подумал Йоле.
— Вот, чтобы ты знал, где она, — говорил Момир, разгребая листья и траву. — Если прижмет голод и будете недалеко отсюда, приходите с матерью или с Раде и берите, сколько нужно.
— А ты? — почему-то пришло Йоле в голову.
— Что я?! — повернулся к нему Момир. — Неизвестно еще, что со мной будет… Я, Йоле, в партизаны ухожу, — продолжал он, откапывая картошку.
— Нет больше сил терпеть все это… Пусть мне найдут замену здесь, в тылу…
К вечеру они пришли в селение, где оставались их родные.
Все спят, а я умер
Рыжий не переставал удивляться, почему все так случилось. Что это? Откуда взялась эта сила, разметавшая всех в разные стороны?
Картины той страшной ночи, когда они бежали от усташей, не выходили у него из головы. Он вспоминал Йоле, Влайко, маленького Раде. "У них ведь ни телеги, ни лошади. Сумели они уйти или нет?.."
Он целыми днями ходил угрюмый, изводил себя и окружающих, задавая вопросы, на которые ни он сам, ни кто другой не могли ответить.
— Удалось им убежать?
— Конечно, — отвечали ему.
— Но когда мы отъехали, они еще оставались!
— Должен же кто-то быть первым, а кто-то — последним.
— А почему именно мы первые, а они последние? — этим вопросом Рыжий ставил всех в тупик.
Наконец дядя, чтобы прекратить разговор, заключал:
— Такова жизнь, что тут поделаешь?
— Да почему жизнь такова? — упорствовал Рыжий.
Тетка сердилась:
— Что ж, виноваты те, у кого есть телега и лошадь? Может, надо было ждать, пока нас схватят?
И тогда Рыжий бросил им в лицо:
— А если они погибнут?
Мать, дед и тетка молчали.
— А если погибнет Йоле? — кричал Рыжий.
— Успокойся, убежал твой Йоле, — говорил дядя. — Не так просто его поймать.
— А Раде, а их мама?
Дядя замолкал, в разговор снова вступала тетка:
— Ты же знаешь, Йоле не оставит мать и брата.
Он вспоминает Лену и Влайко, заводит речь о них. Тут уж дядя чувствует себя более уверенно.
— О них можешь не беспокоиться. Стоян не попадется в ловушку. Он же хитрый как лис.
Рыжему становится легче.
Стараясь отвлечь мальчика от грустных мыслей, родные просят его присмотреть за дядиными детьми. Он соглашается, но они еще малы, простодушны и наивны, ему с ними неинтересно. И Рыжий с утра до вечера бродит, как неприкаянный, по селу.
Они поселились у тетки, в маленькой деревеньке, находящейся так далеко от проезжих дорог, что казалось, даже если очень захотеть, отыскать ее было бы чрезвычайно трудно. В ту ночь, когда бежали из своей деревни, дядя уже знал, куда их повезет. И это раздражало Рыжего.
Тогда, среди выстрелов, суеты и криков о помощи, Рыжему хотелось спрыгнуть с телеги, схватить любого бегущего человека и сказать: "Садись к нам, будем спасаться вместе".
— Почему мы никого с собой не взяли? — спрашивал он.
От его вопроса родным становилось неловко.
— Послушай, Жарко, — отвечал дядя, как бы оправдываясь. — Когда запахнет жареным — а ты, слава богу, видел, как это бывает! — каждый в первую очередь думает о себе. Своя ведь шкура дороже.
— А мне моя — нет, — отвечал Рыжий, думая о своих друзьях.
— Тебе — нет, потому что ты еще ничего не понимаешь, — язвительно замечала тетка. — Были бы у тебя свои дети, вот тогда бы я на тебя посмотрела.
Чем больше проходило времени, чем более налаживалась жизнь, тем тяжелее становилось Рыжему. Ему хотелось бежать из этого спокойного, сытого уголка, разыскать друзей, узнать хотя бы, живы ли они.
Однажды у них появились беженцы, которые принесли вести об их родной деревне. Они рассказали, что деревню сожгли, убили бабку Бояну, деда Спасое, несчастную Ковильку и ее ребенка. Дядя помрачнел, молча зажег лампаду. Мать с тетками долго молились перед образами.
О друзьях Рыжего ничего не было известно.
Наступила зима, с нею пришла неведомая болезнь. Сначала умер ребенок в семье беженцев, потом заболела и умерла пожилая крестьянка. А затем болезнь начала валить с ног всех подряд.
Через несколько недель заболела мать Рыжего.
— Тиф, — сказал дядя.
— Да, скорее всего, — подтвердил деверь, стоя у изголовья больной.
Мать металась в горячке.
Все были страшно напуганы, больше всех — Рыжий. Его никакими силами не могли оттащить от постели матери. "Что ты тут все сидишь?" — пытался увести его дядя, но Рыжий был уверен, что его место именно здесь, рядом с больной.
"А вдруг она умрет?" — думал мальчик. Он брал мать за руку, вытирал пот с ее лица и подолгу смотрел на нее, словно пытаясь защитить своим взглядом.
— Не отдам!.. Я не отдам тебя, мама, слышишь? — шептал Рыжий, оставшись наедине с матерью.
Тетки варили отвар из трав, обкладывали мать компрессами, насильно поили и кормили, а он продолжал сидеть возле нее, держа за руку.
Мать болела долго и тяжело, временами мальчику казалось, что она уже не поднимется. Но она наконец выздоровела.
Увидев впервые, что мать его узнает, Рыжий как безумный выбежал из дома, крича: "Она ожила, она ожила!" Все собрались у ее постели. Мать узнавала одного за другим, называя по именам. Потом остановила взгляд на сыне и прошептала: "Бедный мой Жарко…" От счастья Рыжий заплакал.
Только мать начала поправляться и набираться сил, болезнь сразила его. Сначала мальчик крепился, не признаваясь ни себе, ни другим, что ему плохо, но долго так продолжаться не могло. Рыжий слег.
В бреду он перестал понимать, что вокруг происходит. Мелькали какие-то фигуры — ему казалось, это те, которым некуда бежать. Он вскакивал, звал их, подвигался, освобождая им место в телеге. Когда чьи-то руки укладывали его в постели, ему казалось, что все наконец устроены, нашли себе место и теперь все в порядке. Он успокаивался, засыпал, но вскоре снова вскакивал с криком:
— Вот они, уже близко!
— Никого тут нет, — успокаивали его.
Он будто бы верил. А потом в его воображении возникал горящий дом, и он выкрикивал: "Сгорит, все сгорит!", чувствуя, что тоже горит, и, стараясь вырваться из огня, прижимался к стене, но пламя настигало, грозное, беспощадное. Мальчик звал на помощь:
— Спасите! Горю!
Он вырывался из их рук, пытаясь бежать.
День и ночь родные сидели возле него, сменяя друг друга у его постели.
Рыжий не знал, сколько времени длилась эта схватка с болезнью. Но ему запомнилось раннее утро, когда он очнулся.
Он огляделся. У его ног спала мать. В комнате было полно народу, все спали вповалку. "Неужели это все беженцы?.." — подумал Рыжий, с интересом разглядывая их.
Светало. "Значит, я выжил…" Мальчик улыбнулся свету, пробивавшемуся сквозь окно. На фоне его вдруг возникла женская фигура. Рыжий смотрел на нее с любопытством. Это была молодая девушка. Она сняла платок, положила его на колени, стала расплетать косы. Он следил за каждым ее движением.
Девушка долго медленно проводила гребнем по волосам, задумчиво глядя перед собой. Заплетя косы и закинув их за спину, она нагнулась, чтобы взять что-то. Он все смотрел на нее, стараясь ничего не упустить. Девушка достала новое платье, огляделась вокруг и, убедившись, что все спят, стянула с себя платьишко, даже не посмотрев в сторону его постели. "Она, видно, считает, что я умер", — подумал Рыжий и улыбнулся. Девушка на секунду застыла, придерживая платье руками, снова с опаской огляделась. Рыжему хотелось сказать: "Не бойся, все спят, а я умер!" Но он этого не сказал, потому что взгляд его упал на обнаженную грудь девушки. "Тоже как два холмика", — подумал мальчик, вспомнив о Росе.
