Илья Дубинский - Наперекор ветрам
Командиры эскадронов Иона Гайдук и Николай Криворучко спешили людей, велели ослабить подпруги лошадям, задать им корм. Отощали саквы. Много овса осталось на железнодорожных путях в Балте. В Терновке и окружающих селах на гумнах стояли высокие скирды овса, но никто из крестьян не торопился с обмолотом. Бойцы вынуждены были подкармливать коней рафинадом.
Повесил торбу с сахаром своему коню и командир эскадрона Криворучко. Бывший драгун усмехнулся, обращаясь к Гайдуку:
— Знаешь, товарищ Гайдук, обуржуазился мой вороной, от сена морду воротит. Подавай ему сахарок.
— Мой дончак на каждую свежую травку кидается. А где ее возьмешь? Смотри, кругом все потравлено. До нас тут, видать, прошла сила. Не иначе как обоз беженцев.
— Такие привередливые кони стали, просто беда, — продолжал полушутя, полусерьезно Криворучко. — Чем только я своего вороного не баловал: весной в Тирасполе худо было с кормами, давал ему шоколад, клал в торбу мацу, а после, когда пришла православная пасха, куличами даже угощал. Жрет, подлец, и облизывается. Чуешь, как расхрупался…
Сахар нравился не только вороному эскадронного Криворучко. Со всех концов дубовой рощи доносился дружный хруст. Лошади с аппетитом поедали этот необычный корм.
Командир полка Няга собрал вокруг себя людей. В ожидании доспевавшего в походной кухне кондёра они тоже посасывали сахарок.
— Хлопцы! — обратился Няга к бойцам. — Хочу я вам кое-что сказать. На днях вызывал меня до себя в штаб комиссар товарищ Голубенко. Спрашивает: «Почему это, товарищ Няга, вся дивизия дала клятву, а твои бойцы чего-то мудруют?» Отвечаю ему: «Разве вся наша сила в словах? Для бойцов и для меня что вода, что огонь, лишь бы защищать нашу Советскую власть. А что не дали той самой клятвы, то просто гонка была крепкая. Всю неделю не то что собраться вместе, даже поспать не было времени». Правду я ему сказал, хлопцы? Правду! Сейчас у нас приспела возможность. Клятва так клятва. Ну это вроде той самой присяги.
Вспомним, товарищи! Немцев мы рубали? Рубали! Крошили гайдамаков, Петлюру, румынцев? Крошили. Если и зараз попадется всякая контра, так разве мы будем цацкаться с нею? Ясно, не будем! Вот и присягнемся или поклянемся идти напролом до самого Киева, а ежели что, то и дальше, пока не встренемся с нашими. Вот мы первые — я, Криворучко, Гайдук — ваши командиры, клянемся. — Няга поднял правую руку, на запястье которой висела тяжелая казачья плеть, торжественно произнес:
— Клянусь!
— Клянусь! — поднял руку Гайдук.
— Клянусь! — сказал Криворучко.
— Клянемся! — поднялся вверх лес рук.
На опушке дубняка показалась, визжа давно не смазанными колесами, высокая двуколка. На ее облучке, нахлестывая кнутом рябую тощую лошадку, сидел сгорбленный человек в роговых очках. Кавалеристы Няги встретили его дружно.
— Здорово, дед!
— Давно тебя не было, папаша!
— Дедушка Теслер привез нам божье слово.
— Не было дедушки Теслера, не было и «Голоса красноармейца».
Старик натянул вожжи. Остановил лошадь, улыбнулся. Достал из-за пазухи несколько напечатанных на машинке листков, протянул их кавалеристам:
— Вот вам, товарищи, вместо газеты «Голос красноармейца». Ничего не попишешь — типография наша осталась в Балте, нехай Петлюра ею подавится. Пока получим другую в Киеве, придется шлепать газетку на машинке. Читайте ее, товарищи, и слушайте меня, старика. Больше бодрости!
Теслер занимал раньше три должности: регистратора политотдела, экспедитора, кучера двуколки, а сейчас в походе занял и четвертую — машинистки редакции.
Дивизионный листок сообщал о героях боев у Крыжополя, о движении колонн начдива Федько, о столкновениях деникинцев и петлюровцев в районе Киева. В них также говорилось о том, что войска Южной группы уже вступили на территорию Киевщины, что авангард находится в двадцати верстах от Христиновки, главные силы — в тридцати верстах от Умани, а оттуда до Киева — рукой подать, всего верст триста.
— За прокламацию спасибо, дед. Только печатайте ее на хорошей бумаге. Эта под махру не пойдет, жидковата, — сказал Гайдук.
— Ладно, товарищ, — ответил Теслер, — пробивайтесь до Киева, а там я вам привезу «Голос красноармейца» на царской бумаге. Только помните одно: больше бодрости!
В дивизионном листке не сообщалось об одной важной новости. Слух о ней не дошел еще ни до штаба Южной группы, ни до редакции. В тот день правую колонну 58-й дивизии у Тального атаковали деникинцы. Они появились со стороны Звенигородки. Весть эта крепко взволновала начдива Федько. Он подумал: уж не махновская ли черная рать ринулась наперерез его дивизии? Но это были не махновцы. У Тального пятьдесят восьмую атаковали полки деникинского генерала Бредова. После некоторого замешательства, вызванного внезапностью нападения, Федько поднял части дивизии в контратаку. Они отбросили деникинцев от линии железной дороги Черкассы — Христиновка и от поймы реки Синюхи.
Под впечатлением только что данной клятвы и добрых вестей, привезенных Теслером, кавалеристы Гайдука и Криворучко с аппетитом пообедали. По всем правилам следовало бы покурить. Но табаку не оказалось. Тогда предприимчивый Гайдук отправился к хозяину хутора и за сахар выменял у него полную бескозырку самосада. Как раз хватило всем по одной завертке. Насладившись смачным куревом, многие тут же прилегли отдохнуть. А эскадронные Николай Криворучко и Иона Гайдук, положив листок бумаги на высокий пень, решили сыграть в «чубики». Вокруг них собрались болельщики, стали давать советы игрокам.
Никто не заметил, как у опушки леса появился «бенц» командующего. Приехал сотрудник штаба группы Василий Бутырский. Он нагрянул как раз в тот момент, когда разыскиваемый им командир морщился от чувствительных манипуляций над его шевелюрой. Штабник вручил Гайдуку пакет за пятью сургучными печатями для немедленной доставки начдиву пятьдесят восьмой Федько.
— Якир приказал ехать с пакетом лично вам, товарищ Гайдук, а для охраны взять десять лучших бойцов, — передал на словах Бутырский. — И чтобы по пути нигде не торчать. Пакет беречь как зеницу ока.
— Не беспокойтесь, товарищ. Все будет сделано в аккурате, — ответил Гайдук.
Спрятав пакет под тельняшку, он направился к своему дончаку. Вслед за командиром поднялась группа бойцов, которым он приказал седлать коней.
Не прошло и нескольких минут, как небольшой отряд был уже готов в путь.
— До скорой встречи, Микола, — попрощался Гайдук со своим дружком Криворучко. — До свидания, товарищ Бутырский. Передайте там в штабе, что Иона Гайдук выполнит приказ точно и в срок:
— До побачиння, Иона, — ответил Криворучко. — Завидки меня берут. Видать, нам повек возле штаба околачиваться, а ты, брат, вырвался на простор. Там и овсеца коням раздобудешь, и сметанки молодицы поднесут… Обридла сухомятина. Соскучилась душа по преженыце, чтобы сковородка шипела и на ней пузырились десять желтков и чтобы все были целые. Прежде я часто имел это удовольствие. И когда кучером у попа был, и когда работал пекарем, крючником на пристани, землекопом на жализнице[11], и когда уголь в шахтах колупал, и когда в Проскурове в уланах служил. Зараз я эскадронный, по-старому выходит вроде штабс-капитан, а преженыцы, хоть лопни, не получаю. Придется, видно, до конца войны ждать. Пешка, та хоть держится травками, купырем. Ей что: свернул к обочине и сделал свое дело. А с коня пока слезешь, то и штаны будут мокрые… Купырь-трава шибко гонит… А ты, Иона, попользуйся там и сметанкой и преженыцей, раз такая удача вышла тебе.
— И не только сметанкой, — засмеялся Няга. — Сам взялся бы за поштальона.
— Если насчет бабьего курдюка, то тут наш Гайдук пас. Ему бы в «чубики» играть, — поддел друга Криворучко.
— Ну вас, трехсот тридцати трех святителей трепачи, — взмахнул плетью Гайдук. — Хлопцы! — скомандовал он. — Ложимся на курс…
Отряд Гайдука сорвался с места резвым аллюром и подался пыльным проселком на восток.
В пакете, который Гайдук спрятал под тельняшкой, был приказ Якира от 6 сентября. Начдиву пятьдесят восьмой ставилась задача двигаться на Умань — Христиновку. С выходом на этот рубеж фронт войск Южной группы сжимался до семидесяти верст.
13. «Ни в чистом поле, ни в дубраве…»
Прошло десять дней с момента подписания приказа об отходе Южной группы на север. Из них восемь войска группы вели тяжелые бои с петлюровцами на левом фланге. 45-я дивизия в эти решающие дни показала не только свою революционную и боевую закалку, но и бесспорное превосходство над противником в искусстве сложного маневра. Без этого ее полки, оказавшиеся в плотном кольце окружения, не вырвались бы на оперативный простор, не помогли бы им ни боевая закалка красноармейцев, ни революционный порыв командиров.
