Илья Дубинский - Наперекор ветрам
— Извините, я вас перебью, Александр Васильевич. — Якир вплотную приблизился к карте. В это самое время открылась дверь, в комнату вошли щупленький Левензон и грузный Котовский. Следом за комбригом-2 появился его адъютант Майорчик с глиняным «бараном» под мышкой. Усач Гарькавый встретил Котовского вопросом:
— Что, Гриша, со своим угощением пожаловал?
— Д-д-да, Илюша, ты угадал, — тяжело ступая, ответил комбриг. — Зачем вызывают нашего брата в штаб? Не на шашлык, не на мамалыгу, а на очередную взбучку. Жду бани, а после бани уважаю квасок…
— Вы правы, товарищ Котовский, баня вам обеспечена, — обратился к комбригу Якир. — Только не от нас, а от Петлюры. Прежде была простая баня, а теперь будет с горячими вениками. И вы ее должны выдержать. Это касается и вас, товарищ Левензон.
— Будем надеяться, что бойцы сорок пятой не осрамятся! — поправляя очки с толстыми стеклами, вставил Затонский.
— Я тоже так думаю, — ответил Котовский и, забрав у Майорчика «баран» с квасом, велел адъютанту погулять пока по перрону. — В чем дело, товарищи? — обратился он к членам Реввоенсовета. — Зачем срочно вызвали?
— Дело вот в чем, — ответил Якир и взял из рук Немитца почерневший шомпол. — Войска Южной группы уходят на север. Вы это уже знаете?
— Знаю, — нетерпеливо перебил командующего Котовский. — Ночами не сплю, все думаю. Товарищи Реввоенсовет! А не лучше ли собрать всю группу у Рыбницы, стукнуть по румынам и двинуть на Бухарест, потом на Будапешт? Ручаюсь — наша возьмет.
— Давайте не увлекаться, товарищ Котовский! — резко сказал Якир. — Приказ вами получен, а приказы не обсуждают.
— Я не обсуждаю приказ, я его выполняю. Только знаете, что говорят бойцы?..
— А что они говорят? — опросил Затонский.
— Они говорят: «Идем защищать чужое, бросаем свое».
— Мне кажется, — заметил Гамарник, — что так думает и сам комбриг.
— П-п-пусть вам не кажется, товарищ Гамарник! — взволнованно возразил Котовский. — Лучше смотрите, что я делаю, а не гадайте, что я думаю. Что бы я ни думал, мои люди не сменят Красное знамя на черное.
Все поняли довольно откровенный намек Котовского. Кое-кто ставил в вину уполномоченному Киева Гамарнику, что он не уделял достаточного внимания настроениям бойцов 58-й дивизии, давшей пополнение махновцам.
— Не считаю выпад товарища Котовского по отношению к члену Реввоенсовета дружелюбным! — замети Затонский.
Немитц, несколько смущенный начавшейся перепалкой, пожав плечами, отошел в сторону.
— Согласен с вами, товарищ Затонский, но у меня характер испорченный, привык давать сдачи, даже родному отцу, — продолжал Котовский. Потом подошел к столу, нацедил в кружку квасу. Наклоняя «барана», пробормотал под нос: — Видать, не зря я тебя тащил с собой.
— Подойдите ближе к карте, товарищ Левензон, — сказал Якир. — И вы, Гриша, тоже. Не нравитесь вы мне, когда горячитесь.
— Ладно, товарищ командующий. Котовский уже не горячится. Квасок остудил.
— Слушайте внимательно, товарищи! — продолжал Якир, водя шомполом по карте. — Положение наше тяжелое, почти безвыходное. Правда, совсем безвыходных положений не бывает. Обстановка вынудила нас оставить всю линию Днестра от Маяков до Рыбницы. Полки пятьдесят восьмой дивизии двигаются с боями от Новой Одессы к Вознесенску и дальше к Балте. Почти две недели после измены Полонского силы товарища Федько сдерживали деникинцев на реке Ингул. К Федько присоединяются отдельные группы сорок седьмой дивизии, избежавшие плена в районе Николаева и Одессы. Сейчас Федько прикрывается с востока Южным Бугом, но ему очень тяжело. Он отбивается от генерала Шиллинга и все еще опасается махновцев. Сорок пятая дивизия помотает Федько: день и ночь отражает атаки белых по Черному Ташлыку со стороны Ново-Украинки и Ломотной. Отсюда это не менее полутораста верст. Главная же опасность не в этом. На западном участке петлюровцы нависли над нашей головой. Чего хочет Петлюра, вы знаете не хуже меня. Захватить Рудницу, пустить свои бронепоезда на Гайворон — Балту, окончательно отрезать нам путь на север. Вы, то есть первая и вторая бригады, помешаете им. — Якир, как и начальник штаба, пользовался будущим временем. — Будете до последнего патрона, до последнего штыка удерживать участок Крыжополь — Жабокрич. Тридцать первого августа Южный Буг и линия Рудница — Балта останутся за нашей спиной. Тогда сниметесь и вы. Образуете левый боковой отряд группы и будете двигаться на Ладыжин. Понятно? Помните, от вас зависит судьба всей Южной группы. А землякам передайте, товарищ Котовский, что для нас нигде нет чужого, все свое. И Бессарабия наша, и Украина наша, и вся Советская республика наша. Завтра утром к вам поедут Затонский и Гамарник. Они потолкуют с людьми.
Котовский и Левензон, тепло попрощавшись с членами Реввоенсовета, покинули штаб. Заседание у карты продолжалось. Немитц, снова завладев шомполом, докладывал:
— Предстоит многодневный марш, очевидно, без частых дневок на протяжении четырехсот верст. Все наши колонны — их будет около десяти — захватят фронт до ста двадцати верст.
— Думаю, что это зря, — поглаживая бороду, заметил Гамарник. — Давайте лучше сузим фронт, ну хотя бы до пятидесяти верст. И это не мало. Получится монолитный кулак. А так раскидаем силы и не успеем собрать в случае серьезного дела.
— Ни к чему создавать толчею на пятачке, — спокойно поправил его Якир. — Правда, мы недостаточно сильны, чтобы удерживать двумя дивизиями фронт в шестьсот верст, но еще крепки для того, чтобы пробиваться на север широкой стеной. Ваше мнение, Александр Васильевич?
— Что я вам скажу, товарищи члены Реввоенсовета? — едва заметно улыбнувшись, ответил Немитц. — Есть такой закон: успехи войск приписываются их командиру, неудачи — начальнику штаба. От судьбы не уйдешь… Я готов ко всему. В данном случае я согласен с командующим. Из законов морского боя знаю: скученность линейных единиц — помеха бою. Корабль должен иметь возможность вести огонь с обоих бортов.
— И я согласен с Якиром, — подал реплику Затонский. — Надо помнить и о трудностях снабжения. Сколько мы сможем захватить с собой продовольствия? Не так уж много. Если принять план Гамарника, то съедим все подчистую на своем пути, как саранча. При движении же широким фронтом, особенно при нынешнем урожае, этого не случится. Конечно, мы гоним на север огромные гурты помещичьего скота, но и нас немало: войско, эвакуированные, беженцы…
— Ты, Владимир Петрович, настоящий стратег, — воскликнул Якир. — То, о чем говоришь ты, еще раньше доказывал мне Александр Васильевич. Спасибо за поддержку.
— Погоди радоваться, Иона Эммануилович, — предупредил Затонский. — У меня есть свой план. — Владимир Петрович взял из рук начальника штаба указку. — Мы переходим железнодорожную линию Рыбница — Голта, отрываемся у Крыжополя от Петлюры, собираем все силы в кулак к правому флангу, к колонне Федько, наносим удар по Махно и после этого продолжаем путь на север. Выполняем задачу армии и попутно кончаем с махновской заразой.
— Это соблазнительно! — отозвался Якир. — Ты, Владимир Петрович, стремишься к тому же, к чему стремится Гриша Котовский. Только тому подавай Бухарест, а тебе — батьку Махно. Я же считаю так, только уговор — не обижаться: оратор должен быть горячим, стратег холодным.
Гамарник поддержал Якира:
— Махно от нас не уйдет. Мы еще успеем с ним разделаться. А теперь нам надо обходить его за сто верст. Чем дальше от него, тем лучше.
Гамарник надолго запомнил суматоху в Новом Буге, когда разъяренные бойцы кочергинокой бригады, подогретые махновскими демагогами, разгромили штаб и политотдел 58-й дивизии.
— Пойдем на Махно — угодим в новые клещи, — заметил Гарькавый. — Армейское радио сообщает: деникинцы двинулись на помощь генералу Шиллингу со стороны Елисаветграда[10].
— Вот именно! — сделал вывод Якир. — Воевать мы будем, но пока только за дороги. В настоящую войну вступим, когда за спиной будет наш, советский тыл, а не колонны Петлюры, Деникина, Махно.
— Пусть будет по-твоему, товарищ Иона, — согласился Затонский. — Вижу, вся военная «фракция» заодно. Убедили меня, сугубо штатского человека. И к тому же закон — подчиняюсь большинству.
Горячие дебаты у штабной карты возникали не раз. В яростном столкновении мнений побеждало наиболее трезвое и наиболее правильное. Оно-то и получало большинство голосов. Во время таких диспутов обсуждались многие варианты, отметались напрочь одни планы, принимались другие. И это не вредило делу, напротив, только помогало. После же, когда командующий оставался один на один с начальником штаба, когда готовый приказ поступал в дивизии, бригады и полки, властвовали лишь одно мнение, одна воля.
