Николай Семёнов - Это было на рассвете
— «Михаил Гаврилович», выйдите! — приказал Урсов.
Гитлеровец наглел.
— Ненавижу вас! Ненавижу коммунистов! Проклинаю вашу грязную и нищую Россию! — орал он.
— Очень плохо, господин офицер, с такими нервами на войне. Успокойтесь, выпейте воды, — одернул Урсов пленного.
— Если у нас грязно и мы бедные, то почему же вы к нам лезете? — Почти крикнул сидящий рядом с капитаном командир взвода лейтенант Лунев и положил на стол свой огромный кулак. У гитлеровца моментально глаза округлились.
— Захар, убери руку со стола, — сирого сказал Луневу Урсов.
— А знаете ли, господин офицер, Россию и ее народ? Не знаете. Так как же? Будете вести себя, как ярый фашист или как строитель будущей новой Германии, без фашистов? — спокойно произнес Урсов. — Правда, вначале придется потрудиться, как вы сказали, в «проклятой России», а потом — и на своей Родине!
— Значит, вы меня не расстреляете?
— Нет! — решительно сказал Урсов.
Немец, почувствовав надежду на жизнь, заметно повеселел.
— Найн фашист! Найн фашист! Я, я… — заговорил он и поднял вверх правую руку, выпрямив три пальца — большой, указательный и средний. Это означало, что он сразу расскажет правду и только правду. Только, мол, сохрани ему жизнь.
Привели еще несколько захваченных фашистов. Пленные рассказали, что их пехотный полк бежал из-под Новгорода. Были в десяти километрах от Суток, в селе Кшентицы, но спохватились, что забежали далековато, и вернулись. Измученные солдаты только уснули, как появились наши. Полк понес большие потери, осталось около батальона живой силы и батарея противотанковых орудий, которые находятся на той стороне речки. В Кшентицах — сильный опорный пункт гитлеровцев. Там занимает оборону противотанковый артиллерийский полк 8-й гренадерской дивизии с большим количеством артиллерии.
О наличии противника в Сутоках — Богданове и Кшентицах немедленно пошло донесение в штаб бригады. После этого Урсов приказал танкистам проутюжить оборону врага, не давать ему закрепиться.
Взвод легких танков лейтенанта Сергея Кужлева, ведя огонь с ходу, приблизился к мосту. Проскочить его не удалось. Встреченные огнем зенитных орудий, потеряв две машины, танкисты отошли.
Наша подвижная разведгруппа поспешно заняла оборону и вступила в бой с вражеским мотопехотным батальоном.
Иванченко, расположив взвод противотанковых ружей лейтенанта Валентина Ильина на левом фланге, сам с одним расчетом поднялся на чердак и, проделав дыру в покрытой дранкой крыше, стал разыскивать зенитные орудия, из которых противник бил по нашим танкам.
— Петр Васильевич, тоже наблюдай в оба. Видишь — кругом бело. Чернеют лишь узкие полоски стен изб. Фашисты замаскировались искусно, — шепнул Иванченко командиру отделения сержанту Рыбину. Поскольку сержант был намного старше, то командир его всегда величал по имени и отчеству.
У сержанта глаза наметаны. Он мог сидеть сутками без еды и курева, чтобы подкараулить врага.
— Товарищ старший лейтенант, гляньте, гляньте: из избы показался кто-то, — торопливо заговорил Рыбин.
— Вижу, вижу. Натуральный фриц, зараза. Побежал к дороге в белом халате, — отозвался Иванченко. Сам на ту точку, где скрылся фриц, навел прицел. — Сколько туда метров, Петр Васильевич?
— Не более четырехсот.
— Я тоже думаю — примерно столько же. Кажется, обнаружил окно предохранительного щитка пушки, — радостно шепнув про себя, Иванченко сделал первых два выстрела. Через несколько секунд трое гитлеровцев отпрянули от пушки и скрылись за углом дома.
«Значит, угодил», — подумал старший лейтенант, и тепло пробежало по его телу. Загремел еще выстрел. Теперь у вражеской пушки поднялся небольшой дымок, что-то загорелось. В низу дома заголосили, но Иванченко лишь уловил слова: «Здорово! Слезайте быстрее!» Но бронебойщики уходить не собирались. На обочине дороги, около забора, блеснула вспышка выстрела другого немецкого орудия. Иванченко выпалил еще раз. Похоже, пуля срикошетила. Сделать пятого выстрела не успели. Осколочный снаряд снес угол избы, и тяжело раненный Иванченко с Рыбиным свалились в сугроб…
Неравный бой продолжался всю ночь. Узнав, что против стоит лишь небольшая группа разведчиков, гитлеровцы стремились смять их. Особенно досталось обороняющемуся в центре взводу Василия Крылова. Его гвардейцы, зябко поеживаясь, подпускали поближе подползавшую к мосту пехоту, расстреливали ее и забрасывали гранатами. Затем автоматная трескотня поднималась то на левом, то на правом флангах. Каждый раз гитлеровцы откатывались назад, оставляя на снегу десятки убитых.
В три часа ночи Крылов медленно шел по глубокому снегу вдоль линии обороны.
— Чье отделение? — спросил комвзвода.
— Сержанта Матыева! — послышался глухой голос.
— А-а-а, Уркунчу?
— Так точно, товарищ лейтенант!
— Где же твои гвардейцы?
— В траншее.
— Успели выкопать? — удивился взводный.
— Никак нет, расчистили старые.
— Молодцы! Смотри ты у меня, не прокарауль «молодчиков»!
— Никак невозможно, товарищ лейтенант! — доложил Матыев и спрыгнул в неглубокую траншею.
Крылов только отошел метров двадцать, как перед ним разорвалась граната и просвистели пули. Окровавленный, он свалился в сугроб.
— У-у-бит «хватлей»! — с сердцем выдавил Авилов и бросился к комвзвода. За смелость и храбрость бойцы любовно прозвали своего командира взвода хватким лейтенантом, а сокращенно просто «хватлей».
— Карим, ты чего разорался? Я же не убит, только царапнуло. Беги, передай бойцам, чтобы ни с места! Я буду в дзоте.
Авилов, недовольный тем, что «хватлей» гонит от себя, короткими перебежками бросился к расположению наших бойцов.
— Гвардейцы-ы! — кричал он, оглядываясь по сторонам. — По пехоте! Бей сволочей! Они подползают к на-а-а-ам!
Крылов вначале лежал животом вниз. Голова кружилась, и на какое-то время потемнело в глазах. Показалось, будто автоматная пальба удаляется. Только было трудно разобраться, в какую сторону — в нашу или противника. На самом деле стрельба только разгоралась. На левом фланге застучали противотанковые ружья Спиридона Плотникова и Петра Рыбина.
Командир взвода, почувствовав холод, медленно повернулся на спину и, перевязав, как мог, самого себя, пополз в полуразрушенный дзот. Там беспрерывно строчили из станкового пулемета Иван Катков с Николаем Косоваровым.
— Диски! — закричал Катков.
Косоваров подал ему диск в руки. Сквозь трескотню он услышал голос раненого Крылова:
— Подпускайте ближе! Ближе! Бейте в упор!
Прибежал в дзот Урсов.
— Жив, Вася?! Что с тобой? — взволнованно спросил он Крылова.
— Поцарапало малость руку и лицо.
— Тебя на танке отправим в тыл.
— Товарищ капитан, прошу оставить здесь. До утра выдержу, а потом, может, и уладится.
— Что с тобой делать? Хорошо, только смотри ты у меня, не выползай! Пошлю к тебе бойца, — согласился Урсов.
Отбита и эта атака врага. Однако самое тяжелое оказалось впереди. Гитлеровцы, пополнив свои ряды, подтянули несколько орудий и с рассветом пошли на штурм наших позиций. Теперь бой развернулся не только на окраине деревушки, но и на флангах.
Гвардейцы держались стойко, везде было слышно:
— Не-е-ет, нас не возьмешь, вражья сила! Теперь вам не сорок первый!
Танкисты с бронебойщиками расстреливали вражеские орудия. Метко бил фашистов командир отделения противотанковых ружей П. В. Рыбин. Он несколькими точными выстрелами вывел из строя пушку и уничтожил около двадцати гитлеровцев.
Вражеская пуля оборвала жизнь мужественного ленинградца, коммуниста с тридцатого года Петра Васильевича Рыбина. Из его ружья тут же открыл огонь лейтенант Валентин Ильин.
— Не пожалею себя за твою жизнь, Петя! — воскликнул неразлучный друг Рыбина, тоже коммунист с тридцатого года, командир отделения ПТР Спиридон Плотников.
Вскоре геройски погибли наводчики ПТР А. А. Савин и С. И. Полетаев. Перед траншеями отделений И. И. Яблонского и Уркунчу Матыева стояли сплошные разрывы гранат и снарядов.
— Молодцы, гвардейцы! Рубите с плеча! Громите фашистов, чтобы другим неповадно было. Помните слова Александра Невского: «Кто с мечом к нам войдет — от меча и погибнет!» — продвигаясь, где бегом, где ползком по цепи, подбадривал бойцов капитан Урсов.
Не удержался и раненый лейтенант Крылов, пополз к траншеям. В этот момент несколько фашистов под огнем автоматов бросились вперед. Лейтенант выстрелил в одного — удачно. Вражеский солдат, схватившись за грудь, кособоко шагнул несколько метров и растянулся на снегу.
Сержант Матыев, чтобы бросить подальше гранату, поднялся на бруствер траншеи. Его глаза налились густой, как смола, чернотой. От ожесточения он потерял голос. Даже не мог крикнуть, только злобно кусал дрожащие губы.
