Владислав Шурыгин - Русский капитан
— Нехера было с чеченами связываться! — Подытожил Борис.
— Да кто же знал. Друг вроде, в дёсны целовались… — Вздохнул Михаил.
— А собачью тушёнку кому толкнули? — Задал мучавший его вопрос Николай.
— Да никому её не толкали. Войска всё сожрали. Тогда из Европы в наш округ столько дивизий понагнали, что только успевали эшелоны разгружать. Их в голое поле выбрасывали. Ни домов, ни казарм, ни боксов, ни столовых — одни палатки, да полевые кухни. А в этих котлах — один хрен, что собачьи консервы, что тушёнка, что вырезка — всё в вату разваривается…
…На душе вдруг стало гадливо, словно он со всего размаха вляпался во что-то осклизлое и вонючее. Николай молча смотрел на толстяка: «Вот же шкура! Ворюга…» Но тот, видимо, каким-то шестым чутьём уловил настроение Николая. Осёкся. Затянулся сигаретой. И, уже почти оправдываясь, закончил:
— …Я-то что? Я просто солдат был. Мне приказали, я сделал. Воровал-то не я.
— Но бабки-то ты получил. — Не сдержался Николай.
— И что с того? А ты, можно подумать, отказался бы? — Неожиданно вскинулся Михаил. — Вот, мы какие честные! Да я до армии два года в одних штанах ходил и в деревенской телогрейке. У меня батя алкаш запойный был. А нас у матери трое. Она воспиталкой в детсаду работала. Я старший. Я потому с четырнадцати лет в кулинарное ПТУ ушёл, что бы младших хоть как-нибудь прокормить.
Я что ли воровал? Офицерьё воровало. Миллионами хапали. У нас в штабе один генерал сто «нулёвых» КамАЗов с базы хранения армянам загнал. И ничего. Из армии только выперли. Я, если хочешь знать, пайки масла у своих пацанов за службу не утянул и другим не давал. А на дембель такой банкет своей роте устроил, какой в Кремле не бывает.
Да, я заработал бабки!
Так время такое было. Эпоха первоначального накопления капитала, как в учебниках пишут. Каждый крутился, как мог. Мне о своей семье надо было думать. Я вернулся, а батя мой с циррозом печени в Воскресенской больничке доходил. Мать все деньги на него тратила. У младших одежды зимней не было. Через месяц после дембеля батя помер. И если бы не я — так все бы в нищете и передохли. Всех на ноги поднял. Брат институт заканчивает. Программист такой, что уже сейчас в штаты зовут работать. Сестру в юридический в этом году определил.
Моя совесть спокойна…
— Ладно! Хватит тебе тельняшку на груди рвать. — Вмешался Борис. — А ты, Коля, где собираешься работать?
Николай подавил в себе раздражение. «Шут с ним! Какое мне дело, где и как он бабки сделал. Я не прокурор и не следователь…»
— Вернусь к себе, в поселок. Пойду опять в клуб работать. Киномеханик я… — И Николай как наяву увидел свою свежее побеленную чистую аппаратную диски лент в коробках. Треск работающих аппаратов. Убегающий к экрану разноцветный жгут лучей за маленьким окошечком…
— Копейки считать! — Михаил даже сплюнул на пол. — Да ты, братан, цену себе не знаешь. У тебя теперь с этой штукой, — он ткнул пальцем в медаль — все пути открыты. Ты же «проверенный кадр». В «ментовку» иди. В ГАИ, например. Нормально заколачивать будешь. А то к «братве» какой прибейся. Там пацаны с боевым опытом ценятся. Такие деньги будешь грести!
— Что же, все на деньги мереть? — Сглотнув злую сухость во рту, спросил Николай. Толстяк всё больше начинал раздражать его.
— Ладно, Коля, ты тоже давай в «исусики» не записывайся. — Голос Борис вдруг налился жёсткой силой. — Можно подумать вы там, в Чечне как по писанию жили. И денег у вас не было, и стоял полный коммунизм. В газетах и по телевизору знаешь сколько всего на эту тему было? И как «зачистки» за деньги отменяли, и как боевиков за доллары из окружения выводили, и как оружием торговали. Знаем…
Ты парень нормальный, но не надо нас всех здесь за дерьмо считать. Тебе досталась война. Нам нет. Ну и что? Ты вон на Мишку окрысился, за его рассказ. А у него, кстати, тоже своя медаль есть, «За спасение утопающих». Он два года назад девочку из полыньи вытащил. Себе почки так посадил, что его самого еле выходили. Алка два раза кровь сдавала, когда надо было срочно одну женщину на работе спасать. — Борис словно читал мысли Николая и спешил их развеять. — Никто всё деньгами не меряет. Но деньги это… Ну, как сказать?… Это градусник человека в обществе. Понимаешь? Дурак, тот, кто становится их рабом. А умный с помощью денег свою жизнь лучше делает, и жизнь своих близких. Вот мы организовали фирму. У нас двенадцать человек работает. Всем зарплату платим, причём не маленькую. А если посчитать всех жён и детей, то мы втроём полсотни человек кормим своим делом. И, заметь, в очередь за орденами не лезем…
Волна гневе прошла, и Николай уже пожалел, что вспылил.
— Понимаешь — Примирительно сказал он. — Мне пока ваша жизнь мало понятна. Я год пробыл там, где за деньги жизнь и дружбу не купишь. И что бы там по «телеку» не показывали, а жили мы совсем по другим законам. Воевали не по прейскуранту и не за зарплату…
— Знаешь, Коля, только без обиды. — Мишка ловко подкурил от одной сигареты вторую — Забудь ты свою Чечню! И чем скорее, тем лучше. Привыкай к новой жизни. Она другая. Здесь, крутиться надо. И старшина тебя утром за ручку на завтрак не поведёт. Самому на хлеб с маслом приходится зарабатывать. Только, кстати, здесь дружбу тоже за «бабки» не покупают. Она и здесь в деле рождается. Причём часто в таком, что и на войне не снилось. Одна ошибка и ты труп. Как у сапёра.
— Ты живим, здоровым едешь в свой посёлок, при медали. — Добавил Борис — Ты же герой. Небось, выйдешь там на улицу и все девочки твои! — Он мечтательно вздохнул. — На юга махни, развейся. Море. Солнце. А войну оставь тем, кому это предстоит. Ты свое отпахал…
…Пулемет бил почти в упор. Метров с пятидесяти. Короткими, расчётливыми, но почти без пауз очередями. Пулемётчик знал своё дело. Нельзя было поднять головы переползти. Группа была просто распята среди камней склона, по которому шла.
— Слышишь, Колян, — голос ком группы Петрова был хриплым и срывающимся. — Вырвемся — богу свечку поставлю! В церковь пойду.
«Вырвемся… Легко сказать! — Лихорадочно думал Николай, вжавшись в землю за невысоким камнем, едва прикрывавшем их обоих от пуль — А как это сделать, если засады рассчитаны на то, чтобы из них никто не вырвался?» — . Но вслух он выдохнул совсем другое:
— Вместе сходим…
— Надо только подняться. — Жёстко сказал лейтенант. — Пока нас тут всех по одиночке не выгрызли. Надо подняться подняться!
— Надо!.. — Эхом отозвался он, но плохо представлял, как это «надо… — Но ведь срежут, лейтенант…
Тот придвинулся ближе. Пули звонко и зло клевали скалы, рикошетировали с холодящим сердце жужжанием.
— Пулемёт один. — Сказал лейтенант. — Значит это не засада. Не ждали они нас здесь. Он нас к земле прижимает. Даёт своим время подойти. Не вырвемся — все здесь останемся. Передай по цепи после второго разрыва гранаты все броском к ручью…
«Он прав!.. — неожиданно и жестко сказал сам себе, — Надо встать, Иначе — крышка».
А вслух хрипло выдохнул:
— Понял лейтенант. — Осторожно повернулся на бок, что бы голос его был слышен тем, кто лежал справа громким шёпотом:
— После второго разрыва гранаты все броском к ручью. Как поняли?
Спустя пару мгновений до него донеслось:
— Поняли. Готовы.
— Все готовы, лейтенант. — Повернулся он к командиру.
Тот уже вытащил из кармашков разгрузки пару «эргэдэшек» и торопливо разгибал усики на запалах.
— Готовы? — Услышав доклад Николая, командир группы на секунду замер, словно собирался силами.
— Сейчас!..
«Значит ему тоже страшно…» — От этой мысли Николаю стало почему-то легко. В голове прояснилось. «Всем страшно.»
— Ну!.. — Лейтенант дождался короткой паузы в стрельбе и, быстро приподнявшись над землёй, вырвал кольцо и с силой швырнул сначала одну гранату, а через пару секунд вторую. Тут же приник к земле. Вновь ударил пулемёт, но тут же поперхнулся разрывом. Умолк. Тут же ахнул второй. Командир резко отжался от земли, вскочил на ноги.
— За мной! — Рявкнул он негромко! И, пригнувшись, побежал вправо по склону.
За ним бросился Николай.
Весь мир сжался в узкую ленту, по которой он бежал. Камни, кусты, земля под ботинками, хрип дыхания. Пулемёт бил длинными очередями и пули змеями шипели прямо у головы, рубили ветки вокруг, но он бежал как заговорённый, ловя глазами спину лейтенанта.
«Будем жить! — билась в мозгу одна мысль — Будем жить! И в церковь пойдём!»
…Они скатились в русло пересохшего ручья и потом ещё два часа отрывались от погони. Из того рейда не вернулось треть его группы…
— Забыть говоришь?.. — Николай загасил сигарету и посмотрел на Бориса. И не найдя, что сказать, вышел из тамбура. Вагон сильно качало, а быть может, это коньяк давал о себе знать. В купе он почти ввалился. За время отсутствия Алла успела переодеться. В простом халате она была какая-то домашняя, близкая. Повернувшись, улыбнулась Николаю.
